Сергей Козлов. Романовы. Преданность и предательство. – М.: ИД «Комсомольская правда», 2021. – 895 с.
О событиях, связанных с революцией 1917 года, и о том, что предшествовало этому переломному моменту, говорят парадоксальным образом очень много и очень мало. На виду оказалось то, как с грохотом пал многовековой уклад Российской империи и вместо ожидаемой многими плодородной почвы для строительства нового государства на месте России осталась выжженная земля. Но большая часть событий тех лет похоронена под слухами, домыслами и инсинуациями.
Скрытыми от глаз остались и человеческие судьбы тех, кто находился в эпицентре разрушительного взрыва. Император Николай II, императрица Александра Фёдоровна, брат императора Михаил Александрович, наконец, Григорий Распутин – все эти и многие другие исторические фигуры раздвоены, а то и растроены в сознании российского человека, у каждой из них есть положительная, отрицательная и нейтральная ипостась.
С одной стороны, историческая память русских людей апроприировалась государством так, что за цветными очками идеологии рассмотреть реальные краски минувших дней становилось невозможно. С другой – многое из того, что связано с событиями конца XIX – начала XX века, оказывалось настолько неоднозначным, что безопаснее было об этом промолчать.
Но тюменский писатель Сергей Козлов взял на себя смелость большого и важного высказывания – на восемьсот с лишним страниц. Он писал книгу «Романовы: преданность и предательство» три года, учитывая колоссальный объём и обстоятельность работы, – довольно быстро.
В первую очередь огромный труд Козлов проделал как историк. Текст плотно соткан из исторических хроник, документов, писем и прочих свидетельств эпохи, но при этом полностью переработан в художественное произведение. Персонажи ожили, стали объёмными, но не карикатурно яркими: это не загримированные актёры, играющие Романовых, а они сами, наблюдаемые нами сквозь припорошенное пылью времени окошко.
Всё начинается в Белграде. Известные со школьной скамьи события оживают и выходят за пределы учебников. Однако Козлов не пытается натужно ответить на вопросы, на которые невозможно дать единственно верный ответ. Чего в роковых событиях, связанных с началом Первой мировой войны, больше – совпадений или продуманности? Можно ли было предотвратить проигрыш, вовсе не развязывая войну? Какова в этом роль и личная ответственность императора Николая II и может ли быть ответственным за судьбу страны один человек? В первых главах романа мы видим обоснованность надежд на победу, которые разбиваются о локальные стратегические просчёты и предательство союзников.
С первых страниц читатель знакомится с одним из главных героев – ротмистром Арсением Орловым, который работает на контрразведку. Орлов – персонаж вымышленный (такие в романе единичны), но его присутствие необходимо, он путешествует по тексту и, как связующая нить, помогает читателю не заблудиться в историческом лабиринте. В то же время Орлов очень уместен тем, что воплощает человека своей эпохи. С одной стороны, он преданный офицер на службе родине, с другой – через всю жизнь проносит любовь к революционерке Соне. Он встречает свою «судьбу» – мещанку Анну Васильеву, которая служит при дворе, и женится на ней, поскольку «кому сейчас важны сословия».
К жене он относится с любовью и нежностью, при этом дважды изменяет ей и не испытывает угрызений совести, только не едет домой в тот же день, после судьбоносной встречи с первой любовью: боится, что его Аннушка поймёт всё по лицу. Казалось бы, при чём тут личные метания молодого ротмистра и большие исторические события? Через фигуру Орлова автору удалось передать парадоксальное устройство преданных идее и отечеству русских офицеров, неоднозначность и шаткость их позиции. Как будто всё вокруг происходит слишком быстро, они заносят ногу для следующего шага, но не успевают найти точку опоры, история движется быстрее человека, и из-за этого несовпадения не удаётся выиграть войну, предотвратить революцию, спасти царскую семью.
Семья Николая II занимает в романе центральное место, и если персонаж Арсения Орлова обеспечивает динамику, то они, несмотря на формальное движение времени, пребывают в статике. Сложно сказать, получилось это у автора случайно или явилось результатом удачно продуманного художественного приёма, но судьба Романовых предопределена с самых первых страниц, мы чувствуем уже свершившуюся трагедию не потому, что знаем о ней как об историческом факте. Ощущение неминуемой катастрофы создаётся за счёт характера диалогов, постоянного волнения, которое сочетается с покорностью. Предсказания монаха Авеля и Серафима Саровского, о которых говорится в тексте и к которым часто обращается царь, не опускают сюжет в мистическую плоскость. Козлов оставляет читателю выбор – верить или не верить в реальность предсказаний. Это же касается фигуры Григория Распутина. Однозначно лишь то, что он стал жертвой клеветы, пропаганды, а затем и убийства. Очевидно, что отчаявшаяся мать больного ребёнка готова была поверить в любое чудо. Но было ли чудо на самом деле – каждому решать для себя. Эту авторскую позицию в романе озвучивает придворный врач Боткин.
Когда царевич Алексей лежит с очередным обострением наследственной болезни, возле его кровати на коленях стоит Александра Фёдоровна. Она берёт письмо, недавно присланное ей Распутиным, с каплей крови старца, и прикладывает его к больному колену Алёши.
Боткин не противится этому. «Вера творит чудеса», – говорит бывалый доктор.
Болезнь наследника проявляется в самом начале романа, провоцируя очень прямые, но неизбежные ассоциации между его судьбой и судьбой России. К тому же он неоднократно говорит о том, что предчувствует смерть не только свою, но и всех членов своей семьи.
То, как Козлов исследует и показывает характер русских офицеров и солдат, особенно интересно, поскольку этот человеческий типаж в современном мире практически утерян. О любви к родине преданные царю военные говорят так же часто и легко, как в другой ситуации люди говорят о погоде.
Долг, честь, преданность, достоинство – для них понятия не «возвышенные», а повседневные. Когда смотришь на это из современности, кажется, что автор переборщил, что такого не может быть, но, если почитать реальные письма этих людей, становится понятно, что текст не грешит исторической «клюквой», просто нам непривычно сталкиваться с ушедшим, потерянным сейчас типом человека. Впрочем, не только нам: в те дни русские люди менялись стремительно и неоднородно. Так, в петербургских салонах не очень верят в воинские подвиги великого князя Михаила Александровича и насмехаются над тем, что он получил орден.
И это тоже характерная примета времени. Вспоминается стихотворение Ирины Одоевцевой «Баллада о Гумилёве» (сам поэт также несколько раз появляется на страницах романа):
Но приятели косо смотрели
На георгиевские кресты:
«Гумилёву их дать? Умора!»
И усмешка кривила рты.
Вместе с тем настрой рядовых солдат сильно меняют события Первой мировой. Когда они собираются грабить труп своего же погибшего, их пытается остановить ротмистр Орлов. Но они злобно отвечают: «А ты, вашблагородие, посиди с нами месяцок в окопе, ты и Бога, и мать родную забудешь».
Метафоричность языка романа, как правило, уступает историчности, и то и другое редко можно встретить в рамках одного повествования. Впрочем, когда речь идёт о лирических переживаниях, место метафоре находится: «Порой Ольга подолгу смотрела на сестру, которая в задумчивости по-детски прикладывала к губам обратный край перьевой авторучки, словно на этом кончике скапливались ускользнувшие мысли». В основном же метафоры здесь не языковые, а более общие, предложенные самой жизнью. Чего стоит только пароход «Русь», на котором императорская семья отправляется в Тобольск…
К слову, незадолго до этого эпизода в тексте их впервые называют «граждане Романовы», и это производит впечатление гораздо более сильное, чем любое документальное описание революционных событий.
По словам Козлова, он написал роман-калейдоскоп, но сначала это авторское определение кажется неоправданным. Повествование в основном линейное, и редкие вставки из прошлого не нарушают общего впечатления от такой последовательности. Но где-то после середины текста становится понятно, что за сменой дат, мест и декораций лежит один и тот же материал: преданность, предательство, предопределённость, несколько судеб конкретных людей, их вера и сомнения – всё это перемешивается и из раза в раз складывается в новый узор.
«Кусок истории», описанный Сергеем Козловым (автор сам отозвался так о романе в одном из интервью), оказался гораздо более близким и понятным, чем можно было представить.
Ольга Щербина