Оксана Васякина,
Москва, 1-е место
* * *
Отец Сибирь ненавидел,
Он так и говорил:
«Я тридцать лет был в ссылке,
Страшная, страшная земля», – он говорил.
Он говорил: «Я приходил с работы,
Ложился к стене лицом, лишь бы её не видеть,
Сибирь,
Лишь бы на неё не смотреть,
Сибирь,
И думал
О степи,
О белой, белой степной выгоревшей траве,
О мякоти алой растрескавшегося арбуза,
Только бы не смотреть на тесноту Сибири…»
Мы жили в этом смертоносном тесном краю,
Мы жили и видели сосны,
Мы собирали подснежники на горе,
А когда спускали воду на ГЭС,
Мы смотрели на белую воду, и на лицах
Она оставалась
Сложной влагой забытья и боли.
* * *
Из окна его машины
Были деревья,
Была серая асфальтовая дуга
В белых голодных сугробах,
И он кричал:
«Это наша страна!
Это наши бесконечно жестокие сибирские земли!
Это всё, на что хватает глаз,
Всё это нам принадлежит,
И я это всё ненавижу…»
* * *
Это была Сибирь,
И её не назвать одним словом,
Только словом «Сибирь»,
Но по отдельности, если мы называли её:
Вот Ангара,
Вот Братское шоссе,
Вот Три сестры,
Вот Лысая гора,
Вот Усть-Илимская ГЭС,
Вот Усть-Илим,
То Сибирь рассыпалась.
Даже если мы говорили:
Вот это наша тайга,
И тогда Сибирь рассыпалась.
* * *
Когда мы жили в Сибири, у нас не было денег,
У нас не было памяти и не было любви,
А был только один
Длинный душный тяжёлый день,
В котором мы жили все вместе
В одном беспредельном теле
И были одним взглядом,
И были одной болью.
А ещё мы бесконечно ели,
И покупали еду,
И готовили еду,
И говорили о еде,
И боялись, что еда закончится,
И боялись, что она исчезнет,
Боялись за еду.
* * *
Когда мы жили в Сибири, у нас не было любви,
Было одно бесподобное длинное тело на всех,
Оно, тесное и многоротое,
Всегда было голодным и злым.
Сейчас мы не живём в Сибири,
У нас совсем не стало любви,
Потому что любовь
Это маленькая невидимая вещь,
Почти как Сибирь или память,
Или ещё что-то такое,
Саднящее,
Непохожее на людей
И людям не принадлежит.
* * *
Когда мы жили в Сибири,
В нас ничего не было,
Мы все были затонувшие деревья,
Мы были распахнуты,
Мы были скованы холодом,
Мы были страшные люди,
Как дерево неуклюжее,
Слепленные между друг другом
И тёмного цвета намокшей бездомной коры.
Мы жили в Сибири, и в нас ничего не бывало,
Потому что не было ни нас, ни Сибири,
Но у нас был тяжёлый, тяжёлый, тяжёлый
Бессмысленный труд,
Мы производили существ
И погибали в пространстве.
* * *
Когда мы жили в Сибири,
Бабка покупала на всю зиму коробку окорочков
И хранила её на балконе,
Оберегала её от голодных замёрзших птиц,
Она надевала фиолетовую кофту,
Брала топор и шла разделывать окорочка,
А потом говорила:
«Приходите на окорочка!
Берёшь окорочка,
Маринуешь с лимоном и майонезом,
Потом натираешь перцем, и в духовку.
Суп сварила с ножками!
Приезжайте на рулетики из окорочков!
Приезжайте на пирожки с окорочками!
Потушила картошку с окорочками!
Приезжайте есть!»
* * *
Когда мы жили в Сибири,
Мы ходили на могилы
И оставляли там еду,
А когда возвращались домой,
Я тосковала по котлеткам
И конфетам, оставленным на земле.