В детстве я собирался стать историком. Покойная мама рассказывала, как лет в пять, решив поступать в Историко-архивный, я её уговаривал: водить меня туда из нашего дома недалеко, и через дорогу переходить только один раз.
Поприща историка я со временем избег, но живого интереса к исторической тематике не утратил. И вот какое ощущение не оставляет меня в последнее время. Мне всё чаще кажется, что почтенных специалистов – профессоров, докторов наук и даже, страшно сказать, академиков – по реальной жизни кто-то ведёт за ручку. Не мамаши, разумеется, но некие, скажем, идейные наставники, тьюторы, дядьки большею частью либерального направления. Не в буквальном, понятно, смысле ведут, а в плане непререкаемых стереотипов.
Боже упаси, я вовсе не желаю, чтобы они заменены было направлением почвенно-охранительным, мне только хочется, чтобы учёные мужи, «нахватавшие», по выражению Гоголя, «тьму разных сведений», обладали бы умением ходить по жизни более самостоятельно, соотносить эти самые сведения с реальной действительностью – назовите её хоть народной, хоть бытовой, хоть низкой и обыденной.
Доктрины почтенны, идейные установки необходимы, но всё-таки хотелось бы, чтобы они выдерживали сопоставление с посконной действительностью
Вот на днях вальяжный молодой профессор из Высшей школы экономики весьма доктринально высказался в том смысле, что русские не умеют дружить. Все, мол, народы умеют, а русские – нет. От изумления у меня встали дыбом отсутствующие волосы. Немало грехов можно насчитать у русских людей, как и у всех прочих, но в грехе вероломства они вроде бы замечены не были. Даже маркизом де Кюстином. Знаменитая фраза того же Гоголя мгновенно пришла на ум, что таких «товарищей, как в Русской земле, не было таких товарищей». Менее пафосный современный автор, Сергей Довлатов, меланхолично заметил, что американское понятие friend соответствует, скорее всего, русскому «добрый знакомый», а о дружбе в русском понимании за океаном вообще не имеют представления.
А сам-то уважаемый историк, он где жил? У него, что, не было друзей до гроба во дворе, в классе, в роте, если служил, в университете? Он что никогда, не звонил под вечер старому товарищу от распирающего его горя или счастья? И старые друзья никогда не мчались к нему по первому зову через весь город с деньгами, с бутылкой, со словами участия? Да и чем ещё обороняются русские люди от бесконечно выпадающих на их долю напастей, чем утешаются, как не умением дружить?!
Впрочем, что сотрясать воздух, ведь ясно же: житейские претензии учёного историка целят в российскую политику. Он этого и не скрывает, нет, мол, у нас друзей, кроме Северной Кореи. Сильно сказано, если вспомнить, что никакой особой сердечности, кроме обычной деловой корректности, у нас с корейскими соседями нет. Странный упрёк. И вообще кто-то из английских лордов, чей авторитет у нашего историка, не сомневаюсь, велик, выразился в том смысле, что и в Британии нет друзей, а есть лишь интересы. Наша страна как раз ради так называемых друзей об интересах своих часто забывала. На чём и накалывалась. Так что укоризну скорее можно было бы считать комплиментом.
Самые уважаемые из выступающих публично историков производят порой впечатление архивных юношей. Поскольку с завидным упорством подгоняют под излюбленную концепцию живую жизнь со всеми её тонкостями и неожиданностями. Нет ни одной исторической программы, в которой какой-либо увенчанный степенями оратор не привёл бы нам в пример со стеснённым сердцем благоразумных немцев. Учитесь, они провели денацификацию, а мы со своею декоммунизацией всё чухаемся. При этом напрочь упускается из виду один-единственный исторический факт, он же аргумент. Немцы, ведомые нацистами, войну проиграли. Не хочется даже думать о том, что случилось бы с миром и человечеством, если бы они войну выиграли, позволю себе лишь уверенность в том, что портреты фюрера украшали бы все германские дома и снаружи и изнутри. И не только германские.
А теперь вспомним, когда портреты нашего вождя народов стали вроде бы ни с того ни с сего появляться на лобовых стёклах заводских и колхозных грузовиков. Это произошло в самый разгар застойных очередей и талонов, в самый расцвет пародийного брежневского культа, когда здравый смысл простого народа требовал компенсации за унижения серостью и дефицитом.
Полагаю, что и сейчас приметливые историки сознают, что нынешний абсурдный якобы сталинизм – это очевидная реакция на хамство обнаглевшей буржуазии и беспардонно коррумпированной бюрократии. Бессильная от них защита униженных и оскорблённых. Ужо вам! Сознают и всё же устраивают публичные истерики, упрекают народ в грехе первородного неизбывного рабства, пугают его новой диктатурой и новым террором.
Дело истории не пугать и не разоблачать, а изучать и понимать. Учёный, способный внятно и обстоятельно объяснить, почему советская реальность была не удачей кучки заговорщиков, а неизбежным явлением мировой истории, которое невозможно вычеркнуть из народной памяти и забыть, сделает для русской свободы не в пример больше любых марширующих протестантов. Историк, который сумеет отделить великую идею от её деспотического варварского воплощения, поможет укреплению российской демократии надёжнее, чем все на свете обличения и расследования.
Однако более всех регалий специалиста в этой области украшает историческое мышление. В сущности, профессиональное свойство судить о прошлом и прошлое в соответствии со сложившимися тогда обстоятельствами и принятыми тогда нравами. И не упрекать, например, русских солдат времён Первой мировой, утративших боевой дух после трёхлетнего гниения в окопах ради завоевания неведомых им проливов. Вы бы самих себя представили на их месте! Без такого чисто житейского сочувствия нет исторического мышления.
Точка зрения авторов колонки
может не совпадать с позицией редакции