* * *
Слышу голоса: «Ахмедов, хватит!
Ну кому поэзия нужна?
Мода на стихи прошла, и, кстати,
На земле другие времена.
Почему из сердца, как занозы,
Ты не вырвешь беды стариков
И в глазах своих мешаешь слёзы
Со слезами горских бедняков?»
Что нам ожидать, когда кувшином
Выскользнула истина из рук,
Расколов народ на половины,
И в беспамятство мы впали вдруг?
Всё не так, как было. Всё иначе.
Но живём, как прежде – не хитро:
Добротою нищета богаче,
А богатство скупо на добро.
Как же мне не говорить о строках,
Что застряли в горле сгустком тьмы?
Ну зачем же сами раньше срока
Судный день свой приближаем мы?
Где найти мне твёрдую опору?
Где мне взять её, как не в стихах?
Поровну для всех и даже вору
Шанс любви всегда даёт Аллах.
Что же мы молчим, как истуканы,
И за что друг друга мы грызём,
И, как псы, грызут друг друга страны,
И вода идёт на бой с огнём?
Не о тех – живущих сыто, пьяно,
Я в стихах Всевышнего молю
О несчастных. В песнях неустанно
Только их жалею и люблю.
* * *
Погряз век новый в зависти и злобе,
И нет любви – чему мы все виной.
Любовь ещё зародышем в утробе
Уходит к лучшей жизни в мир иной.
Вокруг твердят, что времена такие.
Как мрачен мир под мёртвой вышиной!
Когда-то были яркими, большими
На небе звёзды. Ныне – ни одной.
Мгновение
Эта ночь без шума и без крика
Кажется подарком тишины,
Где грехи от мала до велика
Мне в одно мгновенье прощены.
И родятся неземные звуки
В этой первозданной тишине.
И тяну к Всевышнему я руки,
И Всевышний тянется ко мне.
Мне не жалко жизни за мгновенья,
Где один я, но не одинок
В мире, где ни смерти, ни рожденья,
А один Всемилостивый Бог.
Ночь в ауле
Млечный свет на горы льёт луна.
Нет ни птиц, ни песни колыбельной,
Ни шагов. Лишь в выси беспредельной
Песня тишины едва слышна.
Счастьем пахнут воздух и вода,
И родной земли дух терпко-сладок.
И в душе моей такой порядок –
Не было такого никогда.
Над горами звёзды, как цветы,
Расцветают во Вселенском поле.
Только счастье. Нет ни слёз, ни боли.
Только свет и песня с высоты.
От реки, похожие на птиц,
Всё летят, летят воспоминанья.
И встают, как призраки, преданья
Чередою позабытых лиц.
Мне набрав цветов среди камней,
Детство возвращается вприпрыжку.
Вот и сам я в дерзкого мальчишку
Превращаюсь в памяти своей.
Двадцать первый век, он никогда
Мне не станет в этом мире братом.
В веке остаюсь я жить двадцатом,
Где и жил – в ауле Гонода.
Перевод Владимира Серова
Надпись на книге восточных поэтов
Всё то, что было, есть и будет –
всё воплощается во мне,
Не спрашивай! Иди за мною.
Я в объясненья не вмещусь.
Насими (1370–1407). В меня вместятся оба мира…
Пер. К. Симонова
Во мне начала и концы миров,
Во мне основы их и их покров.
Во мне движения времён секрет,
Во мне вопросы и во мне – ответ.
Начало – небеса, земля – конец.
Я – жизни смысл! Я – вечности венец!
Один Всевышний знает все пути,
Но я старался лишь себя найти.
Томился дух телесностью земной,
И ныло тело, сжатое душой.
И день в раю, а на другой – в аду,
Я в этом балансировал ряду.
Порою кладом сокровенным был,
Убогим бедняком порою слыл.
Моим был мир – в нём не было меня.
А был я эхом тающего дня.
Во мне сошлись века, стихом звеня, –
Не раз за песни погибал и я.
Мальчишкой был я стариком седым –
Старея, полон жаром молодым.
И этот мир, и тот во мне сошлись –
Начало и конец, а вместе – жизнь.
Благодаря Аллаху одному
Миры во мне… И всё уйдёт к Нему…
Стена расстрела
В крепости Дербентской, неподвластной тленью,
Есть стена расстрела, в гнёздах пуль свинцовых.
Люди для людей служили здесь мишенью
В революции сражениях суровых.
Пуле наплевать на красоту наречий.
Смерть – её язык, убийство – её слово:
– Красных к стенке! – гнев диктует человечий;
– Белых к стенке! – раздаётся крик другого.
Времена прошли – эпоха изменилась:
Я опять поставлен у стены расстрела
И прошу последнюю у жизни милость –
Чтоб упало на родную землю тело.
А весенний день доносит, нежа ухо,
Соловья рулады из сосновой чащи…
Только пули падают мне в сердце глухо,
Как враги мелодии, во мне звучащей.
Время как стена расстрела для поэта –
Остаются лишь последние мгновенья.
«Пли!», «Огонь!» – я постоянно слышу это.
И стреляют – без ума и сожаленья.
Красный до сих пор не кается и белый,
Не изжив обиды в мире скоротечном.
Оба, в стойке «Смирно!», у стены расстрела
И друг друга так и убивают вечно.
Смотрит на меня Нарынкала* с укором,
Гнёзда пуль законсервировав умело,
Смотрит сквозь века геройства и позора,
Навсегда изранив той стеной расстрела.
От таких времён убереги, Всевышний,
Когда люди вновь у стен расстрельных встанут,
Но готов я к стенке, без печали лишней,
Если это будет нужно Дагестану.
*Нарынкала – название цитадели Дербентской крепости.
Разделённый народ
Люди, что на Родину вернулись,
Родину, которой больше нет,
Ранят ваши слёзы, словно пули.
Как вам выплыть из пучины бед?
Что могу я пожелать вам, люди,
На ваш стон у линии границ?
Не замажешь пропасти полудой**,
Не даны вам крылья, как у птиц.
А мольба возносится над миром:
– Родину верни, Всевышний, сирым!
Велики грехи страны без края –
Разделённый горестен народ:
Родина родная – жизнь чужая,
Счастлив, кто на родине умрёт…
**Полуда – слой олова, используемый для предохранения от коррозии.
Дом
Человек ушёл из дома
Долгой странника тропой,
Возвышался дом знакомо,
Но он свет забрал с собой.
Бельмами холодных окон
Дом оплакивал беду.
Ждал у тропки одиноко:
Не покажется ль в виду?
Время минуло – вернулся
Мир объездивший жилец.
В очаге огонь взметнулся,
Свет зажёгся наконец.
И пошли в тот дом сельчане –
Входят в дверь по одному.
И опять звенят стаканы –
Благо повод есть к тому.
Звуки говора родного
Разбудили душу в нём…
Человек родился снова,
Осветив отцовский дом.
* * *
Одиночество внутри меня,
И чуждый мир снаружи –
Путь бесцельный и безлюдный,
Без коня и в грязь, по стуже…
А за мной тропа взывает
Из аула Гонода:
– Отчий дом оставив,
Ты зачем уходишь? И куда?
Открываю окна в утро –
Каспия волна под ними,
А в груди всё горцы
И снега хребтов
в небесной сини…
Ищем человечности,
Но глупость двигает толпой.
И несносно, страшно
Одиночество в толпе людской.
Небо городское незнакомо
С мягким лунным светом,
В окна дома не струится ночь
Серебряным приветом.
В млечном шлейфе горного тумана,
Зыбкого, как сон,
Тает вздох мой городской,
И грудь пронзает тяжкий стон…
Сердца путь и песни путь
Во мне сошлись и вьются вместе –
Берегут ещё и жизнь мою,
И голос горской чести…
Перевод Мамеда Халилова