Александр ЦЫГАНКОВ
Поэт и художник. Родился в 1959 году в Комсомольске-на-Амуре. Рос и учился в Кемеровe. Автор книг: «Лестница» (1991), «Тростниковая флейта» (1995, 2005), «Ветер над берегом» (2005). Публиковался в журналах «Сибирские огни», «День и ночь», «Юность», «Дети Ра», «Крещатик», «Урал», «Побережье», «Знамя», «Новый Журнал» и др., в «Литературной газете». Стихи вошли в региональные, российские и зарубежные антологии. Живёт в Томске.
ПЛЫВУЩИЕ ГОЛГОФЫ
Прошло сто лет – и что ж осталось
От сильных, гордых сих мужей…
А.С. Пушкин
Подумать только! Он ещё плывёт –
Корабль… Мне эпитетов не хватит,
Чтоб выразить, как время ветром катит
Громаду по волнам, что в свой черёд
И нам воспеть уже пришла пора –
Мужицкую и царскую отвагу!
Построить флот – не вымарать бумагу,
Как чью-то славу, росчерком пера.
Но веком правил грозный мореход –
И город рос, и дело пахло дракой…
Расхристанным портовым забиякой
Сходил с лесов помазанник в народ.
И плотники на мачтовых крестах
Висели, и плывущие Голгофы
Выстраивались в море, словно строфы –
«Полтавы» – в драматических стихах.
ЛЕС РАСХОДЯЩИХСЯ ТРОПОК
Лес расходящихся тропок – от родника,
Чья чистота – как исповедь самурая.
Дальневосточный поезд издалека
Гулом пробил пространство лесного края.
Что там теперь, в том весёлом густом саду?
Светит ли лампа
под мелкой старинной сеткой?
Где тот философ, мыслящий на ходу,
Что управлял оркестром ольховой веткой?
Поезд, как время, всё ускоряет ход,
Пересекая плоскость в картине сада
С тенью садовника, что заклинал восход
Неповторимой лексикой вертограда!
Можно исправить повести и стихи,
Но персонажей не привязать к предмету
Новой эстетики, как и все их грехи
Лучше оставить людям, чем бросить в Лету.
Только в садах вызревают плоды идей.
Образ Платона глубже, чем тень платана.
Лес, где расходятся тропки, как мир людей,
Не переносит ни ясности, ни тумана.
Как в иллюзорной графике полотна,
Мраморный идол, тот, что завис над бездной,
Благообразней кажется из окна
Поезда, что всё мчится из Поднебесной.
АНГЕЛ
Как просто всё! Простой сюжет.
Простор поэтам и влюблённым.
И ночь, объявшая предмет,
Сравнима с ангелом, склонённым
Над сим событием, в сей час,
Когда уже уснули в доме,
И свет за окнами погас,
И ничего не слышно, кроме
Настольных маленьких часов,
Пронзающих беспечным ходом
Пространство не миров, а снов,
Основ событий с их исходом
Из тьмы невольной в ту среду,
Где ангел, связанный с предметом,
Подсказывает на ходу
Слова влюблённым и поэтам.
СОТВОРЧЕСТВО
Сотворчество! И ангелы, и дети,
И дикие полуночные звери
Откроют вам неведомые двери
И увлекут в невидимые сети,
А дальше уповай на снисхожденье
В светящейся Всемирной паутине.
Непросто и в придуманной картине
Испытывать судьбу и провиденье!
Но всё светлее ангелы, и тише
У зеркала балованные дети.
И смотрят, как в невидимые сети,
В нас образы, открытые нам свыше.
И дикие полуночные звери
Мигают в небе ясными глазами,
Как будто открывают перед нами
Какие-то неведомые двери.
КОСТЁР 
Что было, то было. Костёр на поляне
В глубоком распадке с просветом в простор,
С прострелом для эха и речкой в тумане,
И невыразимая линия гор!
Вдруг вспыхнут, как в юности, жаркие споры
Поддатых геологов и работяг
Про эти же самые реки и горы!
И песня звучит про таких же бродяг.
И крепким словечком крутого расклада
Прокатится эхо из дальних полей
О том, как пропала вторая бригада.
Опомнись, романтик! Вернись, дуралей!
Но вместо ответа, как вызов по «скорой»,
Поход за «Мадерой» в большое село.
И словно с распутинскою Матёрой
Прощанье с эпохой, и вновь на крыло!
Чтоб с неба взглянуть на великие реки,
На синий, подёрнутый дымкой простор
И вдруг осознать, что остался навеки
Костёр на поляне. Запомни! Костёр!
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Николаю Рубцову
Как медленно и тихо над полями
Кружится снег, скрывая пеленой
И горизонт с далёкими огнями,
И небосвод с глубокой синевой,
В открытые зеркальные озёра
Летит – и продолжается в воде,
Примеривает полотно простора,
Чтоб выстлать путь Рождественской звезде.
Невольно вдруг подумаешь о Боге.
Волхвует ночь! И тихо снег летит.
Как будто кто-то близкий на дороге
О чём-то сокровенном говорит.
И светел путь, подчёркнутый, как мелом.
И белый снег растёт среди полей,
Как самый первый снег на свете белом
На самой тихой Родине моей.
ТЕНИ
Словно деревья не выдают своих
Длинных-предлинных падающих теней,
В этой грошовой опере для двоих
Чем примитивней партия, тем сложней
Роль доиграть – и остаться самим собой,
Выйти в старинный сквер, забывая стих,
Тот, что запомнит,
как истинный образ твой,
Зритель грошовой оперы для двоих.
Только деревья, сбрасывая наряд,
Не остаются совсем нагими, тогда
Как человек, бросая открытый взгляд,
Вдруг прозрачным становится, как вода
Той реки, что тени дробит волной,
Но увлечь их не может. Выходит, что
Берег недаром высится над рекой!
Всё, что она уносит, – и есть ничто.
Листопадную роль, как актёр немой,
Каждый отрепетировал для своей
Неотразимой красавицы записной
В этом театре падающих теней.
В реплике жеста, рисунке, изломе рук,
В пластике тела – всюду исток того,
Что из тени, перетекая в звук,
Возвращается голосом: «Вам кого?»
Вместо ответа словно разлитый свет:
«Здравствуйте…» После паузы: «Отопри!»
Да и что, по-другому, сказать в ответ
Тени, упавшей с той стороны двери?
В перестановке, смене героев, тем
Сильный характер перерастает роль.
Чтоб не остался зритель и глух, и нем,
Раньше кричали «Нате!», теперь –
«Изволь…»
Краткою фразой, срезанный, словно лист,
Тёмным абрисом, падая в пустоту,
С тенью чужой сливается сам артист,
Подвиги воспевающий и тщету.
Так, стоящие твёрдо, как дерева,
Тени, бросая, не отпускают их.
Не изменить ни музыку, ни слова –
В этой грошовой опере для двоих.
ЖИВОПИСЬ
Империя воздушной перспективы!
Теней сцепленье. Красок переливы.
И время, подражая примитиву,
Не разрушает эту перспективу
И только уточняет перемены,
И в зеркальце – не суженый Елены,
А так себе – подобие героя,
Как памятник Эпохи Перепоя.
И что сказать? И где ещё такое
Откроется – сеченье золотое!
На плоскости плакучие берёзы
И в перспективе – их метаморфозы.