Есть писатели, имена которых далеко не так известны, как произведения. Виктор Пронин, которому на днях исполняется 75 лет, именно такой.
Все смотрели, порой не по одному разу, и очень хвалили фильм «Ворошиловский стрелок». И многие удивлялись, узнав, что этот фильм снят по роману Виктора Пронина. Точно так же они смотрели сериалы «Женская логика» и «Гражданин начальник», не уловив, что в основе и этих лент лежат книги того же писателя.
К своему 75-летию он уже издал (за свой счёт) три первых тома из пяти запланированных. Эти тома стоит прочитать. Перед вами откроется большой, умный, ироничный (в том числе и по отношению к себе) писатель, до которого как до неба сочинителям и сочинительницам детективных пазлов. Основные темы записок – литература и литераторы, судьба Родины, приметы времени, зародыши сюжетов и, конечно, женщины. Два последних направления мы опустим, а об остальных постараемся дать представление в приводимых извлечениях из книги дорогого нашего юбиляра.
* «Прошу любить и жаловать…» Немного о себе… Был двоечником в школе, окончил горный институт, женился на первой красавице Днепропетровска (она сама мне об этом сказала), облазил и описал все угольные шахты Сахалина, торговал обоями из Сыктывкара, собирал пустые бутылки на одинцовских тропинках (сдавал на хлеб, молоко и водку), подрабатывал в украинских колхозах разъездным фотографом, за шаловливость и бестолковость был гоним из редакций и издательств, был первым пером газеты «Советский Сахалин», журналов «Человек и закон», «Огонёк», снимал с занимаемых должностей союзных министров и областных прокуроров, вытаскивал людей из тюрем, гнал самогон, чеканил по меди, резал по красному дереву, писал картины маслом, служил разнорабочим на заводе, вырастил трёх дочерей, построил дом, издал более двухсот книг (роман «Ворошиловский стрелок» стал моей визитной карточкой), получил кучу литературных премий, звание генерал-лейтенанта казачьих войск, заслуженного работника культуры России «За яркий вклад в мировую сокровищницу литературы» (вот так-то, ребята!), Европейской академией естественных наук (Ганновер) награждён Голубым крестом с короной, шастал по Курилам и Египту, по Оби, Стамбулу и Мадриду (Севилья, Кордова, Толедо, Гранада), по Сирии, Вьетнаму и Китаю, влюблялся, пил и плакал…
А записки… Это то, что мне при этом подумалось.
* Эти записки не для близких людей – они их не поймут, вернее, поймут неправильно. Эти записки для чужих. Близкие могут просто посмеяться, как если бы козёл заговорил человеческим голосом. Эти записки никак не ложатся на тот мой облик, к которому они привыкли.
* Нынешняя литературная молодёжь мучительно сочиняет романы, в которых был бы хоть какой-нибудь сдвиг в сторону от здравого смысла, от житейской, кухонной трезвости. А я… Я к этой кухонной трезвости так же мучительно продираюсь сквозь мистику, сквозь всевозможные психологические сдвиги, завалы и буреломы подсознания.
* Надо писать увлечённо, но не увлекаться извивами сюжета. Сюжет вторичен. Он для читателя – как утиная приманка для селезня.
* Думаете, у умного только умные мысли? О, там столько всего! Просто у него хватает ума не говорить глупостей.
* Книги, написанные в лихие девяностые годы (кроме моих, разумеется), можно не читать – это многословные пересказы заказанных Соросом разоблачительных газетных статей о нашем якобы позорном прошлом, унизительном настоящем и беспросветном будущем.
* Современная литература – как-то не принято стало говорить героям о своих чувствах и переживаниях, о своих мыслях, колебаниях и сомнениях... Намёками обходимся. Полусловом, полужестом… А говорить о чувствах неудобно, непрофессионально. Даже вроде совестно.
* Какие-то шалуны (мы с Витей Крамаренко), опубликовав книгу стихов начинающего поэта, разбудили зверя тщеславия в его простоватой душе, в которой этот зверь дремал. И эта душа превратилась в такое самодовольное чудовище…
* А вот позвонил бы мне как-нибудь Роман Абрамович и сказал :
– Витя, я просто обалдел от твоего нового романа! Может быть, я могу для тебя что-нибудь сделать?
– Ну… Разве что издать томик этих вот блокнотов…
– И всё?!
– Тогда три томика… В приличном полиграфическом исполнении…
– Обязательно, Витя! – воскликнул олигарх с подъёмом. – Ты позвони мне как-нибудь! На Чукотку! Меня там знают!
* Сама жизнь талантливых людей – любовь, несчастья, пьянство, безумства – входит в духовное богатство нации. Можно не читать Белого, Чёрного, Бедного, Горького, Голодного, но знать их жизнь не помешает. Очерк о личной жизни Анны Ахматовой может оказаться духовно ничуть не менее значительным, нежели её поэзия.
* Образность в литературе – это хорошо, но есть опасность, что в образной литературе, кроме самолюбования автора, вернее, любования автора своими образами, больше ничего и не обнаружишь.
* Чёткий и продуманный план романа – верный путь к поражению.
* Крик в нижнем буфете:
– Извините, ребята, понимаю, что вам неприятно это слышать, но я обалденно талантлив!
* Известность просто обязывает жить не по средствам – с дешёвым подарком не придёшь, плохую водку не принесёшь, поддельные духи не вручишь, подвянувшие розы не купишь… И самое обидное – лишнего не выпьешь.
* П. Чаадаев: «Горе народу, если рабство не смогло его унизить, такой народ создан, чтобы быть рабом».
Петруша, ты чо, совсем? Всё наоборот. Поистине велик народ, которого даже рабство не смогло унизить.
* Мелькнувшая мыслишка – это по чьему-то недосмотру распахнувшаяся на секунду форточка в суть вещей. Пришёл хозяин, захлопнул форточку, и опять в мире стало затхло и глупо. Не успел записать – сам виноват. Думай не думай – не вспомнишь, и не твоя в этом вина, просто форточка захлопнулась.
* Мысли на ровном месте не возникают, мысли возникают на жизненных колдобинах, рытвинах, ямах. А на ровном месте может возникнуть только желание выпить в нижнем буфете с хорошим, трезвым человеком. Хотя встретить в нижнем буфете трезвого человека… Дай вам Бог удачи!
* К мысли я не готовлюсь, не вымучиваю её, я к ней крадусь, как к осторожному и опасливому зверю, готовому мгновенно исчезнуть в непроходимой чаще догадок, потерь и беспомощностей.
* Возникшие, но позабытые, упущенные мысли – как брошенные дети. Кто подберёт, с теми и жить будут. С неродными.
* Неожиданно посетившая мысль, как и неожиданно посетившая женщина, может навсегда остаться в памяти. Как праздник.
* Выношенная мысль часто оказывается замусоленной, заношенной, как несвежая рубашка.
* Через неделю после пьянки мыслишки разные начинают оживать, лапками шевелить… Как дохлые мухи по весне между рамами окна.
* Многие мысли Толстого в дневниках выдают заданность. Просто чувствуешь – открыл мужик блокнот и думает, какую бы умную мысль записать. А поскольку не дурак – сочиняет и записывает. Он не живёт этой мыслью, он слепил её, как столяр лепит табуретку из готовых деталей.
* Юрий Олеша: «Да здравствует мир без меня!» Выпендриваешься, Юра. Да и в литературном смысле эти слова тоже… Слабоваты.
* Записные книжки Венички Ерофеева – милый такой, шаловливый цинизм. Он как бы постоянно опасается выглядеть слишком уж хорошим, примерным. И дерзит, как ребёнок, который всё делает наоборот.
* Говорят, что боль обиды, оскорбления с годами гаснет, как бы растворяется во времени. Чушь. Ничуть. Боль просто погружается в твои глубины и затихает там в целости и сохранности. Вроде окаменевает. Но стоит только неосторожно тронуть её – обожжёшься, вздрогнешь от одного только прикосновения к старой боли.
Она живая, она пульсирует. Она ждёт. Она ничего не забыла.
* Бывают оскорбления, суть которых проясняется не сразу, через годы. И невинное вроде бы словцо, произнесённое когда-то, жест, взгляд вдруг вспыхивают в истинном свете и наливаются булыжной тяжестью. И цветок превращается в камень, поцелуй – в пощёчину, улыбка – в оскал.
* А литература как была заказной, так и осталась. Но если раньше наш брат описывал производственные, социальные, политические достижения, то теперь в чести бесконечные стоны по России. Нынешних поэтов без слёз слушать нельзя. Не стихотворцы, а какие-то кладбищенские плакальщицы.
Снова повторяю – нельзя своей стране предрекать печальное будущее, прогнозы имеют обыкновение сбываться. Даже самому себе нужно предсказывать только счастливые времена.
* Мужское отношение к женщине требует допущения близости к ней, впрочем, лучше сказать – с ней. Иначе это будет просто стерильная вежливость, в чём-то даже для неё оскорбительная. Другими словами, галантность должна иметь половую окраску.
* Песня исполнялась 10 лет назад и нате вам – ретро. А Бах писал 250 лет назад – и никому в голову не придёт назвать его опусы ретро. Как всё-таки всё относительно.
* Я не встречался с известными людьми, близко их не знал, и мне нечего о них рассказать. Но о каждом, с кем дружил, пил водку, шатался по улицам, могу написать роман. Все они интересны, необычны, значительны. Почему-то кажется, что знаменитости пусты и унылы, что говорить они могут только о себе любимых. Маринина по телевидению полчаса рассказывала, что она ест, что пьёт, в каком порядке, кто ей готовит, какие у неё кастрюли, ложки, вилки, тарелки…
* Мы живём не только нашими знаниями, но и нашими же заблуждениями, нашим невежеством. И при этом их, зарубежные заблуждения о нас, возводим в ранг истины. Душевная щедрость, блин! Да ладно, дескать, от нас не убудет!
* Да, мы темны, мы даже дики! Невоспитанны! У нас ужасные манеры! Мы некрасиво едим, много пьём. Редко гладим штаны. Вряд ли у кого из нас можно обнаружить носовой платок, да и тот слежавшийся, поскольку мы не знаем, для чего он предназначен.
Да! Всё это так.
Но мы разгадываем кроссворды с вопросами об американских штатах, реках и озёрах (никогда там не побывав), о французских королях, писателях и композиторах (дай Бог французам столько знать о них), о немецких философах, древнегреческих богах и богинях, о филиппинских островах, спутниках Марса и Сатурна…
Попробуйте вы, изысканные, изящные и выкупанные!
А ещё мы можем вычислить убийцу у Агаты Кристи, Жоржа Сименона или у того же Виктора Пронина задолго до того, как его будет знать сам автор.
* У них там, в Европе, свобода простирается до первого полицейского участка, а у нас воля – до Тихого океана. И мы никогда с ними не сольёмся в экстазе. У них перед нами комплекс превосходства, основанный на врождённом комплексе неполноценности. Перед нами же! Да-да, перед нами, грубыми, пьяными и снисходительными к их высоким манерам.
А что у них кроме манер?
* Чем хороши американские фильмы – там можно не переживать. В конце герои обязательно обнимутся и сольются в красивом поцелуе, хотя у него оторвана половина туловища, а у неё из четырёх конечностей осталась одна. Но при этом они будут веселы, хороши собой и счастливы всю оставшуюся жизнь, окружённые оравой очаровательных ребятишек.
* – Ты будешь проклят собственным народом, – сказал я как-то Ленину при встрече на немчиновской платформе.
– Это неважно, – отмахнулся он. – Лишь бы помнили. А за это, батенька, я спокоен. Герострата забудут, а меня будут помнить.
* Однажды на проспекте Революции в Немчиновке я нос к носу столкнулся со Сталиным – он привычно торопился к ларьку за утренним пивком.
– Иосиф Виссарионович, – остановил я генералиссимуса, – а как ты относишься к Ельцину?
– Не ко мне вопрос, – ответил он, не останавливаясь. – Это клиент Лаврентия Павловича. Думаю, он примет правильное решение.
* Ошибка большевиков в том, что они делали ставку на послушную, преданную, подавленную серость. И одновременно взращивали собственных могильщиков – образованных, тщеславных, но обиженных, прекрасно знающих их грехи. То, что произошло, было непредсказуемым, но не могло не произойти. Путь Горбачёва – врага, проникшего в самые верхи, как единственную возможность разрушения системы я предсказывал где-то в середине шестидесятых, бродя с друзьями по днепровской набережной после стаканчика-второго сухого красного вина.
* Путин плох? Может быть. Но поскольку в три смены заработали брошенные при Ельцине военные заводы, меня он вполне устраивает. Дай Бог ему здоровья.
* Писатели невольно, сами того не замечая, мыслят посмертным признанием, посмертными книгами. Дескать, вот помру, тогда-то всё и начнётся.
Ошибаетесь, ребята. Ничего не начнётся. Всё, что с нами происходит, происходит вчера, сегодня, в лучшем случае завтра. А дальше – тишина. Исключения бывают, но не чаще, чем одно на сотни тысяч пишущих и жаждущих. И в этих исключениях жестокости и несправедливости не меньше, чем было при жизни.
Успокойтесь, ребята. Сходите в нижний буфет, возьмите у Раи сто грамм водки, выпейте прямо у стойки и смиритесь. Кстати, в нижнем буфете всё больше свободных мест.
* Нижний буфет. Мы живём, как живём – подыхаем от безответной любви, спиваемся от непризнания наших книг, от нищеты наших детей – к собственной нищете мы давно привыкли… А ещё от беспомощности в делах простых и житейских, от воспоминаний горьких и невыносимо тяжких…
А нам завидуют! Завидуют нашей бестолковости и улыбчивости, нашим радостным голосам и весёлому смеху, нашим щедрым тостам и хмельной походке… Да, Куксов?
* Повесть о человеке, который решил с понедельника полностью поменять привычный образ жизни. Написал открытки друзьям, позвонил, доложил о принятом решении. А в понедельник, когда заглянул в подвальчик ЦДЛ, ему предложили выпить рюмку водки…
На этом всё и закончилось.
* Нижний буфет не столько опьяняет, сколько отрезвляет – от самовлюблённости, иллюзий и заблуждений относительно самого себя. Многие заходят гениями, а выходят простыми, слегка поддавшими гражданами, с которыми можно, ничего не опасаясь, поговорить о погоде, например.
* Пришёл в нижний буфет ЦДЛ, а там ни одной знакомой физиономии. И что? А ничего. Ничуть не огорчился – сама физиономия нижнего буфета мне знакома и мила, мне её вполне достаточно. Я уже не один.
* Скрытое очарование русского языка – главное – в человеке не подбородок, а борода. Подбородок – это всего лишь приспособление для бороды. Подставка, подгузник, подбородок.
* Интересно, есть ли на земле ещё хоть один язык, кроме русского, на котором можно сказать:
Утро туманное, утро седое…
Или:
– Что-то мне тоскливо до изумления…
* Когда даже на похоронах язык не поворачивается назвать писателя талантливым, говорят – известный. Сиротская похвала, когда хвалить не за что. Но надо же – и живые не обижаются, когда их называют известными. Даже щёчки рдеют от удовольствия – наконец-то признание.
* Дожили – высказать искреннее восхищение чем-то истинно русским, воздать должное истории, характеру, искусству, самой национальности – уже крамола.
* Основной закон любой работы, особенно творческой – не надо спешить и не надо отвлекаться.
Фет бросил вызов Пушкину – «Луной был полон сад» и получил ответ – «Я помню чудное мгновенье». Тема перекликается. Не знаю, кто победил, в выигрыше мы, потребители.
Спешу, опаздываю. Готов бежать на электричку без носков, в туфлях на босу ногу. И уже схватив сумку, наспех расцеловав домочадцев, краем уха улавливаю – по телевизору звучит «Луной был полон сад…»… И сумка выпадает на пол из моих рук, беретка повисает на крючке, я падаю в кресло – гори всё огнём! Остаюсь!
И понял – оказывается, я ещё жив. Слава Богу!