Горечь прошлых веков

* * *

В дымном мареве горечи прошлых веков

и в зыбучем тумане времён предстоящих –

то не я буду знаком бессмертья богов,

ибо я – только времени паж, в настоящем;

я – сыпучий песок на юдоли земной,

не песок даже в принципе – образ процесса

претеканья чего-то во что-то; не мной

апеллировать будет от Клио профессор

в доказательство смысла

                    с названием «жизнь»,

что в динамике физики – якобы фактус,

а на деле – фантазий всего миражи

во Всевышнем мозгу –

примитив-артефакты…

* * *

Да где ж та граница

и где же порог,

что утром на лицах –

снежинок горох,

и колкость мороза –

в зажатости вен,

а днём, туберозой,

луч солнца – взамен,

что вытопит снежность,

как масло – в огне,

потупившись нежно

в небесном окне,

а в сумерках кустик,

что гол и упруг,

из почки отпустит

листка изумруд,

и гулко под утро

проскачет Илья –

и в бархатной пудре

проснётся земля?!

* * *

Тени тел – словно абрисы райского сада

до паденья во грех, до изгнанья – и вот,

мы с тобою, нагие, и ада не ведая, гада,

что откроет тактильности сладость, сорвёт

сладкий плод, и безгрешная вечность утонет

в галактической пыли,

в сознанье ль мирской,

а пока мы купаемся в чистом бездонье

наших слов, наших глаз,

мир вне нас – он изгой, –

и, поскольку мы дети земного начала,

и в пределах живём, чтобы сгинуть во мгле,

и, изведав причал, мы боимся отчала,

и безумно неведома цель на земле, –

будет всё между нами: вкушенья и страсти,

будут слёзы и смех, и сплетения тел,

ибо Бог – уберечь Он не смог от напасти,

ненароком вобрав в одно целое те

постулаты, что плоть и душа – оспоримо –

не едины, но врозь им дыхания нет, –

моя девочка с именем вечным Мария,

потому и будь рядом со мною, во мне.

Печаль

Послушай, послушай, я в вязкой тревоге

свой путь продолжаю на зябкой земле,

где люди, не зная спасения, в Боге

свои упования, страхи во мгле

опять сублимируют, словно комочки

катает по кучке святой скарабей,

путь солнца на небе копируя точно,

как некий вселенский приём арабеск…

Послушай, послушай, я в вакуум гулкий

опять заключён, словно в плотность воды,

как в женщине манси рыдает вогулка

ядром неиспачканной жертвы орды

безумных фантазий, ума извращений,

амбиций пустых на немом пустыре,

игры шизофреников в порабощение

пустого пространства на лысой дыре…

Послушай, послушай, я в смоге полынном

опять обретаю дыхание сфер,

и слёз закипание в мире подлунном –

то знак квинтэссенции веры из вер,

что выпрямит вектор окольного хода

в пространстве и времени… Впрочем, забудь.

Замук – деревянный и хлипкий, без кода, –

и вот распечатан бесцельнейший путь...

* * *

                                          Маме, папе

Последний гром и белый дождь.

Я жаждою томим, как прежде.

И от жары по телу дрожь.

И жизнь – на ниточке надежды.

От шума гулкого толпы

уйти в кружок родных и близких.

И пусть калины красный пыл

горит лишь осенью в бурлеске.

Ну а сейчас – травы настой,

и на краю земли, где сердце,

сидим, граня пейзаж простой.

В глаза родных не насмотреться.