Вот так бы всю жизнь! На вороном коне! Навстречу ветру! Навстречу судьбе! Папаха на затылке! Шашка в правой руке. Впереди дорогой товарищ Чапай. Ура-а-а! Как он потом ему, Чапаеву, напишет: «Бывало – летаем мы с тобою по фронту, как птицы; дух занимает, жить хочется...» И чтобы всегда впереди – красные флаги. Потому что для его поколения. Потому что для него лично, большевика Фурманова. Жизнь поделена только на красное и белое. И никаких полутонов! И между красным и белым – нерушимая граница! Его поколение, и он лично, комиссар Фурманов, эту границу будет защищать всю жизнь. Не на жизнь. А на смерть. А коли смерть – так лицом к врагу. Так на коне. А «жить хочется»! И если партия прикажет. Будем жить. Если Революции нужен – жить будем. А революция для его поколения стала богом. У них был тогда такой бог. И богу было виднее…
Фурманов страстно искал справедливость. Как и всё его поколение. Пылкий и скромный. Неудержимый и сдержанный. Мужественный и романтичный. Он редко улыбался. Но столько улыбки, столько пылающей веры в жизнь в его взгляде! «Жить хочется». Фурманов – отдельная личность. И Фурманов – целое поколение. Тех, кто на красной стороне. Кто с детства зачитывается Рылеевым и Добролюбовым. Кто заступается за бедных и слабых. Кто организовывает кружки и вслух читает Горького и Маяковского. Кто бродит по волжским портам, ночами сидит у костра с грузчиками. Чтобы понять, как защищать незащищённых. Кто в идеях народничества ищет правду. Кого возмущает Ленский расстрел рабочих: «Видел царя. Ненужный он человек». И кто в поисках справедливости добровольцем уходит на Первую мировую. Где на фронте расстреливают веру целого поколения: «Мы были настроены романтично, а жизнь, конечно, посмеялась над романтизмом». Но веру в справедливость не расстреляли. Вера привела в Революцию.
Он широким шагом шагал по широкому коридору МГУ. Он всегда обращал на себя внимание. Красивый. Статный. Шинель нараспашку. На груди – орден Боевого Красного Знамени. Человек-борьба… Это его «Красный десант» уничтожал врангелевцев на Кубани. Это он «В восемнадцатом году» отчаянно сражался за Краснодар. А в двадцатом подавлял контрреволюционный «Мятеж» в Семиречье. Впрочем, он сам ещё так молод. И молодым останется навсегда. Его поколение так и не поседеет. Так и не постареет… А «жить хочется». И он спешил жить. Он всё делал на скаку. Он и «Чапаева» написал за три месяца. Роман имел ошеломительный успех! Только при жизни Фурманова выходил четырежды. А общий тираж более чем двух сотен переизданий составил несколько миллионов экземпляров.
Фурманов рвался на самые сложные участки фронта. И самый среди самых после войны – литературный. Не с шашкой и не на коне. И не лицом к лицу с врагом. Всё гораздо сложнее. Потому что в искусстве граница между красным и белым размыта. Потому что допускаются полутона. В которых и притаились враги. Готовые в любой момент нанести удар в спину. Более страшной, чем борьба с искусством в искусстве, – нет… И Фурманов занялся наведением «партийного порядка» в литературе: «Пишут всякую дребедень!..» Это поколение не умирало. Оно погибало. На боевом посту. «Чтобы и от смерти была польза». Фурманов погиб на передовой. Хотя и не так, как хотел. А как «жить хочется»… Он умер в 34 года. Но от ангины не умирают! Во всяком случае – комиссары, фронтовики и краснознамёнцы. Неужели смерть так легко побеждает? Непобедимых… Он один из первых строил советскую литературу. И думал – навсегда. И никогда не поверил бы, что её убьют. Что «Чапаева» выкинут из школ. А самого писателя – из литературы. Победило болото бездарности, где «пишут всякую дребедень». А из окопов, застенков, могил звенят колокола. Громче и громче. Как проклятие забвению. Как память о побеждённых победителях. Бей, комиссар! Во все колокола! Чтобы звон колоколов становился набатом. Чтобы победить снова. И навсегда.