ПОЭЗИЯ 
***
Есть у жизни изнанка,
оборотная сторона,
а по сути, – подлянка,
называется смертью она.
Как тулуп скоморохи,
как карман в тёмный час
на безлюдной дороге –
выворачивают нас...
Будем старой овчиной,
будто шкурой волчиной пугать,
и рыдать над причиной,
и над следствием – хохотать!
***
Вот уже и мы в иглу
вдеть не можем чёрной нитки,
чёрной нитки, чёрной метки,
той, простой, что даже детки
почитают за игру,
за игру, а не за пытки...
Мы не так, конечно, прытки
и не так, конечно, метки,
глаз не тот, рука не та...
Ладно!.. Это ли убытки,
если в каждой нервной клетке
боль о прошлом заперта!
Горим!
(лето-2010) 
Зноя безумие злое
сушит леса и поля,
серой стеклянной золою
стала земля.
На раскалённых просторах –
горя не обозреть!.. –
в каждой пылинке – порох,
в каждой былинке – смерть.
Колос в огне растущий
чёрен уже и тощ,
Господи, в зной на сушу –
даждь нам дождь!..
Только и вспомним в пекле –
ведаем, что творим,
в пекле, в дыму и пепле –
поздно кричать: «Горим!..»
Мёртвой листве на сучьях
как возродиться здесь?
Господи, дождь насущный –
даждь нам днесь!..
***
А если грозный Страж не уследит –
и этот соловей недопоёт,
и этот самолёт недолетит,
и этот пароход недоплывёт...
Но жертву Каин всё-таки добьёт,
а греховодник всё же догрешит,
а забулдыга всё равно допьёт,
и жалкий шут, конечно, досмешит.
Но дай нам, Боже, долететь, доплыть,
дослушать соловья в Твоём саду
и, если можно, Боже, дай нам быть
готовыми к последнему суду.
***
Если знаешь, что сон будет страшен,
хоть бы в золото был он окрашен, –
не заигрывай с ним, отвернись,
не гляди в его бездны, – проснись!
Сколько раз по глухим лабиринтам
мы ходили во сне, как по бритвам,
где дышать ты не мог в темноте,
где кричать ты не мог в немоте.
Ты и зритель тех снов, и невольник,
соучастник, безумец, крамольник,
что приснилось, – то сбыться должно...
Ты в ответе за это кино!
***
Такая вот, оказывается,
с годами, брат, безделица, –
одно, брат, всё не складывается,
другое всё не склеивается.
Как будто кто подкрадывается,
как будто кто прицеливается,
всё складное – раскладывается,
всё ладное – расклеивается.
Как будто кто-то радуется,
что дым столбом заверчивается,
все пораженья – празднуются,
победы все – развенчиваются...
А маятник раскачивается,
последний грош растрачивается,
свидание заканчивается,
свидание заканчивается...
***
Как трубку табаком, мы набиваем жизнью
нелепые дела, нелепые стишки,
чтоб кто-нибудь извлёк с фрейдистской укоризной
из праха наших дней вершки и корешки.
К разрывам слов и снов, к истории порока –
привычно подходить с диагнозом врача,
но к заревам судьбы, но к тайным шифрам рока –
им всё равно вовек не подобрать ключа.
***
А в конце октября холодеет заря,
холодеют закаты, янтарно горя,
и, как беженцы, низкие тучи –
то на запад ползут, то на север свернут
от судьбы, от беды неминучей.
Будто выбив засовы осенних темниц,
над больницей взметнулися тысячи птиц,
чёрным вихрем кружась и взлетая,
под пронзительный ор сумасшедший узор
то сплетая, то вновь расплетая.
На деревьях последняя стынет листва,
удержавшись едва, ни жива ни мертва,
и дрожит в золотой лихорадке...
Мы и сами с тобой схожи с этой листвой,
всё о’кей, стало быть, всё в порядке...
***
Как сказать мотыльку: «Не лети на огонь!
Не садись, мотылёк, на чужую ладонь!»?
Как сказать ему впрок: «Берегись, мотылёк,
чтоб тебя озорной ветерок не увлёк!»?
Как сказать мотыльку: «Берегись, не задень,
паутины не тронь невесомую тень!»?
«Берегись, мотылёк, – обжигает огонь,
обижает и губит чужая ладонь».
«Век недолог у ветреного ветерка –
он помнёт твоих крылышек два лепестка».
«Серебрит паучок незаметную сеть,
в ней ничьей красоты он не станет жалеть!»
Но летит мотылёк, не глядит мотылёк, –
всем словам поперёк, всем словам поперёк.