Наверное, не проходит недели, чтобы кто-то из медийных персон не высказался неодобрительно о своих не очень имущих соотечественниках. Гнать-де их из театров, кафе и прочих мест, где собираются «порядочные» люди. Мотив не нов. Ещё лет 15 назад прочёл признание гламурной дамы о том, что она терпеть не может бедных. Мол, бездельники они, лентяи и пьяницы. Удивился: это, что же, и есть та демократия, к которой шли?
Теперь сознаю, что она у нас местами действительно получилась такая: боготворит нуворишское самодовольство, презирая трудовую скромность.
В отрочестве я нередко твердил про себя строки поэта Р. Бёрнса в переводе Маршака: «Кто честной бедности своей стыдится и всё прочее, тот самый жалкий из людей, трусливый раб и прочее».
От тогдашней бедности своей я, признаюсь, страдал, однако стыдиться не стыдился. И в школе не замечал, чтобы моим друзьям, а среди них были дети популярных артистов, писателей, крупных чиновников, оказывалось передо мной, сыном бедной вдовы, какое-либо предпочтение.
Тогда не стыдился. Стыжусь теперь. Не потому, что, как и многие коллеги, оказался в положении обедневшего литератора, а потому, что мне то и дело напоминает об этом массовая культура. Она, конечно, барских инвектив в адрес бюджетников и пенсионеров избегает, просто мало их замечая. Зато обращает уважительное внимание на завсегдатаев престижных салонов и дорогих кафе, куда хорошо бы остальных не пускать.
Само по себе это допустимо – у всякой информационной и художественной темы есть обычно своя мифология, своя сказка, и тут она появилась вполне в духе времени. Что обидного? Но это до той поры, пока она, на манер «шедевров соцреализма», не начнёт вторгаться в жизнь и энергично уродовать массовое сознание. И уже начала. Уже унижает и оскорбляет самых стойких и органичных воспитанников былой «честной бедности». И их детей.
Опять слышу про особую генетическую завистливость русских. Но подобное свойственно всем народам, хотя отнюдь не всем людям. Я ничуть не терзаюсь, что проживаю в малогабаритке и перемещаюсь в метро. Оскорблённость моя не от зависти к богатству, а от самодовольной его привычки пренебрегать теми, кому оно не досталось, и теми, кто к нему не стремился. А таких немало. Даже в 90-е, когда шлягер «Милый мой бухгалтер» вытеснил песни о героях космонавтах и геологах, оставались миллионы людей, которые мечтали о «подвигах, о доблести, о славе». Есть они и сейчас. Но тут же слышу ядовитый рефрен в адрес «недотёп»: если вы такие умные, то почему такие бедные? Между тем зачастую потому и бедные, что умные, ибо высокий ум занят вещами совсем другими. Лучше бы заботиться о том, чтобы на деле обеспечивать этим умникам достойное существование. При всех вопросах советская власть это осознавала. Оттого и не слышно было разговоров о «национальной зависти», а любой обыватель понимал, что академикам и народным артистам платят за талант, за редкие способности.
За что платят мэтрам нынешней попсы, которые демонстрируют в эфире личные замки и всё такое прочее, понять невозможно. Вот что гнетёт, а отнюдь не презренная зависть. Вот что искажает нравственную картину мира и гасит в людях необходимый созидательный порыв.
В мемуарах С. Цвейга прочёл, как приехав из чопорной Вены в Париж, он удивлялся, как свободно чувствуют себя французские пролетарии в своих блузах и кепках на улицах богатейших кварталов. Это и у нас многим намёк: прежде чем спесиво упрекать народ за политическую и прочую пассивность, надо научиться сначала его уважать.