В этом году исполнилось 110 лет со дня рождения Леонида Леонова. Его романы «Вор», «Скутаревский», «Русский лес», «Пирамида» и другие – признанная классика русской литературы советского периода наряду с произведениями А. Толстого, М. Шолохова, М. Булгакова, А. Платонова, Б. Пастернака, А. Твардовского… К сожалению, в последние годы имя Леонова, что называется, не на слуху, но это уже наша беда и вина… Беспристрастный судья – время, – несомненно, поставит всё на свои места. Предлагаем вниманию наших читателей воспоминания о Л.М. Леонове.
Эти любительские фотографии одни из последних, а может быть, и последние, на которых заснят Леонид Максимович Леонов. Перед самым днём его 95-летия я позвонил, чтобы спросить о грядущем выходе его долгожданной книги «Пирамида». Леонид Максимович, как всегда, сам поднял трубку и, выслушав меня, спросил:
– А вы что, не зайдёте к нам? Приходите, только не завтра – будут поздравлять из Академии наук, – а послезавтра. Тогда и поговорим. И не забудьте привести с собой вашего сына.
Так 1 июня 1994 года мы с Толей оказались в просторной квартире классика. Я знал нелюбовь Леонова к фотографированию, особенно после тяжёлой болезни, но всё же на всякий случай захватил простенький фотоаппарат. И к счастью, он пригодился.
Это начало истории. Но есть ещё и предыстория, и она такова.
В один из августовских дней 1987 года я по приглашению Леонида Максимовича пришёл к нему домой. Он просил меня иногда отвечать на письма поэтов, присылавших ему свои стихи из разных концов нашей страны и требовавших сказать мнение об их творчестве. К сожалению, глаза старого писателя уже плохо видели, и ему было трудно разбирать почерки писавших, потому я, как заведующий отделом поэзии журнала «Москва», где мы были членами редколлегии, подготавливал ответы на эти письма, а Л.М. Леонов одобрял или вносил коррективы в текст.
Как всегда, мы работали в его небольшом, но уютном кабинете. Покончив с этими делами, он стал расспрашивать о редакционных заботах, о новых публикациях. Незаметно разговор перешёл и к моей последней работе. 88-летний человек (язык не повернётся и сегодня назвать его стариком) живо интересовался творчеством своих товарищей, часто спрашивал, над чем трудятся Валентин Распутин или Михаил Алексеев, есть ли среди молодых поэтов талантливые люди. Он знал, что я много лет работал над поэтической дилогией о Московской Руси, читал и высоко оценил первую часть – «Противоборство», и потому меня не смутил вопрос о том, как продвигается вторая часть – «Потрясение» – о Смутном времени.
– Уже закончена. И даже готова вёрстка!
Я с удовольствием достал из портфеля типографский набор драматической поэмы и протянул ему. Он надел очки и стал читать эпиграф: «Смутное время не было временем революции, перетасовки и перестановки старых порядков. Оно было только всесторонним банкротством правительства, полным банкротством его нравственной силы».
Леонов глубоко задумался. Потом, сняв очки, посмотрел на меня:
– Иван Забелин умел быть точным в оценках происходившего. А кстати, Анатолий Анатольевич, сколько лет длилось то Смутное время?
– Считается, что около тринадцати лет: от смерти царя Фёдора Ивановича до избрания царём Михаила Фёдоровича Романова.
– Да-а-а! – протянул он. – А у нас длится уже более семидесяти лет.
– Как вы думаете, Леонид Максимович, когда же закончится наше Смутное время?
– Когда в стране наступит полный абсурд.
Мой вопрос, готовый сорваться с языка, остановил звонок в прихожей.
Леонид Максимович пошёл открывать дверь. Через несколько минут он позвал меня. В коридоре стояла рядом с ним коренастая моложавая женщина.
– Знакомьтесь, моя дочь Наташа. Она давно пишет стихи. Если сможете, то посмотрите их.
Прошло немного времени, и мы подружились с Натальей Леонидовной. Она оказалась тонким, глубоко знающим правду жизни поэтом, долго скрывавшим свои чувства под тяжёлым покровом быта.
Вскоре была первая публикация её стихотворений в журнале «Москва», потом в «Нашем современнике», а затем вышла и первая книга стихотворений. Мы провели немало славных вечеров в её дружной семье. Туда часто заходил на чай и её отец.
Вот почему 1 июня 1994 года мы оказались вместе.
Леонид Максимович расспрашивал моего сына об учёбе, попросил прочитать стихи. Толя перешёл тогда в девятый класс. Юный поэт, у которого только что вышла первая книжечка стихотворений, стеснялся, и Леонов, дабы преодолеть его смущение, стал говорить о своём любимом поэте А.С. Пушкине, о его поэме «Полтава», и вдруг из его уст полились дивные пушкинские стихи:
Души глубокая печаль
Стремиться дерзновенно в даль
Вождю Украйны не мешает.
Твердея в умысле своём,
Он с гордым шведским королём
Свои сношенья продолжает.
Толя слушал затаив дыхание, как живой классик энергичным голосом размеренно читает строки знаменитой «Полтавы», не запинаясь, возвышенно и легко:
…Полки ряды свои сомкнули.
В кустах рассыпались стрелки.
Катятся ядра, свищут пули;
Нависли…
И вдруг его голос замолк. Только я хотел подсказать продолжение, как Леонид Максимович поднял указательный палец, останавливая меня.
Молчание длилось секунд пятнадцать. И снова зазвучали чеканные строки:
Нависли хладные штыки.
Сыны любимые победы,
Сквозь огнь окопов рвутся шведы;
Волнуясь, конница летит;
Пехота движется за нею
И тяжкой твёрдостью своею
Её стремление крепит.
Мы были поражены. Вся третья песнь поэмы была прочитана наизусть. Какая ясность ума и глубина памяти! Теперь я понимал, почему писатель, не имея возможности перечитывать написанное, знал все варианты своего романа, писавшегося более сорока лет. И права была Наталья Леонидовна, когда говорила мне, что отец, диктуя ей новый вариант какого-нибудь эпизода, точно называл страницы рукописи, в которые надо было бы внести изменения. Память его была потрясающей – и не только для его возраста.
Чтение им Пушкина было хорошим уроком юному поэту. Толя понял, как надо относиться к отечественной классике: трепетно и уважительно; её необходимо знать в совершенстве. Ненавязчиво было преподано главное – любовь к литературе, к родному языку.
Восхищённый, я попросил разрешения сфотографировать его с моим сыном.
– А зачем? – спросил Леонид Максимович.
Вопрос был непростой, но я нашёлся что сказать:
– Представьте себе, что наступит время, когда в России будут праздновать 150-летие Леонида Леонова. Будут произноситься торжественные речи о вашем творчестве, академики будут делать пространные доклады, и вдруг на сцену поднимется пожилой человек и скажет, что он встречался с юбиляром, был у него в гостях и даже слышал, как им читалась пушкинская «Полтава» наизусть. Ну кто ему поверит? И тогда он вытащит из кармана фотографию….
Леонид Максимович рассмеялся:
– Что делать с вами! Снимайте!
Я сделал несколько снимков своей «мыльницей». А поскольку на столе лежал сигнальный экземпляр «Пирамиды», я попросил автора взять в руки эту ещё пахнущую типографией книгу. Этот последний роман классика отечественной литературы, надеюсь, ещё прочтут основательно, будут изучать в школах и институтах, ибо такие произведения пишутся всей жизнью и всё равно являются редкими и гордыми вершинами среди просторной равнины мировой культуры.
Этот уникальный снимок автора с романом в руках ещё нигде не печатался.