Лев Толстой прочитал в Ясной Поляне «Выбранные места из переписки с друзьями». Этот сборник Гоголь считал своей «единственно дельной книгой». А как же отреагировал на неё Толстой? В сентябре 1857 года он негодующе записал в дневнике: «Читал полученные письма Гоголя. Он просто был дрянь человек. Ужасная дрянь». А спустя тридцать лет его вновь заинтересовала эта же самая книга, и он поспешил сообщить в письме своему биографу: «Какая удивительная вещь! За 40 лет сказано, и прекрасно сказано, то, чем должна быть литература. Пошлые люди не поняли и 40 лет лежит под спудом наш Паскаль». Так мировой классик, по забывчивости, и себя к прежним «пошлым людям» приписал, и вердикт вынес: Гоголю не страшно время. Только знаменитый выходец из Малороссии до этого не дожил.
Владимир Васильев, кандидат филологических наук из Красноярска тоже взялся заново читать Гоголя1. Косвенно и меня подвиг на это. Но читать он начал вовсе не малоизвестные «Выбранные места…» А «Мёртвые души». Вот сразу и вопрос: что можно в них открыть нового? Они же всеми уже давно читаны-перечитаны. Знаменитую поэму проходят в школе несколько десятилетий. Только не всё так просто. Иначе как тогда следует воспринимать вот это авторитетное утверждение о том, что Гоголь в своей поэме реализовал хорошо продуманный план, который «…явился воплощением стратегии тайны. И настолько успешным воплощением, что на протяжении вот уже более 180 лет беллетристы и ученые говорят о загадках поэмы, о том, что она не прочитана».
Васильев далее поясняет: «…сколько ни пытайся её анализировать, результат будет в той или иной степени неполноценным, пока мы не разберёмся в архетипических законах построения «сюжета о Чичикове» и не дополним его... «сюжетом о Гоголе».
То есть самый короткий путь к постижению «Мёртвых душ» проходит через понимание задуманного его создателем. Он ответственен за свои творения и лучше других знает, что в них изначально было вложено явного и тайного. Праведного и грешного. Святого и дьявольского. А именно на этих качелях добра и зла и строятся все гоголевские произведения. Вот только не мог он вкладывать в свои творения всё, что ему хотелось.
Гоголь, как писатель, в полной мере познал пределы прокрустова ложа. Ему довелось писать не только в условиях обычной цензуры, но ещё и при её дополнительной духовной разновидности. Вот последняя и искромсала уже упомянутые «Выбранные места…», превратив их, по его выражению, в «оглодыш». В нескольких главах этой книги разглядели неуважение к церкви. И, тем самым, фактически оскорбили его религиозные чувства. Потому что он был глубоко верующим человеком. И для Гоголя эта книга являлась и его исповедью, и его проповедью. А неожиданно стала примером того, как под запрет попадали даже самые безобидные для власти размышления. Вот поэтому и приходилось ему затушёвывать, а иногда и вовсе упрятывать в тайнопись свои послания, которые ему хотелось донести до читателя.
Вновь возникает вопрос: а нужно ли нам это всё сегодня разгадывать? Вместо ответа хорошо бы вспомнить Фаддея Булгарина. Кто такой? А это тот, который даже в период творческой зрелости Пушкина, был на голову выше его по тиражам и читательскому почитанию. Мы забыли, что «наше всё» по-настоящему осознали гением только в следующем веке. А вот Гоголь пророчески всё понял при его жизни. И увидел в нём ещё и гораздо-гораздо большее. Потому и заявил тогда, что «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа». И ещё, что это «русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет». И это было сказано в то время, когда было полным-полно тех, кто заявлял, что Пушкин вконец исписался и его уровень не выше «мелкого рифмоплёта».
Гоголь обладал удивительным даром всматриваться в будущее и различать в нём грядущее. Одного этого уже достаточно, чтобы мы не оставляли своих попыток разгадать его предвидения.
Владимир Васильев поясняет на основе какого метода проводит своё исследование, которое он в последней статье назвал «Архетипическое прочтение поэмы Н. В. Гоголя «Мёртвые души» как попытка постижения авторской стратегии тайны»2. Он опирается на концепцию основоположника аналитической психологии Карла Юнга. И сразу объясняет, почему отдаёт предпочтение именно этому учёному, а не другим психоаналитикам: «Позднему К. Г. Юнгу принадлежат слова: «Я предпочитаю термин «бессознательное», хотя знаю, что могу с тем же успехом говорить «Бог» или «демон» …Раннее христианство с непогрешимой логикой противопоставило Христу Антихриста. Ибо как можно говорить о «высшем», если нет «низшего», о «правом», если нет «левого», о «хорошем», если нет «плохого»? Приход Антихриста это непреложный психологический закон». Вот Васильев и всматривается в действующие лица, чтобы понять: кто есть кто. Сам Гоголь «дал нам все разгадки в самом тексте», утверждает автор исследования. И для разгадывания иногда нужно даже заглядывать в потусторонний мир.
Вот тут и приходит на память история из студенческих времён публициста Маши Йонин. Знаменитый литературовед Юрий Лотман как-то, сообщает она, рассказывал на лекции «о втором томе «Мёртвых душ», о трансформации личности Гоголя и вдруг приостановил своё хождение и пристально посмотрел на студентов: — Просто, — сказал он изменившимся голосом, — просто дело в том, что Гоголь видел чёрта! — кто-то недоуменно спросил: — Как чёрта? — А вот так. Чёрта! — отрезал он. — Мы онемели. На нас повеяло бездной, и холодок пробежал по спинам…».
Васильев рассматривает гоголевский текст из принятой им парадигмы, а «она требует от автора встать на точку зрения Бога в отношении к героям и творимому миру. Если это антимир, то любой органически соответствующий ему персонаж находится в метафизическом конфликте с Божественным мирозданием. Соответственно сам антимир выступает как его отрицание. Гоголь эту программу осуществил».
Автор исследования не забывает нам напомнить факты начального нравственного падения Чичикова. О том, как он старательно выполнял совет отца: «угождай учителям и начальникам». И ещё, что «карьеру этот чиновник «средней руки» строил исключительно за счет лжи и взяток, каждое место и любой служебный «проект» он превращал, говоря языком юридическим, в источник незаконного обогащения». А «самый трудный порог, через который перешагнул он, — обман «невесты» и повытчика».
И вот здесь-то Васильев делает неожиданный подарок, (мне, как дилетанту — точно), сообщая важную и неизвестную ранее конкретику. Оказывается было в жизни Чичикова ещё одно очень значительное событие. «Читатель совершенно не обращает на него внимания, между тем упустить данное событие никак нельзя. Речь идет о работе Чичикова в комиссии «для построения какого-то казённого весьма капитального строения». В одной из ранних редакций Гоголь сказал несколько определеннее — об участии в комиссии «постройки Храма Божия». Конкретно же Гоголь включает в поэму скандальную, уголовную историю строительства Храма Христа Спасителя по первоначальному проекту А. Л. Витберга. Гоголь сообщал матери, что комиссия была «уничтожена по причине страшных сумм, истраченных её чиновниками». В итоге Храм не был построен, а у проворовавшихся «строителей» очутилось в Москве «по красивому дому гражданской архитектуры». А Чичиков «оказался одним из деятельнейших членов комиссии». И забрали у них всех в казну, и деньги, и особняки. Чичиков в данном случае, как и в последующих, подмазал кого следует, и «увернулся из-под уголовного суда».
Понятно, что современники воспринимали «Мёртвые души», даже по одному вышеприведённому факту со строительством божьего храма, с гораздо большим пониманием и актуальностью происходившего, чем последующие читатели.
Или вот ещё деталь из этого же ряда. Её почему-то литературоведы игнорируют или, зачастую, объясняют, как своеобразный признак исчадия ада, исходящий от Чичикова. Как бы не так! Васильев, кстати, в этом плане — не исключение.
Речь идёт о странном одеянии Чичикова из непонятного «наваринского дыму с пламенем». Гоголь-то, понятно, почему не комментирует этот факт. Это, как сегодня, нужно было бы русскому человеку объяснять, что означает георгиевская ленточка или символ «Z», с его производными «Zа победу, Zа наших». Так и в те времена. После грандиозной победы флота в 1827 году над Турцией возле Наварина, Россия не только стала владычицей на Чёрном море, но и избавительницей Греции от турецкого ига. Восторженные православные греки даже улицу у себя переименовали в честь русского адмирала Гейдена.
В России это сражение стало олицетворением нашей воинской доблести и свободы дружественной страны. Отсюда и пошла известная мода на разнообразные символы Наваринского сражения.
Чичиков, идя к губернатору, шьёт костюм из сукна патриотического цвета — «наваринского дыму с пламенем». Он знает, как нужно угождать власти. Не отстают от моды и другие завсегдатаи. Имена у детей Манилова греческие — Фемистоклюс и Алкид. Картины в доме Собакевича тоже этого же патриотического отголоска: Маврокордато, Миаули, Канари и Бабелина, все — борцы за независимость, которая имела тогда российскую поддержку. Вот только живут эти гоголевские «патриоты» патриотично только на словах. Также, как сегодня полным-полно таких же последователей.
Нужно напомнить, что элита тогдашнего общества, посмотрев на себя ещё в «Ревизоре», в своей массе отторгла Гоголя. Не благостно восприняла она и его «Мёртвые души». Фаддей Булгарин возмущался: «Ни в одном русском сочинении нет столько безвкусия, грязных картин и доказательств совершенного незнания русского языка, как в этой поэме…»
Тогдашняя аристократия увидела через Гоголя своё отражение и подавляющему большинству оно категорично не понравилось. Как тут не вспомнить, что в наших традициях принято завешивать зеркала при покойниках, да и в церквях прихожанам не дают в них всматриваться. И, хотя, в данном случае это было литературное зеркало, но даже в нём никому не хочется видеть своих бесов. Нет таких желающих не среди живых, не среди мёртвых.
Васильев обращает на такие моменты особенное внимание: «Документальный в своей основе эпизод с комиссией позволил автору выразить сущность образа-характера, проявить внутреннюю природу героя-«подлеца» / «хозяина, приобретателя». И чуть дальше следует вывод: «история с Храмом чётко определила место Павла Ивановича по отношению к Христу — против!» И Гоголь помогает этому выводу, сообщая примечательные детали, будто появились «слухи между раскольниками, что «народился антихрист, который и мёртвым не дает покоя, скупая какие-то мёртвые души» или мнение начальства, «что это был чёрт, а не человек».
Не случайно Лотман поделился своим откровением со студентами. Гоголь хорошо знал, что из себя представляет рогатая нечисть и как с ней нужно обходиться. С детальным знанием дела он наставлял в письме Сергея Аксакова: «Вы эту скотину бейте по морде и не смущайтесь ничем. Он — точно мелкий чиновник, забравшийся в город будто бы на следствие. Пыль запустит всем, распечёт, раскричится. Стоит только немножко струсить и податься назад — тут-то он и пойдёт храбриться. А как только наступишь на него, он и хвост подожмёт. Мы сами делаем из него великана; а в самом деле он чорт знает что. Пословица не бывает даром, а пословица говорит: хвалился чорт всем миром овладеть, а бог ему и над свиньей не дал власти». Вот только все эти маниловы, ноздрёвы, плюшкины, коробочки, как и другие обитатели, своим потворством как раз и наделяют властью чертовщину.
Васильев, к сожалению, мало уделяет внимания гоголевскому эпистолярию, для обоснования своей позиции. Он использует другие факты: кто как выглядит, кто в чём одет в «Мёртвых душах». Изучает всю информацию о персонажах, месте и времени. А разобравшись во всём этом уверенно утверждает, что «читатель с самого начала не догадывается о демонической природе Чичикова, причинах его приезда в город NN и сущности этого города». А город-то — сама Россия.
Повторюсь, но некоторые гоголевские современники, читать проницательно всё же умели. И прекрасно поняли, что Гоголь насквозь видел их пригожистое убожество. Это в школе меня учили, что «Ревизор» является «насмешкой над плохими провинциальными чиновниками и царским режимом». Да только комедия эта совсем о другом. Об утрате человека в каждом из нас. Как раз эти, утратившие, и набросились на Гоголя яростной сворой. И от очень многих он тогда и услышал о своей ненормальности, и о том, что пишет так потому, что ненавидит Россию. И он с ужасом бежал от недовольных. Бежал за границу. И оттуда не раз пытался вразумить оставшихся. Предупреждал: «Страшен тот ревизор, который ждёт нас у дверей гроба». Только мало кто его слышал.
Сергей Аксаков, искренне друживший ранее с Гоголем, отшатнулся от него, и настоятельно просил его посредника в делах Степана Шевырёва, а также издателя Петра Плетнёва, не печатать присылаемых новых произведений писателя, потому что их содержимое — «ложь, дичь и нелепость, и если будет обнародована, то сделает Гоголя посмешищем всей России».
Когда он вернулся в страну его почти никто не узнавал. Настолько он изменился и внутренне и внешне.
Подозреваю, что была бы у Васильева возможность, он бы пустил вход и дактилоскопию, чтобы опознать последствия похождений Чичикова. Его деяния до сих пор подвигают некоторых нынешних руководителей к совершению подобных афер. Чичиковы живут сегодня на широкую ногу. Пробрались выше — дальше уже некуда. Живут и не увядают, используя мобильную связь и интернет. Может всё же был у Гоголя ключик от вечности?
Кстати, тех, кто идёт на сделки с Чичиковым Васильев именует его двойниками. Происходит своеобразное клонирование порочности. Своей изворотливостью этот мошенник раскрывает греховное и его подельники предстают такими же «мёртвыми душами». Гоголь как раз и писал в своих задачах-заметках по поводу создания поэмы, что в ней он хочет отобразить «мёртвую бесчувственность жизни».
Приводя пример такой безликости, Васильев упоминает добряка-губернатора, «который подобно Чичикову был ни толст, ни тонок», умеет... вышивать кошельки и по тюлю. Вероятно, за это он и награждён государственным орденом. (Сколько у нас было и есть подобных губернаторов?)». Тут автор исследования своим вопрошанием как бы вновь подтверждает сегодняшнюю актуальность Гоголя. В своей тайнописи он явно намекает на местных губернаторов, которые белыми пушистыми крестиками много раз уже вышивали свои словеса по чёрному загазованному красноярскому небу. А оно с их уходом светлее не становилось. Но ордена им вручали. Даже тем, кто ушёл не по своей воле.
Важно, что Владимир Васильев приходит к принципиальному утверждению: Гоголь не понимал вначале, «когда строил планы продолжения поэмы, что второй том / воскресение Чичикова и обитателей города NN невозможно».
А когда ему открылось это страшное осознание — запылали в камине страницы из рукописи, над которой он мучительно работал долгие годы. Потому что «найти и изобразить единичного «положительного героя» не составляло ему никакого труда. Однако невозможно преобразовать Антихриста в Христа, «коллективного демона» в творца. Неосуществима задача воскресить мертвецов, если они не хотят воскресать».
Трудно спорить с его выводом. Иначе придётся переписывать Библию и отменять Апокалипсис.
Нет никаких сомнений в том, что творческие искания Гоголя, долгие и мучительные, привели его к выстраиванию своей программы убеждений, которая и принудила автора к созданию не только плана повествования «Мёртвых душ», «но, — как считает Васильев, — изменила его внутренний мир и жизненный путь!». Чичиков своими делами обращает мир в царство Антихриста, в ад. И Гоголь хочет показать этот пагубный путь. Верьте-не верьте, но нам он оставил то, что ему открылось в результате работы над собой: «Анализ над душой человека таким образом, каким его не производят другие люди, был причиной того, что я встретился со Христом».
Только вот Владимир Набоков был уверен, что Гоголь в существование дьявола «верил куда больше, чем в существование Бога». Настаивал, что «Ревизор» и «Мертвые души» — плоды его собственного воображения, его ночных кошмаров, населённых выдуманными им, ни на что не похожими существами. Они не были и не могли быть зеркалом русской жизни того времени, поскольку Гоголь… не знал России».
Владимир Васильев возражает против такого вывода. И в данном случае у меня нет с ним расхождений. И надо заметить, что нам легко быть не одинокими в таком мнении. Этой же позиционной стороны придерживались, например, Александр Пушкин или Александр Тургенев. Последний так охарактеризовал созданное Гоголем: «Верная, живая картина России, нашего чиновного дворянского быта, нашей государственной и частной, помещичьей нравственности... и смешно и больно...»
«Уничтожение второго тома было закономерным, — продолжает уверенно доказывать автор исследования Владимир Васильев, — И это далеко не проходное событие в русской истории. Именно истории! За ним стоит приговор Гоголя современному антихристианскому человеку и миру! «Дух ваш мёртв, и глаза ваши пусты, и дела ваши – дела лжи и смерти» – вот, собственно, тот смысл, который мы можем сегодня извлечь из гоголевской поэмы. Он обращен и к современникам, и к нам, потомкам. История его подтвердила. Сегодня Чичиков действительно овладел всем миром. А «запрос» Гоголя, обращенный внутрь души каждого из нас: «нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» — самый страшный запрос русской литературы».
Кстати, если вы думаете, что к вам никогда не заезжал гоголевский Чичиков, то это, скорее всего означает, что вас просто-напросто в тот момент не было дома. Поверьте, он к вам ещё, наверняка, заглянет…
Олег Нехаев
__________________________
1Владимир Васильев, исследованию гоголевских текстов, посвятил несколько научных работ. В частности: «Образ российского чиновника в свете архетипного психоанализа (на материале поэмы «Мертвые души» Н.В. Гоголя», «Чичиков и Гоголь. Статья вторая. Разгадка и великий перелом», «К семантике образа и жизнеописания Чичикова. Чичиков и Гоголь» и другие.
2Статья опубликована в Сибирском филологическом журнале, Новосибирск, № 2 , 2024 год. С. 16-26.