Чёрная обезьяна. – АСТ, 2011. – 288 с. – 20 000 экз.
Поговаривают, будто Захар Прилепин, отрёкшись от революционных порывов и пацанской этики, написал совершенно ему не свойственную, тематически неожиданную книгу. Не верьте! Того яростного запала, что был в «Саньке», в новом романе нет (хотя то, что Прилепин как прозаик меняется, было понятно ещё по сборнику рассказов «Ботинки, полные горячей водкой»).
Детективная рефлексия
Впрочем, в «Чёрной обезьяне» присутствует рефлексия не меньшая. Да и типаж героя-бунтаря, по сути, остаётся прежним. Хоть автор, смещая акценты, и утверждает, будто теперь перед нами не пацан-переросток с городской окраины, а вполне взрослый человек, журналист, любящий отец двоих детей, психологическая незрелость персонажа налицо. И дело даже не в том, что в финале романа герой оказывается не только человеком малоприятным, но ещё и не очень здоровым, а, скорее, в том, что ведёт он себя на протяжении всего повествования по меньшей мере странно.
Сюжет прост. Молодого журналиста и сочинителя политических романов (что немаловажно) отправляют в секретную лабораторию, где психологи исследуют поведение жестоких детей и подростков, по всей видимости, виновных в убийстве жителей целого подъезда. Начинается расследование. События нагнетаются и всё более ужасают – конечно, в том случае, если вы боитесь неконтролируемых недоростков, которые могут прийти к вам ночью с молотком или ножиком и – того… В противном случае цепляет другое. Псевдодетективный сюжет второстепенен. Важнее та самая рефлексия. А уж её-то предостаточно.
Герой женат, но влюблён в другую женщину. Вообще персонажа своего писатель рисует эдаким прекрасным «животным», которому ничто не чуждо в плане человеческих ощущений. Но живёт он больше нутром (даже каким-то звериным чутьём), нежели разумом. Вроде бы и детей искренне любит (с ними связаны одни из самых поэтичных страниц романа), а к жене равнодушен, хоть всё время и пытается найти её в других женщинах (самые тоскливые и болезненные моменты книги). Даже к привокзальной проститутке Оксане он идёт только потому, что она якобы похожа на жену. Да и Аля, новое увлечение, отчасти напоминает благоверную.
Но на деле не очень понятно, по поводу чего он рефлексирует: из-за полноты новой любви, невозможности восстановить прежнее чувство, осознания собственной инфантильности, боязни за своих детей или волнений о чадах чужих? А может, по поводу всего вместе? И на самый животрепещущий вопрос: «Кто я, б…, такой?» герой отвечает: чёрная обезьяна, ассоциируя себя с несуразной детской игрушкой, случайно купленной им. Впрочем, сравнение опять не рациональное. Скорее, это некое ощущение себя как существа недооформившегося, недоочеловечившегося…
Основной конфликт – условно назовём его проблемой недоростков в России – остаётся не то чтобы не решённым, но даже как следует не раскрытым. Понятно стремление Прилепина охватить болезненную для нашей страны тему. Однако портит всё банальнейшая развязка, когда происходящее списывается на государственную теорию заговора и мнимую болезненность героя, который, к слову сказать, недолгое время (под предлогом «закосить» от армии) таки перекантовался в психушке. Но это больше обманный манёвр, касающийся как характера персонажа, так и сюжетного хода. Сложность и несостоятельность этой конструкции в том, что герой, выбранный Прилепиным, не может стать ключом к сюжету. Он инфантилен, ему проще заботиться о чужих, переживать за каких-то лабораторных детей, стараться решить неразрешимую социальную проблему, изображать бурную деятельность, метаться, фантазировать. Он одинаково проживает и древнюю легенду о детском воинстве (кстати, выглядящую в тексте инородно), и убийства некогда знакомых ему людей, и даже рассказ африканского мальчика о локальной революции (просто плохо написанной вставке) им воспринимается весьма живо.
Не холоден и не горяч
При этом он абсолютно несостоятелен в собственной жизни. Жена не вытерпела, ушла, где любимые дети – непонятно, Аля – и та посмеялась над ним. Противники (от мелких шавок вроде Слатитцева до больших людей типа Шарова) попросту в нём разуверились: «Тебя все наделяют смыслом, а в тебе его нет вовсе». По сути, персонаж Прилепина – очередная вариация сталкера Рэдрика из романа Стругацких, когда положительный посыл вроде бы есть: «Счастья для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным», а в итоге получается полный ноль. И так как герой не плохой и не хороший, а просто душевно не развитый, то конфликт оказывается для него чересчур сложен, и писателю ничего не остаётся, как свернуть роман фактически на самом интересном месте.
Конечно, глупо было бы надеяться на то, что Прилепин напишет книгу, которую общество, отягощённое проблемой детской жестокости, моментально прочтёт, переосмыслит – и тут же всё наладит. Но в романе сам вопрос не звучит достаточно весомо – из-за того, что вкладывается в уста персонажа, который бóльшую часть повествования либо на взводе, либо мечется между прошлым и настоящим, либо оттягивается со своей девкой, хотя постельные сцены Прилепин по-прежнему пишет здорово. Да и язык романа по-прилепински хорош: «Август, август, откуда ж ты такой пропечённый и тяжкий выпал, из какой преисподней».
Образы недоростков и вовсе похожи на голливудскую страшилку, когда почему-то неуязвимые дети совершают убийства просто так. Кстати, Прилепин сам же себе противоречит, вводя совершенно изумительный отрывок, повествующий о детстве героя. Когда он вместе с дворовой шпаной поднимался на крышу бить голубей палкой с заострённым гвоздём. Для мальчиков это был эксперимент, момент инициации, открытие в себе потаённого желания делать больно безответному существу… И вот в такую жестокость (возможно, потому, что кусок этот написан эмоционально и чётко), равно как и во фрагмент об армейской службе, верится куда больше, чем в невнятные рассказы о том, как жуткие дети бегают по городу и всех вокруг убивают. Понятно, что Прилепин пытается говорить о феномене жестокости, когда боль причиняется мимоходом, бесцельно. Но опять же его герой слишком прост для понимания и раскрытия этой проблемы.
Наверное, поэтому после прочтения романа создаётся впечатление, будто в руках побывал неведомый фрукт с толстой кожурой, которую счищали, счищали, а до мякоти так и не добрались. А с другой стороны, может быть, Захар Прилепин прав. Наше общество сплошь и рядом состоит из таких вот не очень плохих, но и не особо хороших, большей частью безответственных, инфантильных, недооформившихся людей, которым впору взобраться обратно на свои развесистые деревья…