Писатель Татьяна Медиевская – о своей книге «Его величество случай», о связи замысла и формы и об истории рода – своеобразном жанре с давней традицией.
– Татьяна, Россия, некогда не без оснований считавшаяся логоцентричной страной, во многом утратила – если сравнить с «застойными» временами – интерес к литературе. Как ориентированный на выверенный с точки зрения эстетики текст автор, вынужденный существовать в наше непростое время, ощущает себя? Есть ли у вас потребность в более широкой аудитории, нежели та, какая реальна сегодня?
– Ощущаю почти по Александру Кушнеру: «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Я рада любому читателю. Текст живёт отдельной самостоятельной жизнью. Известно, что во время чтения автор равен читателю, который считывает близкое именно ему, а иногда даже и вовсе не то, что вкладывал автор.
– Ваша проза изящно играет красками: в новой книге «Его величество случай» порой мерцают и некие внутренние рифмы. Неудивительно: вы выпустили два сборника стихов. Какими метафизическими дугами связываются у вас проза и поэзия? Если связываются, конечно
– У меня почти всегда замысел возникал одновременно с формой. Полагаю, что поэтическое высказывание – это, как правило, мысль, сжатая до формулы, как в науке.
– Тогда как рождаются ваши стихи? Всё начинается со звукового шума, с каких-то неопределённых, похожих на абстрактную живопись, цветов, с конкретного образа? Или с воспоминаний, может быть? Или здесь важна сумма ряда подобных элементов?
– Приведу в качестве примера историю рождения стихотворения «Время». Однажды в своём саду тусклым тихим осенним днём я сметала в кучи опавшую листву, и вдруг поняла для себя некую истину. Может быть, её давно все знают, но для меня она явилась открытием. Я буквально ощутила стрелу времени, где ныне живущий человек – это некий наконечник стрелы времени, а на её древко нанизаны все его предыдущие поколения… Стрела устремлена в будущее до окончания рода.
– А автор – своеобразное древо: без корней, без предшественников чаще всего не может существовать… Исключения редки. Какие линии русской прозы вы продолжаете и кто из классиков или писателей старшего поколения важен для вас?
– Про линии русской прозы я никогда не задумывалась и уж тем более не осмеливаюсь «продолжить». Восхищаюсь совершенным письмом Михаила Лермонтова, Ивана Бунина, Александра Куприна, Гайто Газданова.
– У вашей прозы своеобразная ритмика: иногда кажется, глава-новелла начинается подчёркнуто плавно, работая своеобразным расплавом слов. Потом, по мере развития текста, проступает жёсткость. Сознательно ли вы организуете ритмику или вас ведут сюжет, образ, звук?
– Полагаю, что это происходит в целом неосознанно. Какова история – таков и ритм.
– В вашей книге «Его величество случай» рассматривается история рода – история, так скажем, с усложнённым ветвлением оного. Кто вам все эти люди и связана ли книга с личным, онтологическим опытом?
– Да, в широком смысле этого понятия. Это уже не совсем реальные люди, а персонажи моих историй, воспроизведённые кривыми зеркалами памяти. Начинается книга рассказом «Золотошвейка», где героиня – прообраз моей прабабушки Ольги 1885 года рождения. Рассказ «Лёля» о её дочери – моей бабушке, прожившей 98 лет: она являлась настоящим ангелом-хранителем нашей семьи. Меня всегда поражала её безусловная любовь ко всем своим детям, внукам и их семьям… Центральная и основная часть книги повествует о злоключениях Нины – вымышленной внучки Лёли. Нина – собирательный образ моей современницы, рождённой в пятидесятых годах прошлого века. Завершает издание рассказ «Крестьянский сын», где представлена судьба моего деда 1895 года рождения. Книгу нельзя определить как полностью автобиографическую, потому что факты являются только отправной точкой повествования. Дальше в текст, как в плавильную печь, летят предания, домыслы и фантазии.
– История рода: своеобразный жанр, имеющий давнюю традицию. Что из этой области литературы вам близко?
– Близки «Сага о Форсайтах» Голсуорси, «Хождение по мукам» Алексея Толстого и «Вечер у Клер» Гайто Газданова.
– У вас довольно интересно работает звук: слова, перекликаясь, вызывают у читающего некие гирлянды ощущений. А что значит музыка в вашей жизни и кто из композиторов вам особенно близок?
– Полагаю, всё пронизано музыкой. Музыка – вершина достижения культуры. Именно музыка, а не поэзия, как утверждал Иосиф Бродский. Музыка – напрямую, без посредников сразу проникает в сердце человека. Мне особенно близки сочинения Моцарта, Верди, Чайковского и Грига.
– Расскажите о своём литературном пути как в его обыденном, так и в онтологическом аспекте: кто-то помогал печататься или само сложилось?
– В советские времена я тщетно и безответно посылала рассказы в толстые литжурналы. Один раз с подачи друга семьи из газеты «Известия» получила от журнала «Молодая гвардия» отказ с рецензией, где меня сравнили… с Прустом и Александром Грином! Это вселило в меня надежду. В 2011 году я искала в Сети институт для дочери и наткнулась на Литературный институт имени Горького. В своё время я окончила вузы: Химико-технологический имени Менделеева и Патентный, но мне не хватало систематического гуманитарного образования. Я послала в приёмную комиссию книжку стихов, изданную в 2000 году типографским способом... Ну а после окончания Высших Литературных Курсов я два года брала уроки у прозаика и критика Игоря Михайловича Михайлова. Благодаря ему большинство моих ученических текстов превратились в рассказы. Когда же я «созрела», Михайлов предложил публиковать их в журнале «Юность». Он был там заместителем главного редактора по прозе (затем создал свой литжурнал «Вторник»)… Ну а тогда начались публикации моих рассказов в «Юности»: это продолжалось с 2016-го по 2019-й; в 2017 году я даже вела в журнале колонку «Обо всём».
– Сейчас часто используют понятие «литпроцесс». А не полагаете ли вы само это понятие – искусственным, изобретённым для того, чтобы было о чём и о ком писать, чем наполнять бесчисленные газеты-журналы? Помнится, отечественная литература «ругаемого» ныне советского периода подобным понятием не оперировала.
– Полагаю, что подобная техническая игра словами литературе ничего не прибавляет и не убавляет.
– Важны ли для вас другие виды искусств, кроме музыки, подпитываетесь ли от живописи, архитектуры, театра, кино?
– Впечатления от посещения Пушкинского музея, консерватории, Музыкального театра Станиславского в столице, а в Санкт-Петербурге – Эрмитажа, филармонии, Михайловского театра питают меня весь год. Современные постановки театра и кино, как правило, меня разочаровывают.
– А как бы вы определили современность? Одной фразой. Современность – это…
– Современность – это применение последних достижений науки и культуры во всех сферах жизни.
– Тщательно ли вы работаете, редактируете ли свои тексты? Или они рождаются спонтанно, приходят из некой неизвестной запредельности, заставляя записывать сразу, единым потоком?
– Как-то весной я каталась на велосипеде по аллеям парка в Сокольниках и мучительно обдумывала построение фразы в тексте. Идея, фабула и сюжет непрошено являются мне из памяти ярких впечатлений: как горестных, так и радостных. Они не отпустят, не дадут мне покоя, пока не воплотятся в текст, который требует тщательной проработки.
– Ваша проза пестрит, цвета мелькают, словно цветы в оранжерее. Есть ли у вас особые взаимоотношения с цветом, некое цветовое восприятие текста?
– Конечно, есть. Каждый рассказ всегда имеет свой цвет, звук, аромат. Хотелось бы, чтобы читатель воспринимал книгу как букет из самых разных цветов: садовых, полевых, лесных, болотных… и даже таких сорных трав, как крапива и амброзия.
– Какой словесной формулой вы бы определили необходимость творчества – в наши избыточно-технологичные, прагматично-денежные времена?
Все люди во все времена творят свою жизнь и жизнь своих близких, друзей и врагов, ну а профессии, искусство, наука, спорт – всё это только прикладное к человеческой жизни.