Горит полярное сиянье

 Светлана Сырнева, Киров

 Новогодняя ночь

Над городом виснет свеченье

мильона весёлых огней,

и в пламени меркнет значенье

обыденно прожитых дней.

Затми его звоном бокала,

неистовым выплеском сил,

чтоб в небе гремела, сверкала

гигантская россыпь светил!

Бурлит, как горячая лава,

больших городов торжество.

А в поле и слева, и справа –

ни зги, не найти никого.

Вморожена в чёрную вечность

с холодными блёстками звёзд,

лежит пред тобой бесконечность

российских немеряных вёрст.

Безжизненным льдом мирозданья

оцеплены, скованы мы.

Мы зимние любим гулянья

как пир посредине чумы.

И краткая наша победа

над тем, что чернеет вдали,

рассыплется, словно комета,

взлетевшая к небу с земли.

Игорь Тюленев, Пермь

Михайло Ломоносов

Вот император русских слов,

Науки и литературы!

Гроза дельцов и дураков,

Норманнской клики и халтуры.

«Шумит ручьями лес и дол:

– Победа, русская победа!

Но враг, что от меча ушёл,

Боится собственного следа» –

Так он о турках написал

В стихах на взятие Хотина…

Тот, кто Европу обскакал

Одной саженью исполина!

Не сто, а триста лет прошло.

Ум русский не забыт богами,

Что сплавил слово и число.

Державу просветил трудами.

А вроде бы простой помор?

Кристалл,  спрессованный простором!

Певец стекла из Холмогор,

Виновник прусского позора.

Хоть в Марбурге не бичевал,

Сидел на хлебе и водице.

Вернулся, немцев разогнал

Из академии столицы.

Сплясал, перепугавши слуг.

Сорвал парик, коль сила пышет!

Господним словом праздник дышит!

И Петербург! И Петербург!

Чухонский небосвод как дом,

В котором слышно звёзд бряцанье.

И смальтой, а не янтарём

Горит полярное сиянье.

Максим Крайнов, Москва

 Слеза

Как чувство глубоко и безответно,

так по щеке, беспомощно скользя,

отнюдь не от промозглости и ветра

течёт неутолимая слеза.

О чём слеза? О том, что голос тише,

а небо дальше, как ни посмотри.

И слабости, всё тело поглотившей,

неспешно подступая изнутри.

О ком слеза? О предке родовитом

(в каком году – навряд ли разберусь),

прибывшем в обособленном кибите

служить на белокаменную Русь.

О ком ещё? О друге одержимом,

шагнувшем в непроторенную мглу.

И ледорубе прежнего режима,

неловко притулившемся в углу.

Теперь всегда – и в неге, и в печали,

везде, куда ведёт меня стезя,

подобно незаслуженной медали,

блестит солоноватая слеза.

Наталья Харлампьева, Якутск

 Якутии

Я тюркского мира осколок седой,

Но древние корни мои распростёрты

В степи Кюль-Тегина,

Где век золотой

Знамёнами блещет

И волк голубой

Над каждым трепещет

С оскаленной мордой…

Какие несчастья, какая беда

И непоправимые злые печали

Заставили предков моих навсегда

На север уйти, как уходит вода

В чужие невообразимые дали.

И там, за спиной,

В необъятной степи

Остались светлые волны Арала,

И шёпот сыпучих песков: «Пить, пить…» –

И очи верблюжьи с тоской аксакалов…

Я тюркского мира частица одна.

Об этом я знаю и соединяю

Вечные вещие те письмена

На древних камнях,

Где веков седина

О предназначении напоминает.

Я тюркского мира частица одна!

Перевод Марины Ахмедовой

Вадим Терёхин, Калуга

* * *

Два человека, апрель и январь,

Свежесть весенняя, зимняя стужа –

Мы сочинили себе календарь,

Книгу времён под названием – Ксюша.

Нам удалось средь российских равнин

То, что нельзя совершить в одиночку, –

Два гороскопа составить в один

И получить знак созвездия – дочку.

Соединившись в одно естество,

В сладком грехе между адом и раем,

Мы сотворили себе божество

И по нему свои жизни сверяем.

Елена Берсенёва, Новосибирск

21

Вышел месяц из тумана,

Вынул плётку из кармана,

Раз-два-три-четыре-пять —

Встать!

Горе, горе, крокодил

Солнце в небе проглотил!

Куар-гетто, штрих-вакцинка,

На плечо вяжи косынку.

Кто не скачет, тот заплачет.

Кто не скачет, тот заплачет.

Прячьтесь, сцукеры, по дачам.

Кто не спрятался в загон –

Выйди вон.

Гуси-гуси! – Га-га-га!

Кто ударился в бега?

Ах ты, лысая безында,

Деревянная нога!

Кто не скачет, тот получит.

Кто не скачет, тот получит.

Загоняй их, Петька, в кучу!

А не выполнишь приказ –

Пустим газ!

Мы поджарим колорадов,

То-то фрицы будут рады!

Медицина побеждает!

Порнотруд освобождает!

Что ж ты, Петя, не поёшь?

Веришь? Каждому – своё.

Кто не скачет, тот заплачет –

Овцы стада моего

Скачут все до одного.

Молодец, скачай картинку,

Повяжи глаза косынкой.

Над косынкою звезда –

Пли туда!

Овцы стада моего

Скачут все до одного.

Ветер, ветер, человетер,

Мы шагаем дружно к свету.

В белом венчике из роз

Впереди – вакциновоз.

Сергей Попов, Воронеж

* * *

                                                В.К.

Апельсиновым лисьим огнём

подрумянен декабрь изнутри.

В предрождественский сумрак нырнём –

и гори они, друже, гори

ярым пламенем строго дотла,

окаянной игры пироги.

И лети веселее, зола,

на вчерашние наши круги.

Горе мыкай и счастья не чай,                

не страшись чумовых виражей.

И гони корневую печаль

из неверного сердца взашей.

Всё одно, потому и ничто –

торопливая пыль, кутерьма.

В нашем сумеречном шапито

лишь безумцы не сходят с ума.

Что им фантики, блёстки, фольга,

фатовские банты, конфетти?

Завертелось – и вся недолга:

не смотри, не смотри, а иди

в тёмный час, в заколдованный лес,

ведь едва остановимся мы,

и под куполом здешних небес

не отыщут ни света, ни тьмы.

Виктор Есипов, Москва

* * *

                                                В.К.

В каком ключе, каким стихом –

здесь пригодились бы октавы –

живописать, как под зонтом

идёшь по набережной Влтавы?

Да и возможны ли стихи,

когда, сгорая в каждой фразе,

гуляя вдоль Москвы-реки,

с тобою нахожусь на связи?

Ты здесь?.. Но не снимают боль

все достижения прогресса,

когда в кафе французском Рaul

одновременно пьём эспрессо…

Мне не прильнуть к тебе щекой,

не сжать твою в ладони руку,

хочу оставить за чертой

дождь ледяной, и зимний зной,

и эту подлую разлуку…  

Ольга Волгина, Москва

* * *

Уже потом, когда загар сойдёт,

Остынут камни на безлюдном пляже,

И воцарится тяжкий снежный гнёт,

И ночь задремлет у дверей на страже,

Увидишь вдруг, как пасмурна земля,

А сны имеют свойство превращаться

В бездомных псов и, жалобно скуля,

Стоят под окнами и ждут поры прощаться.

И если бы не так спешил рассвет

За каждой угасающей звездою,

И если бы не сто ненастных лет,

Весь этот мир спасли бы мы с тобою.

Инна Ряховская, Москва

Рождество

...И шли Каспар и Бальтазар

И с ними Мельхиор,

Им свет Звезды путь указал,

По гребням древних гор.

Пуржило, холод цепенил,

И ветер тропы заносил.

За ними вслед – пастуший люд,

Верблюды да ослы,

И овцы блеют. Все бредут,

Дары везут волхвы.

Тысячеустая молва

Твердит неясные слова,

Ещё не постигая суть.

«Эй, объясните кто-нибудь!»

А песок под ногами скрипит:

«Торопись! Торопись! Торопись!»

И непреклонная Звезда

Им указует путь: «Туда!» –

Столб света падает отвесно

В пока неведомую местность,

И предвкушенье чуда

Рождается подспудно.

Невидимы, и там и тут

Меж ними ангелы идут,

И направляют, и ведут

На Вифлеем. Скала в пустыне,

А в ней в промозглой снежной стыни

Укромный светится вертеп.

Сквозило в ясли. В тесноте,

С жующим осликом, волом,

Делящимся своим теплом,

Лежал младенец, беззащитен,

Дрожащие сиянья нити

Над ним мерцали, золотые,

И отсвет их – в глазах Марии.

Была ещё в её очах

Грядущей горечи печаль,

И счастье, и любовь, и мука,  

Страданья сына и разлука.

Был первый день – День Рождества.

Начало с белого листа

Новых истории и эры,

Летосчисления и веры...

И каждый был свидетель, зритель,

Что в этот мир пришёл Спаситель.

Николай Рассадин, Псков

 «От Иоанна»

Книгой Новый Завет итожа,

Пишет он за строкой строка,

Искушённо, на первый взгляд то же,

Что и Марк, и Матфей, и Лука.

Первый шаг в Галилейской Кане,

Сотворив из воды вино,

След оставил Он в Иоанне,

А потом за звеном звено

Цепь плелась и плелась неспешно:

Исцеление, пять хлебов...

«Где ты видел людей безгрешных,

Среди книжников и рабов?»

И цепляясь пером за кожи,

Чтоб осталось слово в веках,

Пишет юноша вроде бы то же,

Что и Марк, и Матфей, и Лука.

От чернил почернеет пальчик,

Тень тоски на худом лице.

Пишет книгу любимый мальчик,

Об Учителе и Отце.

Пишет истину, слово в слово,

Ни мгновенья не исказив,

Завтра станет Заветом Новым

Этот искренний нарратив.

Мне из всех четверых дороже...

Чем? Не смог объяснить никак –

Иоанн, всё одно, не то же,

Что и Марк, и Матфей, и Лука.

Лариса Желенис, Ярославль

О маме

Не пойму, что случилось со мной,

не пойму – это быль или небыль…

придавило меня тишиной,

тишиной бесконечного неба.

По июльскому полю иду,

будто смотрит оно васильками,

провожает до речки, к мосту,

а потом по тропиночке – к маме.

Дом из детства плывёт и река…

Мама учит нести коромысло.

Зачерпнув из реки облака,

мама дарит красивые мысли.

В старом доме мы сядем вдвоём,

поглядим, как пылинки запляшут,

соберутся волшебным лучом

золотые мгновения наши.

Я увидела как-то во сне

много солнца, пшеница созрела…

мама шла сквозь колосья ко мне,

на меня, улыбаясь, смотрела…

А когда наяву – в горле ком,

я не верю, что нет её рядом –

в поле тихим погожим деньком

небо маминым светится взглядом.

Алексей Антонов, Спас-Клёпики, Рязанская обл.

* * *

Шиповника пленительная власть

Вокруг меня волнами разлилась.

И в зеркале ласкающем цветка –

Цвета зари: как будто облака

Свой утренний, у солнца взятый жар,

Здесь обронили. И лесной пожар

Своей неосторожностью зажгли.

Пьянящий дух восходит от земли,

Которая уходит из-под ног.

Всё кружится. И в солнечный чертог

Я сделал шаг. Законы красоты

Царят над всем, всемирны и просты.

И, в розовую мглу погружена,

Душа легка и нежности полна...

Андрей Щербак-Жуков, Москва

Добрый зверь тапир

Целый день стирает прачка,

Потому что миру – мир.

Будто пьяный на карачках,

Ходит добрый зверь тапир.

Не желаю ни в какую

Принимать недобрый знак –

Чередую, чередую

С чередою пастернак.

Чередую, чередую

С Пастернаком Мандельштама…

Мне б уняться, обалдую,

Но не стану я, не стану.

Вы меня простите, люди,

Хоть я вовсе не кумир,

Ведь стихи читать не будет

Вам же добрый зверь тапир.

Вера Бутко, Москва

Волшебный магазин

Я слышала, есть где-то магазин,

Где продаются запахи и звуки.

Где можно попросить достать с витрин

Гул поезда на горном виадуке,

Черёмухи цветущей фимиам,

Дух леса и колодезное эхо...

Скрип мебели лежит на полках там

И баночки заливистого смеха.

Зайти бы, осмотреть бы каждый ряд

И в груде треска и другого хлама

Найти волшебный, свежий аромат

Оладий, что пекла мне в детстве мама,

И песни колыбельные её.

Какой высокой ни была бы плата,

Клянусь, я забрала бы это всё

И унесла, за пазухою спрятав.

Елена Воробьёва, Москва

Жук

Жук влетел в моё окошко,

Напугал меня немножко.

Просто я не ожидала,

Он упал на одеяло.

Начал он меня страшить

И усами шевелить.

Но прошёл уже испуг:

Здравствуй, милый,

Добрый жук!

Забирайся на ладошку,

Выпущу тебя в окошко.

Сергей Маркус, Ольхово, Калужская обл.

Крест Суворова

Не каждый дворянин держал топор умело,

Не каждый резал буквицы стамеской,

Голгофский крест церковно славной меткой

Суворов в Новой Ладоге воздвиг – знал дело.

Он чтил Петра – но тот на дыбы гнал

Топорный люд иль парусники в море.

Петров топор свистел в горячей крови –

Но крест суворовский победно исцелял.

Вот, чуть заря, он обливался льдистой,

В ожогах острой бодрости, водой,

Чтоб разбудить свой дух на битвы с чернотой.

Воюющий со злом, будь в тьме страстей сам чистый!

Затем с утра – всеутрення Псалтырь.

Никто понять не мог: зачем то генералу?

Ведь он не инок, узник ритуалов.

К чему не горн, не стяг – но знаменá стихир?

А нет загадки в том, псалтырна суть креста:

«Наука побеждать» по ритмам – речь Давида.

Суров Сувор: сжигая вражью гниду,

Отчизне не жалеет живота.

В том суть и мощь резьбы –

Во глубь древес Креста.