«Гибель империи. Российский урок» – новый телевизионный проект митрополита Тихона (Георгия Шевкунова). Эта многосерийная программа не похожа на фильм того же автора с похожим названием «Гибель империи. Византийский урок», показанный на «России 1» в 2008 году и вызвавший большой резонанс. Она демонстрируется на «России 24» и по форме – иллюстрированный фото- и видеокадрами цикл лекций о событиях, которые привели к февральскому перевороту и крушению огромной империи. О виновниках и жертвах, причинах и следствиях. Серии по 15-20 минут, озаглавленные цитатами из высказываний выдающихся политиков: от Дурново и Клаузевица до Людендорфа и Ленина.
Что нового, непривычного в интерпретации митрополита Тихона нашей трагической истории? Во-первых, полная реабилитация Николая II как государственного деятеля. По мнению автора цикла, государь вовсе не был слабым человеком, безуспешным политиком и тем более бездарным главнокомандующим. В программе приводятся факты, свидетельствующие о невиданных успехах и во внешней политике, и во внутренней. Благосостояние народа (особенно после столыпинских реформ) неудержимо росло, бурное развитие шло во всех сферах от сельского хозяйства и промышленности до науки и искусства. Численность населения за время царствования Николая увеличилась на 50 миллионов! Цитировался Никита Хрущёв, который во время визита в Америку вдруг рассказывал, что, когда до революции работал слесарем в Юзовке (Донецк), жил лучше, чем в 1932-м, когда стал одним из руководителей Москвы. А другой лидер СССР, Косыгин, до революции жил в отдельной трёх- или четырёхкомнатной квартире с прислугой, притом что работал только отец (токарем на питерском заводе). Удивительные факты. Жаль, что мы не услышали, как, в отличие от рабочей аристократии, жили простые трудящиеся.
Опровергалась ленинская формулировка о революционной ситуации, которую автор и все люди старшего возраста помнят со школы, о «резком обострении нужды и бедствий угнетённых классов». К февралю 1917 года, в то время как во всех воюющих странах была введена карточная система, в России по карточкам продавался только сахар (и то потому что велась борьба с самогоноварением). В Петрограде зимой 17-го с прилавков исчезли только ананасы и лимоны, а перебои с ржаным хлебом были вызваны саботажем на железной дороге.
Луцкий (потом его стали называть Брусиловским) прорыв, в результате которого армия Австро-Венгрии была, по сути, разбита, – заслуга Николая II (именно он настоял на необходимости наступления, хотя генштаб был против). После несомненных успехов на западном фронте и побед генерала Юденича на южном было подписано соглашение Сайкса – Пико, по которому Россия получала турецкие территории чуть ли не до Константинополя, контроль над проливами и также вместе с англичанами – над Палестиной.
Разумеется, такое усиление Российской империи не устраивало не только немцев, но и союзников. Французы и англичане активно поддерживали врагов государя внутри страны. Первые хотели не гибели, а только ослабления России (она им была нужна как противовес немцам и британцам), а последние грезили расчленением России на несколько государств. И «работали» с представителями элиты и оппозиционной Думы.
Приводилась цитата Карла фон Клаузевица: «Россия может быть побеждена лишь действием внутренних раздоров». По мнению автора, Николай непременно победил бы в войне, но он проиграл сражение внутри России. Против царя были пресса, которая распространяла чудовищную клевету на него и его семью, против было общественное мнение. Несмотря на отличное экономическое положение, тысячи в том числе патриотов России под действием какого-то психоза были убеждены, что стоит только царю уйти, как жизнь моментально станет гораздо лучше.
Митрополит Тихон обвинил в предательстве ближайшее окружение царя и отдельно нашу совестливую, рукопожатную (эти современные словечки употреблялись не раз) интеллигенцию. Неприлично было не поддерживать революционеров. Лев Толстой выступал за непротивление злу насилием, но, по воспоминаниям Короленко, убийства террористами государственных деятелей (например, министра внутренних дел Сипягина) не осуждал так яростно, как политику самодержавия; а Максим Горький и Леонид Андреев и вовсе открыто поддерживали революционеров и помогали им материально.
Отречения императора потребовали все командующие фронтами во главе с генералом Алексеевым, то есть все те, кого он продвигал и назначал на высокие посты (биография Алексеева – пример действия социальных лифтов при самодержавии, – отметил митрополит, – внук крепостного крестьянина смог дослужиться до высшего воинского звания). Государь оказался в безвыходном положении. Он должен был арестовывать генералов как изменников, но как это возможно перед решающим наступлением, которое планировалось весной – летом 1917-го? Митрополит Тихон признал, что огромная ответственность и на Русской православной церкви: высшие иерархи не вступились за своего главу, помазанника Божьего. Замечу в скобках, осталось всё-таки непонятным: почему же, если государь был таким успешным и действовал правильно, всё ближайшее окружение, в том числе армия и церковь, отвернулось от него.
Однако те, кто яростно критиковал царя и добивался его отречения, придя к власти, в очень короткий срок совершили столько ужасных ошибок, развалив и армию, и государственные органы на местах, выпустив преступников из тюрем, что к осени в стране воцарился хаос.
И прекраснодушные борцы за свободу, и желавшие порулить честолюбцы потом, очутившись в эмиграции или в ГУЛАГе, страшно раскаивались в содеянном. Была приведена характерная цитата из интервью 60-х годов бывшего премьер-министра Временного правительства Александра Керенского. Ему задали вопрос:
– Что нужно было сделать, чтобы предотвратить революцию?
– Нужно было расстрелять одного человека.
– Кого? Ленина?
– Нет, Керенского.
Программа митрополита Тихона очень спокойная и по тону ровная, но содержательно так эмоциональна, в ней столько горечи, боли и ассоциаций (в основном, кстати, с перестройкой, которую митрополит не поминал), что поневоле задумываешься о вызовах нашего времени. Надеюсь, на неё обратят внимание историки и квалифицированно обсудят и саму программу, и меру её злободневности.
Александр Кондрашов