Сын шахтёра, погибшего «за рабочее дело» в 1918 году, он с подростковых лет добывал хлеб свой в поте лица своего, на родной Ростовской земле. Бытовой рутине не подчинялся, искал себя в книгах, в мелодиях революции. В те годы путь от заводских проходных и рабочих курилок до читален был короток, а для молодёжи – и притягателен. Они крепко верили: затевается нечто важное, эпохальное – и нужно тянуться, завоёвывать пространство и в шахте, и в литературе. Будущая рота победителей поспевала всюду.
«Раннее увлечение Некрасовым и Надсоном наложило свой отпечаток на мои первые стихи», – признавался Недогонов после войны. К слову, днепродзержинский комсомолец Леонид Брежнев в те же годы увлекался Мережковским и Есениным. Выбор, думается, почти случайный: книг не хватало, выбирали из того, что могли найти. И всё же это интересно: в конце 1920-х мотивы Надсона сохраняли притягательность.
Первое опубликованное стихотворение Недогонова называлось красноречиво: «Будь начеку!». Для 1932 года – в самый раз. Заводская многотиражка «Вперёд!» звала на подвиги во имя индустриализации. Стихи там публиковались не для «галочки»: газету действительно читали, обсуждали, и роль поэта заводской многотиражки считалась почётной. Рабфаковец Недогонов стал своим человеком в шумном литобъединении при клубе имени Горбунова, а в 1935-м поступил в Литературный институт.
Когда началась «незнаменитая война», многие литинститутские поэты добровольцами отправились бить белофиннов. Недогонов стал рядовым 241-го стрелкового полка. Под Выборгом его, тяжелораненого, вынесли с поля боя. Со времён Дениса Давыдова и Лермонтова русские поэты пулям не кланялись, от ран не береглись. На той войне он обретает поэтический голос – не «под Надсона», не «под Маяковского». Раненая рука не помешала ему окончить Литинститут, а летом 1941-го – вернуться в Красную армию. Войну он начал военкором газеты «За нашу победу!», больше трёх лет провёл на передовой, а демобилизовался в звании гвардии капитана через год после Победы.
О войне он сумел рассказать по-своему. Не сентиментально и не плакатно, а вот так:
Я, гвардии сержант Петров,
сын собственных родителей,
из пятой роты мастеров –
из роты победителей.
Я три войны исколесил,
прошёл почти планету,
пять лет и зим в штыки ходил
и видел –
смерти нету.
Да, хлопцы, смерти в мире нет,
есть только бомбы,
свист ракет,
есть только танковый таран,
есть пули в горло,
кровь из ран,
санбаты,
дратвой шитый нерв,
есть старшина со списками,
есть каптенармус,
есть резерв,
есть автоматы с дисками,
есть направленье снова в полк,
в родную роту пятую,
есть, наконец, бессмертный долг –
убить страну проклятую,
и есть, огласке вопреки,
у маршала за камбузом –
головорезы-штрафники,
что локоть в локоть
прут в штыки
и молча гибнут гамузом.
Начинается – не без иронии – как доклад, а получается срез жизни, в которой не бывает двух одинаковых солдат. У каждого – своя боль и усмешка. Но не бывает и солдат, оторванных от судьбы армии, от военной стратегии.
Ровесники Недогонова показали молодого, романтического и лихого поэта на войне – современного Байрона или Дениса Давыдова. А он всегда в стихах выглядел взрослее своих однокашников, рано остепенился – и писал от имени бывалого, рассудительного солдата, каковым и стал после Финской, после ранения.
Потом демобилизация – Родина, Дон и стихи, которые приветил в «Новом мире» Симонов:
Звёзд тишина неизменная.
Просинь меж срезами сосен.
Первая, послевоенная,
милая русская осень!
К Дону пришла она вкрадчивая,
изморозью пугая:
песни и дни укорачивая,
свет в куренях зажигая.
Недогонов ищет новую тему – и начинается поэма «Флаг над сельсоветом». Рассказ о счастливой послевоенной жизни. Историки литературы считают её «первой ласточкой» изруганного «лакировочного» послевоенного стиля. Да, это советская идиллия про зажиточный колхоз с оптимистическими искрами во взорах и портретом вождя в красном уголке. Впрочем, в этом жанре красным уголком становится всё пространство – с колосящимися полями и справным хозяйством. Эстетика ВСХВ, далёкая от надрывной реальности, – она поможет преодолеть разруху. То ли Недогонов предугадал конъюнктуру, то ли его убедила чья-то авторитетная установка, но в необходимость оптимистического эпоса он поверил. А уж потом пошли директивы: литераторам следовало вытряхивать из себя ярость, приглушать ощущение трагизма – и подбадривать читателя. Пресса эту поэму сразу взметнула.
Прежде Недогонов не славился разработкой образа Сталина. Но в колхозной поэме обойтись без этой фигуры невозможно: такова традиция, идущая от «Страны Муравии». В классику литературного сталинизма вошёл сон колхозницы из «Флага над сельсоветом»:
И мы простились так тепло,
наговорились вволю.
Над головою солнце шло,
А Сталин
шёл по полю.
И был таким святым покой –
родной земли цветенье.
– К чему б, девчата, сон такой?
– А это к счастью, Ксенья…
Это народный (а для кого-то – безусловно, псевдонародный) узорчатый стиль. Недогонову удавались юмористические эпизоды и картины природы Донского края. Всё в этой поэме – к счастью. Словом, как Софокл, Недогонов здесь показывает людей, «какими они должны быть».
Тогда в «Правде» выходит директивная статья Николая Грибачёва с грозным названием «Против космополитизма и формализма в поэзии»: «Социалистическая действительность, творчество народа-созидателя стали содержанием лучших наших произведений, советский человек, носитель коммунистической морали, является её любимым героем. Это особенно сильно проявилось в произведениях – «Белая берёза» М. Бубеннова, «Счастье» П. Павленко, «Знаменосцы» А. Гончара, «Кавалер Золотой Звезды» С. Бабаевского, «Далеко от Москвы» В. Ажаева, «Алитет уходит в горы» Т. Сёмушкина, в поэмах – «Флаг над сельсоветом» А. Недогонова, «Рабочий день» М. Луконина, «Новое русло» А. Кулешова и т.д. Что ни год, у нас создаётся всё больше различных и хороших книг, значительнее становится их содержание, монументальнее и яснее художественная форма. У нас утверждается новый величественный эпос».
Уже при Сталине «лакировку» осудили, а в хрущёвские годы выставку литературных достижений закрыли и ворота заколотили. Отменённой оказалась и поэма Недогонова.
Однажды – ещё в советские времена – вышла открытка с цитатой: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». С громкой подписью: «А.Т. Твардовский». А ведь это Недогонов – и как раз из той самой поэмы! Твардовский заслонил его, и лучшие недогоновские строки с лёгким сердцем приписывали прославленному поэту. Схожих мотивов у них немало. Для обоих быт солдата – это и холод, и удаль, и баня, и злость, и горечь. У Твардовского оттенков поболее, зато Недогонов сам всё прошёл:
Солдат Украинского фронта
до нервов подошвы протёр, –
в подходе ему
для ремонта
минуту отводит каптёр.
И дальше:
Добруджа лесная,
идёт в наступленье солдат,
гремит по лесам корпусная,
ботинки о камни гремят.
И входят они во вторую
державу –
вон Шипка видна!
За ними вослед мастерскую
несёт в вещмешке старшина.
Старый солдат тридцати трёх лет от роду погиб мирным днём под колёсами трамвая. Неосторожно шагнул, не рассчитал силы. Погиб на взлёте: вот-вот должна была выйти первая настоящая книга стихов, а по «Флагу над сельсоветом» уже приняли решение: поэту присудят главную литературную награду того времени. Сталинскую премию первой степени ему присудили посмертно – и, право, не из сочувствия к погибшему поэту. Случай нечастый: значит, считали необходимым подчеркнуть значение стихов Недогонова – одного из «простых людей» русской советской поэзии. Из бесценных наших людей.