Окончание главы. Начало в № 45, 2017
Проклятье старой большевички
Окна нашей школы смотрели на жизнерадостную пятиглавую церковь, по которой только и можно было догадаться, что перед тобой изменившийся почти до неузнаваемости «Московский дворик» Поленова. Там, где у художника на картине растёт травка, теперь был разбит сквер с бюстом Александра Сергеевича Пушкина, а вместо одинокого мальчугана паслись многочисленные детки с мамами, бабушками и нянями. Ходила и я в этот сквер к Валентине Фроловне. Она организовала нечто вроде частного детского мини-садика. Было нас в группе человек десять дошколят, и каждый приходил со своим бидончиком еды. После прогулки мы под бдительным оком нашей смотрительницы отправлялись к кому-нибудь из согруппников домой, где вкушали принесённую с собой еду, после чего предавались интеллектуальным занятиям – игре в лото или чтению вслух – до тех пор, пока за поздним часом нас не разбирали родственники.
Как-то весной, когда тёплые рейтузы получили отставку, а их место заняли носочки, украсив бледные детские ножки, мы играли в классики, расчертив квадратами асфальтовую дорожку сквера. Неудачно прыгнув вбок, я не удержалась на ногах и, упав, сильно разбила колено. Кровь текла по ноге, я плакала от боли и страха испачкать новые белые носки. Временно перепоручив своих подопечных дружественной тётеньке, точно так же выгуливавшей детишек, Валентина Фроловна повела меня в школьный медпункт. Суровая медсестра для начала обработала колено перекисью водорода, а потом выкрасила его бриллиантовой зеленью. Рыдать в голос мне мешала незнакомая обстановка, и я тихо всхлипывала от бесконечной жалости к себе и от обжигающего эффекта кровоостанавливающих средств. На прощанье неласковый белый халат дал мне мензурку с отваром валерьяны и скомандовал: «Не хныкай! Выпей и успокойся!» Я с трудом выдавила из себя: «Спасибо». И ведомая за руку добрейшей Фроловной, прихрамывая, вернулась в сквер. С тех пор все порезы, ранки и раны я всегда обрабатываю перекисью и потом смазываю зелёнкой или ярко-красной жидкостью Кастеллани. Сравнительно недавно я узнала, что бутылочки с этими лекарствами лучше сохраняются в холодильнике, тогда как спиртовая настойка календулы прекрасно выживает в любых условиях.
В ту далёкую летнюю ночь, когда меня укусила безвестная кошка, пузырёк с календулой обнаружился в моём секретере и оказал мне первую медицинскую помощь. В восемь часов утра, к моменту открытия поликлиники, я уже стояла у регистратурного окошка. По выданному талончику меня принял хмурый, не выспавшийся от молодости врач-травматолог. Выслушав историю про ночное происшествие, он без лишних слов сделал второй в моей жизни внутримышечный противостолбнячный укол. Первый я получила в раннем возрасте, после того как пыталась отнять кость у болонки Джонни. Кость, с моей точки зрения, была слишком большой для такой маленькой собачки, и я боялась, что животное ею подавится. Однако Джонни считал иначе и отстоял свою собственность единственным доступным ему способом, цапнув меня за руку. Я получила прекрасный и очень болезненный урок по правилам обращения с домашними животными. Я его хорошо усвоила и больше никогда не приставала к собакам, выражая моё к ним отношение исключительно словесно-декларативным образом. Например: «Ну, ты и классный пёс!»
Если с собаками я общалась издали, то с кошками была накоротке. С общего согласия соседей в нашей арбатской коммуналке жила полосатая Пуся, гулявшая сама по себе туда-сюда через кухонную форточку первого этажа. Она пользовалась несомненным и весьма ощутимым успехом у местных котов, и два-три раза в году мы получали вещественное тому доказательство в виде котят.
После неожиданной кончины нашей дворовой примадонны освободившееся место квартирного любимца занял её родной сын Пус – крупный экземпляр ловца мышей из последнего помёта с окраской a la зеркальный карп. Он, как и его мать, любил вольную жизнь и лишь позволял кормить себя варёной рыбой, всегда поджидавшей его на кухне в миске под раковиной. Пус часто отдыхал на развилке дерева у нашего окна, что послужило причиной несправедливых обвинений со стороны старой большевички и персональной пенсионерки со второго этажа. Она уверяла, что кот, пользуясь её отсутствием, тайно проникал в комнату через балкон и воровал из холодильника мясо. Она требовала принять строгие меры и наказать похитителя чужой собственности, тем более что говядина была не простая, а из спецраспределителя для людей с особыми заслугами перед Родиной. В присутствии раскипятившегося члена партии с семнадцатого года бабушка сурово выговаривала Пусу: «Не ходи на второй этаж, не ешь чужое мясо, у тебя своя рыба есть». Кот слушал, недоумённо жмурясь, и, возмущённый большевистскими инструкциями, начинал рьяно приводить в порядок свою меховую одежду модной дизайнерской окраски.
Однажды Пус пропал, а вместе с ним и многие другие ночные завсегдатаи мусорных баков, что привело к незамедлительному росту поголовья грызунов. Мы не сомневались, что котов извела команда Шарикова, которую вызвала мстительная большевичка. Доказательств у нас не было, однако, встречая нас, кошконенавистница вызывающе смотрела в сторону, и мы перестали с ней здороваться в знак протеста. Нового мурлыку решили не заводить, а прежнего вспоминали с грустной улыбкой, непременно отдавая должное его чистоплотности и умению себя вести. Всю недолгую жизнь Пус демонстрировал тактичность, никого грубым «мяу» не обидел, всегда приветливо взмахивал хвостом при встрече, со спокойным достоинством ел рыбу, дремал, свернувшись на коврике у входной двери, или, вальяжно раскинувшись на кушетке, урчал от удовольствия. Он никого ни разу не оцарапал, чужого ни в лапы, ни в рот не брал и мученически погиб в застенках живодёрки. Я всегда относилась к животным лояльно, особенно к кошкам, и если говорила им «брысь!», то без злобы, исключительно для поддержания порядка, поэтому ночное нападение на меня дальнего родственника собственного кота Пуса было чрезвычайно обидным, незаслуженным и очень болезненным.
Сделав укол и сведя тем самым к нулю возможность моего организма поддаться столбняку, невыспавшийся доктор хмуро спросил:
– Кошка была ваша?
– Нет, неизвестная, свалилась ночью на кактус, – ответствовала я, обиженно глядя на распухшую и потемневшую от календулы кисть.
– Опознать сможете?
– Помилуйте, ночью все кошки серы, а я спросонья…
– Жаль, – прервал меня доктор и что-то записал в лежавшую на столе медицинскую карту, – придётся вам колоть антирабическую сыворотку.
– А это ещё зачем?
– Чтобы не заболеть бешенством.
– А почему я должна им заболеть?
– Ваша ночная кошка – возможный носитель смертельной болезни. Если она больна, а вы не пройдёте курс лечения, то умрёте.
Мне совершенно не хотелось умирать, особенно с утра, без завтрака и без чашки кофе арабика. Не спрашивая разрешения, слёзы бесконечной любви и жалости к себе навернулись на глаза. Я уже представила сцену своих похорон, горе бабушки, проблемы с кладбищем. В мозгу вдруг прокричалась народная поговорка: «Десять вёрст для бешеной собаки не крюк». Затем всплыла сцена из симпатичного американского романа Харпер Ли «Убить пересмешника», в котором отец главной героини адвокат Аттикус метким выстрелом убивает бешеного пса, чем вызывает у собственных детей гордость и восхищение, а у жителей городка – уважение и благодарность.
Уже в следующую минуту услужливая память подсунула страничку из учебника французского языка для учащихся седьмого класса с иллюстрированным текстом про выдающегося учёного Пастера. На картинке создатель чудодейственного препарата против смертоносного вируса бешенства выглядел немолодым, носил докторский халат и аккуратно подстриженную бородку по моде середины девятнадцатого века. С усталым достоинством он сидел в кресле уже более ста лет, и его благородное бронзовое лицо было обращено к мальчику и собаке. Очевидно, с помощью изобретённой сыворотки Пастеру удалось спасти обоих – и укушенного, и укусившего. Присутствие мальчика с благодарственным выражением на личике вполне оправданно: таким образом никто не перепутает француза с русским Павловым, одарившим человечество при помощи пса условным рефлексом, а вот собака при Пастере всё же вносила некоторую путаницу. Хотя, возможно, я и ошибалась, и на картинке четвероногий друг отсутствовал.
Оторвавшись от бумаг на столе, доктор протянул мне направление в Пастеровский институт и успокоил:
– Сорок уколов в живот, и вы точно останетесь в живых.
У меня невольно вырвалось:
– Как, все сразу?
– Да нет, по одному в день.
– Но я уезжаю…
– В нашей стране даже в деревнях есть медпункты, – строго ответствовал безжалостный травматолог. И, как я узнала позже на собственном опыте, это была чистейшая правда.
В Пастеровском институте мне выдали ампулы с антирабической сывороткой, инструкцию по их применению с формой для отметки выполненных работ, а также брошюрку с подробным описанием симптомов болезни и всех стадий её протекания. Прочитав про ужасы, ведущие к неминуемому летальному исходу, я поняла, что колоться надо, и приступила к вакцинации, не жалея собственного живота. Через два месяца после окончания курса моё тело стало покрываться яркими красновато-розовыми чешущимися пятнами. Без особого труда в районном диспансере высыпания диагностировали как атопический дерматит, который, по сути, является близким родственником экземы (иногда он выступает под фамилией Нейродермит). Оба заболевания и их многочисленные вариации, зачастую связанные с неполадками в работе желудочно-кишечного тракта и проблемами с печенью, получили широкое распространение в народе. Они мешают людям из самых разных социальных групп вести нормальный образ жизни – другими словами, есть и пить, что хочется и сколько хочется в режиме полного несоблюдения режима.
Моя мама развернула бурную деятельность по спасению дочери от страшной напасти и с немыслимыми трудностями пристроила меня в самое престижное научно-исследовательское лечебное учреждение СССР, сокращенно именуемое ЦэКаВэИ. В этом храме борьбы с кожно-венерологическим нездоровьем в ранге кандидатов наук, профессоров, членкоров и академиков блистали звёзды отечественной медицины. Яркий свет их знаний рассеивал сумерки сомнений у врачей всей страны и разгонял тьму незнания в мозгах студентов и аспирантов 3-го меда. Своим присутствием светила украшали любую конференцию в любом уголке земного шара. В свободное от лекций, консультаций, поездок, заседаний научных советов время они разрабатывали новые методики лечения и успешно применяли их в стенах собственного института.
Все счастливчики, попавшие на пятый этаж ЦКВИ, не только осознавали собственное невероятное везение, но и гордились сопричастностью к грядущим победам в области преодоления кожных недугов. Мы совершенно добровольно и радостно исполняли роли подопытных кроликов, не обращая внимания на условия нашего содержания в клетках-палатах. Однако новичка они поражали до глубины души, вызывая непреодолимое желание бежать немедленно и как можно дальше.
Человека непривычного легко было понять: весь пятый этаж распространял сильный, я бы даже сказала, удушливый запах, в котором аромат мазей на базе дёгтя конкурировал с капустным духом очень диетических щей. Помимо обоняния удар наносился и по зрению, ибо внешний вид обитателей стационара производил неизгладимое впечатление на вновь прибывшего. Мужчины и женщины были одеты в изделия из байки, превратившейся от многократной стирки в нечто измученно-серо-сине-бежевое с вечными пятнами от въевшегося в ткань дёгтя. Из-под женских халатов и мужских пижам выглядывало нижнее бельё непонятного цвета. Обладатели этой одежды в подавляющем большинстве были отмечены ярко-красными разводами от применения жидкости Кастеллани. Иногда лица и руки пациентов и без кастеллани конкурировали с кумачом флага нашей страны.
Люди не один месяц проводили в ЦКВИ, чтобы избавить части тела от цвета государственной символики или чего другого. К счастью, человек быстро адаптируется к условиям выживания и уже через несколько дней перестаёт обращать внимание на внешний вид товарищей по несчастью, лекарственно-пищевое амбре, на неудобство койко-мест в перегруженных палатах и на убогость мест общего пользования. Примерно через неделю первая стадия – испуг – проходит и наступает следующая – повышенный интерес к методам лечения.
Старожилы, готовящиеся к выписке, охотно делятся полученным опытом, а заодно и всеми сплетнями про врачей и обслуживающий персонал. Вскоре вы уже знаете всё про всех и про всё в стенах ЦКВИ и в медицине в частности. Вы в курсе, кто с кем, и кто против кого, и как надо лечить, и к кому надо попасть на консультацию, и кому надо дать денежку, чтобы тебя впустили в здание ЦКВИ после отбоя и при этом не донесли главврачу. Увы, административные нарушения грозили провинившемуся изгнанием из стационарного цэкавэишного рая с указанием причины в документе о временной нетрудоспособности. Правда могла лишить больного величайшего завоевания социализма – получения причитающихся ему по бюллетеню материальных средств.
Первый больничный опыт не только расширил мой медицинский кругозор, но и заставил освоить программу по выживанию в непростых условиях. Фактически за два месяца я прошла начальный курс медико-житейского университета, овладела теоретическими и практическими знаниями и неплохо сдала первую сессию. Я усвоила, что мой диагноз – нейродермит, – хотя со мной и навсегда, но с ним можно жить почти нормально, тогда как есть кожные болезни, неуклонно ведущие к полному разрушению организма. Разглядывая красочный наглядный материал, обильно развешанный по стенам кабинетов и смотровых, я радовалась, что у меня такое распространённое заболевание, спровоцированное сорока уколами мощнейшей антирабической сыворотки великого учёного Пастера.
И всё же меня тяготила мысль, что все мои мучения напрасны, поскольку в Москве уже лет десять не было зарегистрировано ни единого случая бешенства. С другой стороны, всегда существует вероятность нелепой случайности: а вдруг именно та предрассветная гостья из породы кошачьих была инфицирована? И что случилось бы, не сделай я прививку? Брр-р-р, страшно подумать. Мне хотелось найти объяснение, почему и за что я страдаю. Ничего лучшего в голову не пришло, как мысль, что на меня пало проклятье старой большевички. Похоже, мой невинный Пус всё же был замешан в воровстве мяса из холодильника персональной пенсионерки всесоюзного значения.
Приглашаем наших читателей на встречу с Алисой Даншох в Московский Дом книги на Новом Арбате в пятницу 1 декабря в 19.00 в литературном кафе (второй этаж) – на презентацию книги «Флоренция. Вид с холма». Автограф гарантируется.