Пётр Курбижеков
(1910–1966)
Родился в 1910 году в аале Итименев (ныне село Устинкино Орджоникидзевского района Республики Хакасия) в бедной многодетной семье. Отец Василий Егорович занимался коневодством, мать Евдокия Дементьевна работала в совхозе села Устинкино шорником. Из поколения в поколение в роду Курбижековых рождались сказители-хайджи. Пётр Курбижеков с детства вобрал в себя народные художественные традиции. Он знал и исполнял 107 эпических повествований и множество произведений малых фольклорных жанров. Сам записал из своего репертуара 14 сказаний. Его варианты хакасских сказаний «Алтын-Арыг» и «Ай-Хуучин» изданы в академических сериях «Эпос народов СССР» (Москва, 1988) и «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» (Новосибирск, 1997) вместе с переводами текстов на русский язык и научным аппаратом.
На высокий хребет Кирим,
вросший в небо пиком седым,
лишь даль земная разъяснилась,
заря разгорелась красная,
призвав подружек своих,
прислужниц своих молодых,
Килин-Арыг, дева прекрасная,
дочь Тёнгис-хана, отправилась.
Тот известный Кирим-хребет
считался запретным местом,
и достигшим положенных лет,
надлежащих годов невестам
туда ходить запрещалось,
обычаем не допускалось.
На отвесной вершине Кирима,
будто в чаше чудесной хранимо,
озеро дивно сияло,
небесный свод отражало.
Килин-Арыг, деве достойной,
ханской дочери своевольной,
захотелось там искупаться,
в прозрачной воде поплескаться.
Килин-Арыг чуть видной тропой
меж валунов пробирается,
ног не жалея, взбирается.
Следом весёлой гурьбой,
переcмеиваясь меж собой,
подружки спешат. И вот
очутились на самой вершине.
Отражая небесный свод,
перед ними озеро плещется,
в подоблачной котловине,
будто в чаше чудесной, светится.
Отдохнув, отдышавшись,
Килин-Арыг вокруг глядит –
в буйной траве зелёной
крылатый светло-каурый,
полукружия крыл распластавши,
без седока оставшись,
погибший скакун лежит.
Дева глядит удивлённо –
где изломан кустарник бурый,
лежит сам седок, убит,
острым мечом разрублен,
в юной поре погублен.
Лежит, и лицо его ясное
на солнце свет излучает.
Тело его прекрасное
под луной серебром отливает.
Ханская дочь, огорчаясь,
о юноше сокрушаясь,
к прислужницам обращаясь,
сказала слова такие:
«Подруги мои дорогие!
В месте неподобающем
юноша этот лежит,
с конём – послушным товарищем –
в чужой стороне убит.
Никто его не признаёт,
слёз по нему не льёт.
А у родителей, верно,
единственным сыном был.
Не знают родные, наверно,
что он вдалеке от дома,
на земле незнакомой
глаза навсегда закрыл».
Килин-Арыг речь завершила,
зелье-снадобье сотворила
и лежащих им окропила.
Кости изломанные
одна с другою сошлись.
Мышцы разорванные,
как не разрывались, срослись.
Передние ноги сгибая,
на задние приседая,
светло-каурый вставал,
развернул полукружия крыл,
пасть оскалив, заржал.
И седок его исцелился,
к жизни вновь обратился,
снова глаза открыл –
кто прежде мёртвым лежал,
вновь сотворённым восстал.
Юноша возрождённый,
к жизни опять возвращённый,
к достойной деве подходит,
вежливо речи заводит:
«Меня, до времени павшего,
огорчённая, вы воскресили.
Меня, мёртвым лежащего,
опечаленная, оживили.
Кто, прекрасная дева,
Ваши отец и мать?
Как вас, достойная дева,
по имени звать-величать?»
Килин-Арыг ему в ответ:
«Где высокий Белый хребет
вознёсся гордой главой
над широким привольем степей,
где крутые склоны его
омываются Белой рекой,
под сводом небес простирается
земля отца моего,
матери милой моей
дорогая земля расстилается.
Мой почтенный отец – Тёнгис-хан,
он ездит на белом коне,
резвом, будто огонь.
Мой старший брат – Хыян,
он ездит на красном коне,
в девять саженей тот конь.
Мне имя родители дали –
Килин-Арыг меня назвали.
А вы из реки какой
чистую воду пьёте?
И на земле какой
под солнцем счастливо живёте?
Кто ваши отец и мать?
Как вас по имени звать?»
Юноша ей отвечал
и о себе рассказал:
«Далеко отсюда богатая
отца моего земля.
Материнская благодатная
далеко отсюда земля.
Там высокий Ханым-хребет
омывает Ханым-река.
Я появился на свет
на дальних тех берегах
Мой почтенный отец – Хан-Мерген,
брат ужасной ликом Хыс-Хан,
он ездит на рыжем коне,
мощном, как ураган.
Три матери есть у меня,
достойные три, прекрасные –
в юрте сидят у огня,
расправив подолы атласные.
Ай-Хуучин, моя сестра –
её называть опасно,
ездит она на саврасом,
который в девять саженей.
Алтын-Арыг – другая сестра,
в шесть саженей её игрений.
Старший брат мой – Алтын-Теек
на скакуне буланом
в девять саженей длиной.
Сам я – Алтын-Иргек
на светло-кауром крылатом
в шесть саженей величиной».
Значит, зря Килин-Арыг считала,
напрасно предполагала,
что юноша, мёртвым лежавший,
чей-то единственный сын.
Опять к жизни восставший,
у родителей он не один.
Братья и сёстры есть,
прочей родни не счесть.
Было кому по нему
мёртвому горевать.
Есть, выходит, кому
живого его поддержать.
День на закат катился.
Доколе свет не померк,
достойный Алтын-Иргек
вернуться домой захотел,
на светло-каурого сел,
к девушке наклонился,
прощаясь, руку подал.
Килин-Арыг к нему подошла –
руку ему пожать,
удачи в пути пожелать.
Тут он шестьдесят косичек,
шестьдесят девичьих косичек
схватил и на луку седла,
будто аркан, намотал,
намотав, ременной уздой
пасть скакуна рванул,
с размаху плетью витой
коня по бедру стеганул.
Вскачь светло-каурый пускался
и, с шумом расправив крыла,
под облака взвивался.
Килин-Арыг, как ни старалась,
противиться не могла,
за волосы к луке седла
притянутая, поднималась
со скакуном высоко.
Где-то внизу далеко
прислужницы зарыдали,
словно лебеди, закричали.
Светло-каурый взмывает
повыше стоящих хребтов,
летящих туч-облаков.
Его к стороне родной
Алтын-Иргек направляет,
подгоняет плетью витой.
Килин-Арыг летит над землёй –
ногами перебирает.
Не на муки была рождена,
страдать была не должна –
мучается-страдает.
Из глаз её так и льёт,
из носа рекой течёт.
Силы собрав, она
обратилась к Алтын-Иргеку,
Упрекать-выговаривать стала:
«Достойному человеку
так поступать не пристало,
как вы со мной поступаете, –
на пересуды людские
девушку обрекаете!
Хуже смерти мученья такие!
Ума вы лишились наверно!
Разум утратили верно!»
Коня торопить продолжая,
в бока скакуна тугие
пятками ударяя,
всадник по небу мчит,
тревожа просторы степные,
во весь свой голос кричит:
«Килин-Арыг, моя дорогая!
Вы же сами меня оживили!
А если бы не оживили,
муки такие злые
Вам бы терпеть не пришлось,
испытывать не довелось.
Никто из живущих людей
не минует судьбы своей.
Как ни стремитесь прочь,
предназначенного никакая
девушка не избежит.
А я уж не упущу
ту, что мне суждена
свыше, мужу – жена,
иначе где отыщу
другую ханскую дочь?»
Килин-Арыг вниз поглядела –
земля меж туч-облаков
внизу далеко мелькает.
Внутри до самых основ
у девушки похолодело.
Душа у неё замирает.
Пальцы её разжимаются,
вот-вот совсем разожмутся.
Шестьдесят девичьих косичек
чуть ли не обрываются,
все шестьдесят косичек
вот-вот совсем оборвутся.
Алтын-Иргек повернулся,
медлить достойный не стал,
сидя в седле, перегнулся,
Килин-Арыг за пояс схватил,
на спину коня поднимал,
позади себя посадил.
Дева прильнула к нему –
к суженному своему,
обнимает его посильнее,
прижимается потеснее.
Над реками, над степями
светло-каурый летит,
неведомыми краями
ветра быстрее мчит,
перелетает вершины,
пересекает долины,
тугими крылами шумит.
Перевела Наталья Ахпашева