Валерий Лебединский
Родился в 1940 году в Кременчуге Полтавской области. Окончил два факультета Одесского государственного университета им. И. Мечникова: юридический (1965) и исторический (1971). Поэт, прозаик, драматург, член Союза писателей Москвы, Союза российских писателей и Союза журналистов России. Автор тринадцати книг, лауреат литературных премий, главный редактор международного литературного альманаха «Муза».
Гиппиус
Ещё истоки колебаний
Лежат глубинно в ней самой,
Ещё этап, несметно ранний,
Ещё тропа не по прямой.
Уловки слов. Изыски жестов.
Загадка взгляда. Холод губ.
Художник Бакст. Мыслитель Шестов.
Случевский. Брюсов. Сологуб.
Ещё страшит, никак во благо,
Волну волнения тая,
Сокрытость каждого зигзага,
Души неясной колея.
Но чур! Раскаты близких громов
Чуть приближают пятый год.
Поэт Кузмин. Художник Сомов.
Салон. Собрания. Разброд.
Но есть Философов. Нас трое,
Включая мужа и себя.
Рубеж веков. Надрыв настроя.
Стремленье к людям, не любя.
Жизнь Новодворской
С утра – волненье.
Днём – к барьеру!
Разгром с трибун,
И крики с мест.
Крутое рвенье. Пыл без меры.
Сплошной болезненный протест.
Пред ней –
Арены, залы, лица.
С экранов, с пеной –
Вся в борьбе.
Жестоким прессом психбольница
Прошлась по горестной судьбе.
Вне ласки, брака, материнства,
Покоя, отдыха, тиши,
Она с портрета матерится,
Громит подряд и от души.
Одна. Напротив – оппоненты.
Иначе бытность – не по ней.
Она
И рваные моменты,
Шальной огонь летящих дней.
…Включили звук.
Родная сфера.
Крутые вихри новых гроз.
Она в бою. Канат барьера.
Она готова. Ваш вопрос.
* * *
В эпоху культа Сталина,
В такой уже дали,
Оценок мы не ставили,
Мы жили и росли.
Была для нас, несведущих,
Наивных, как и я,
Молитвой день на следующий
Слепая колея.
Что было кульминацией
В лета крутые те?
Мне шёл тогда тринадцатый,
Я вырос в темноте.
* * *
Сороковые роковые
Я помню в страхе и во лжи.
Косили хуже пандемии
Кремля точёные ножи.
Звенели лязги пилорамы,
И керогаз горел с утра.
Я к вам из той повальной драмы,
Где пели песни у костра.
Где так и шли, в тисках объятий,
Вдали от дней грядущих благ,
Мечта о светлом, гром проклятий,
Добро и зло, им был ГУЛАГ.
Я помню вас, сороковые,
Ну, правда, позже огневых,
В отцветших зарослях ковыли
Вдоль трасс, недавно боевых.
Ещё вблизи последней битвы,
С её страницами в золе,
В тисках неправедной молитвы
На бога в замкнутом Кремле,
Под неусыпным, зорким взглядом
В свободной, радостной судьбе,
Я помню вас, идущих рядом, –
Достойный нрав и КГБ.
Путём невинного к расплате
Пройду я памятью туда,
Где страх рождал девиз проклятий,
Мечи неправого суда.
Так шли мы, правы и неправы,
Навстречу яркому огню,
Сквозь боль недюжинной расправы
Придя к сегодняшнему дню.
Ну, что ж, спасибо за расплату,
За память тех несхожих лет,
Где от зари я шёл к закату,
И до сих пор на сердце след.
* * *
Я странно жил
В Москве шестидесятых,
Наивный, не умеющий писать.
Лишь рьяный пыл, чем помыслы объяты,
Лишь то, что ждёт – былая благодать.
И гул эстрад, и площадь Маяковки –
Чужой полёт, другие имена.
А ты молчишь. Шаги твои неловки.
Тебе потом – в крутые стремена!
Так день за днём почти пустого пыла,
Глубинной боли в жаждущей душе.
Ну что, поэт? Не верится, что было?
А ты теперь достиг того уже?
* * *
Я говорил Лукьянову: «Зачем
Вам обелять такое зло, как Сталин?
Ну что за радость в страшном палаче,
Лишь после дни чуть лучшие настали».
Он промолчал. Он тёртый был калач,
Последний вождь Верховного Совета.
Такие там упёртые, хоть плач,
В них жив посыл Новейшего Завета.
Я говорил Лукьянову:
– Зачем?
Кому и для чего сегодня Сталин?
Вы – коммунисты.
Что за этим всем?
Куда пришли и кем вы ныне стали?
* * *
И близко, и вдали
Не мыслится покоя.
Разброд в душе Земли,
Трещат её устои.
И запад, и восток
В больном охвате взора.
Уймись, тревожный ток,
Пади, гряда забора!
Увы, всё глуше след,
Туманней вид далёкий
Угроз не знавших лет
На жаждущем востоке.
О где ты, тот рубеж,
Где вдаль манила трасса,
Где дни моих надежд,
Где мирный быт Донбасса?
О где ты, тот покой,
Где светлый лик былого,
С Днепром, моей рекой,
С Херсоном – негой крова?
Сумбур, разброд, раздел
Вершат души тревогу.
О где ты, тот предел,
Где мир, угодный Богу?
* * *
Гонимость Солженицына –
Родная мне канва!
Железными границами
Порушены права.
Крутой судьбы излучины,
По смерти горше яд.
Лежит в Донском, измученный,
Издёрганный до пят.
…Вдали края незримые,
Всё тот же тянет след.
Всё те же мы, гонимые,
Изгои новых лет.
Протестные, подвальные,
Бежавшие от пут –
Всё те же мы, опальные,
Всё так же давит жгут.
* * *
Как хорошо, что я не там,
Что я в Москве,
Не на Украйне.
Я той земле ещё воздам,
Мои стремленья к ней не в тайне.
Там близкий сердцу Кременчуг,
Земля Полтавы и Одесса,
Но крах надежд
Рождал испуг,
Он, не знакомый, шёл от беса.
В душе, надорванной до дна
Картиной рухнувшего лада,
Твоя постыдная война,
Те дни, сошедшие из ада.
Да будет боль моим устам,
Душе в минуту отчужденья,
Но хорошо, что я не там
Во дни разора и паденья.
Я говорю своим мечтам
Вернуться вновь на землю юга:
– Как хорошо, что я не там,
В краю чужого сердцу круга.
И пусть, Украйна, ты моя,
В тебе родные сердцу гены,
Но я не рвусь в твои края,
Я для тебя дитя измены.
О мой Господь, мои пути,
К родной земле поползновенья,
Как можно сердце довести,
На стыке боли и терпенья!
Результат
Что сделано поэтами,
Какой достигнут полюс?
Мы так хотели этого,
Мы так боролись.
А вами, телевиденье,
А вами, публицисты?
За что же шли мы, лидеры,
К чему был пыл неистов?
И впрямь,
Прослойка гнилостна:
Свобода – крику,
По нашей рьяной милости
И нам же – в пику.
* * *
Ни Туркова, ни Сарнова,
Даже Аннинского нет.
Смена вех глядит не ново,
Память свой оставит след.
Но пока на сердце глухо
Ощутима пустота,
Но тоска – без близких духу,
Смены нет на их места.
И пускай в печальной музе
Свет последних их страниц,
Но имён всё тоньше узел
В горькой узости границ.
Словно тень находит хмуро,
Словно стынет горький вздох.
Стонет павшая культура
Между двух своих эпох.
Старческий вальс
Увы, ошибки быть не может,
Мечта – и та глядит сквозь дым.
Нам не лежать на общем ложе
И не лететь совместно в Крым.
Люблю ли я – отвечу вздохом,
Тянусь ли к вам – я промолчу.
Погас порыв на дне глубоком
Вослед последнему лучу.
Ещё вы смотрите с надеждой,
А по инерции – и я.
Увы, под старческой одеждой
Нагрев близ полного ноля.
Увы, огонь храню в душе я,
В ослабшей памяти храню.
Разбита вдрызг моя траншея,
И больше нет путей огню.
…А был полёт. Отрада Сочи
Среди платановых аллей.
Уйдите прочь, больные ночи,
Седой ровесник, не болей.
Какой надрыв былой метели,
Куда с цветами мне идти,
Когда глядит в ночные щели
Тропа увядшего пути.
* * *
Увы, не с лучшей стороны
Я вспомню Ялту –
Уход всегдашней тишины
Навстречу гвалту.
И в том падении тиши,
В забвенном слове –
Явленье Хама. Боль души.
И алчность нови.