Наталья Илишкина. Улан Далай: степная сага. – М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2023. – 638 с. – 2000 экз. – (Большая проза).
Дебютный исторический роман на 600 с лишним страниц, от которого не оторваться – это, я вам скажу, не просто большая редкость, но и серьёзная заявка на успех. «Степная сага» Натальи Илишкиной совершенно точно встанет в ряд с книгами Гузель Яхиной и Леонида Юзефовича – они «одной крови». Если глянуть смелее и шире, ряд продолжат «Тихий Дон», «Хождение по мукам», да даже «Вечный зов» – и дело здесь не только в том, что Илишкина рассказывает нам всё о той же временной эпохе. Такие произведения сильны прежде всего «мясом», материалом, а ещё – умением автора обращаться с этим материалом: как ни крути, но превратить семейные легенды и архивные документы в живую и страстную историю способны немногие. У Илишкиной получилось. В её книгу влетаешь как шмель в цветок – и не оторвёшься, пока автор не позволит.
Три поколения калмыцкой семьи Чолункиных, донских казаков-бузавов. Три главных героя – Баатр, Чагдар и Иосиф-Александр. Дед, отец и внук. Мужская история: впрочем, если пишешь о калмыках XIX–XX века, иначе и быть не может – то был мир мужчин, где старшим сыном дорожили сильнее, чем всеми прочими детьми (старшему доставался лучший кусок за столом, именно старшего оберегали пуще зеницы ока), где женщина не могла ответить на вопрос постороннего человека, если рядом находился муж или брат. Таких вот подробностей, деталей, поразительных для несведущего человека, в романе множество – знали ли вы, например, что калмыкам обычаем запрещено было копать землю? «Калмыки оказались самыми неприспособленными и к колхозной жизни, и к переходу с мясо-молочного рациона на растительный, – пишет Наталья Илишкина. – Остальное народонаселение знало множество съедобных кореньев, а калмыки-то и корней не копали – вроде как свой корень подсекаешь. И собак не ели, потому что убить собаку – преступление…». Усвоив этот факт, иначе воспринимаешь пассаж, где в списке злодеяний на равных идут расстрел собаки и смерть маленькой сестры, погибшей во время депортации.
Да, калмыцкий народ многие века жил по своим законам, верил своим богам, но служил при этом «белому царю» – российскому императору. И лишь когда настало страшное двадцатое столетие, выяснилось, что правила изменились, что в первую очередь важно, с кем ты, а потом уже – кто ты, калмык, киргиз или русский. Ты наш или не наш? Очир, старший сын Баатра, воевал на стороне белых, средний, Чагдар, стал красным командиром и участвовал в коллективизации, что не уберегло от тяжелейших испытаний ни того ни другого. Младший сын – трогательный Дордже, послушник в буддийском монастыре, почти юродивый, – уцелел лишь благодаря тому, что ему выправили справку в сумасшедшем доме. Верить высшим силам и молиться бурханам – богам из буддийского пантеона – мог в те годы действительно только сумасшедший… или праведник. Кстати, страницы, посвящённые тибетскому буддизму – традиционной религии калмыков, – это как роман внутри романа. Я бы только за это дала книге высшую оценку: невероятно интересно! Представьте себе, например, монаха-затворника, давшего обет неподвижно просидеть в ленинградском хуруле (буддийском храме) три года! Началось сидение в 1935 году, и когда до окончания срока оставалось всего ничего, хурул спешно прикрыли, а насельников арестовали, кроме того самого монаха. Чагдару, переименованному русскими в Гайдара (так понятнее), приходится всеми правдами и неправдами прятать отшельника от властей, а потом ещё и возвращать его к жизни – попробуй-ка сделать хоть пару шагов, просидев без движения сколько лет! И это лишь один эпизод из многих. Именно благодаря этим головокружительным микросюжетам, уместно вписанным в общее поле действия, роман превращается из семейной саги ещё и в подробную и увлекательную энциклопедию жизни самобытного народа, многие века жившего рядом с русскими, но совершенно при этом им незнакомого. Гордого народа – автор много раз подчёркивает это качество, присущее калмыкам: через какие бы испытания ни проводил их безжалостный век, калмык никогда не отказывался от своего происхождения и гордился им.
Чтобы написать такую книгу, нужно не просто хорошо знать матчасть – нужно любить и понимать то, о чём взялся рассказывать. Судя по посвящению – «Калмыцким предкам моих детей…», – автор связан с этой историей родственными узами, возможно, что даже кровными. Преклонение перед драматической историей народа, с которым выпала судьба породниться, стало, как я думаю, главной движущей силой для автора. И она же обеспечила даже не правдоподобную, а правдивую интонацию, которой сразу же веришь.
Глубокое погружение и долгий заплыв в историю требует колоссальных усилий: одних архивов, подозреваю, было перелопачено столько, что не всякий сдюжит. Наравне с вымышленными персонажами в романе действуют вполне себе реальные – военачальник Ока Городовиков или поэт Семён Липкин, переложивший на русский язык калмыцкий героический эпос «Джангр». Липкин действительно работал над «Джангром» в 1930-х, а Баатр – один из главных героев книги, был «джангарчи» – не просто исполнителем, а певцом, послушать которого собирались все окрестные жители. Роман вообще очень музыкален, текст здесь звучит, и даже каждая новая глава начинается какими-то особенными звуками – стуком колёс поезда, журавлиным криком или саднящим кашлем. Написано при этом всё не просто, а очень просто – материал так богат, что ему не нужны красивости и стилистические завитушки. Ясное, чистое письмо высвечивает главную мысль этой книги – выбор, который делаем мы, не всегда зависит от нас, но от нас зависит, как мы будем жить дальше, сделав этот выбор. И другую, не менее ценную, – если ты чувствуешь принадлежность к своему народу, ты никогда не будешь одинок.
«Чем дальше от власти, тем лучше для кармы», – говорит дед Баатр своему юному внуку Саньке в финале книги. И продолжает: «Власть – она всегда против людей, в какие бы одежды ни рядилась». Власть, при которой довелось жить персонажам романа Илишкиной, не церемонилась с простыми людьми – их резали, как скотину, грабили, насиловали, переселяли, меняли им имена, уничтожали их храмы и даже не разрешали похоронить собственных детей. Выстоять, не сломаться, сохранить после всего этого веру и любовь к жизни были способны немногие – но именно их потомки расскажут спустя многие годы правдивую историю, «доделав то, что я не довершил».
«Улан Далай» в переводе с калмыцкого – «красный океан». В тексте романа заглавие не объясняется и не переводится, так что читателю предстоит самостоятельная работа. Возможно, что красным океаном стал для калмыков двадцатый век, заливший священные свитки кровью? Или же это сказочный океан Шартыг из эпоса «Джангр»? При случае спрошу об этом Наталью Илишкину, а пока хочу пожелать её книге счастливой судьбы.