
Андрей Буровский
В этом году исполняется 100 лет со дня появления в печати знаменитой сказки Чуковского «Бармалей». Той самой, где крокодил «злодея-Бармалея словно муху проглотил». Кстати, ведь не менее популярным стало и другое его произведение – «Крокодил», после которого друзья стали по-доброму величать Корнея Ивановича «Крокодилом», а его детей – «крокодилятами».
Дети гениев редко вырастают равными знаменитым родителям. Корнею Чуковскому в этом смысле повезло – его дети рождались талантливыми. В том числе и рано ушедшая из жизни Мария – Мурочка (1920–1931). Ребёнок заболел костным туберкулёзом, в те времена почти неизлечимым. Трагизма добавляет тот факт, что в годы, когда дитя угасало, шло настоящее гонение на Чуковского. Мурочке диагностировали страшную болезнь в конце 1929 года – почти одновременно с публикацией Корнеем Чуковским в «ЛГ» отречения от своих произведений. И писатель потом до самой своей кончины считал смертельную болезнь дочери возмездием за отречение.
Вот стихи, написанные 11 летней девочкой в Крыму, в детском костно-туберкулёзном санатории, незадолго до смерти:

Я лежу сейчас в палате
Рядом с тумбой на кровати.
Окна белые блестят,
Кипарисы шелестят,
Ряд кроватей длинный,
длинный…
Всюду пахнет медициной.
Сёстры в беленьких платках,
Доктор седенький в очках.
Трудно сказать, что могло получиться из Мурочки, проживи она подольше.
Талантлива была и Лидия Чуковская (1907–1996). Её мужа, физика-теоретика Матвея Петровича Бронштейна, расстреляли в 1938-м. Сама Лидия была уверена – муж поплатился за то, что отказался признать приоритет Попова в изобретении радио – считал, что одновременно с ним радио создал и Маркони. Лидия Корнеевна стала советским диссидентом. Она скандалила с Шолоховым, открыто защищала Солженицына и Бродского, поносила даже отца и брата. Признаю её талант, и написала она немало, но, откровенно говоря, Лидия Чуковская не входит в число моих любимых писателей. Агрессивна, категорична, злобновата.
Другое дело – её родной брат, первенец Корнея Чуковского. У Николая Корнеевича издано почти три десятка книг. И во всём, что он написал, незримо сияет Северная Пальмира. Неудивительно: детство и юность Николай провёл в Петербурге, в Куоккале. Учился на общественно-педагогическом факультете (так назывался тогда историко-филологический) Петроградского университета. При Ленинградском институте истории искусств окончил Высшие государственные курсы искусствоведения. Здесь были друзья. Здесь был прожит большой кусок жизни. В войну Чуковский-младший тоже был рядом с Ленинградом, участвовал в войне с Финляндией. С первых дней Великой Отечественной – корреспондент газеты «Красный Балтийский флот».
Балтийский порт – Палдиски – важнейший стратегический пункт к северу от Таллина. Город и порт – под страшными бомбёжками, в боях полегла почти вся 10 я бомбардировочная авиабригада Балтийского флота. Чтобы не попасть в плен, уцелевшие политработники пешком идут в Таллин – 50 километров под постоянными обстрелами. Вместе с ними – Николай Чуковский.
Всю блокаду он оставался в Ленинграде. Инструктор Главного политуправления ВМФ СССР, Управления военно-морского издательства НКВМФ. Рассказывают – дружил с известным писателем и сценаристом Леонидом Рахмановым, однажды засиделся у него и опоздал к разводу мостов – типичная ленинградская история. Утром добрался до дома… который ночью после бомбёжки стал грудой развалин, похоронив под собой почти всех жильцов. В большие чины не вышел – всего лишь старший лейтенант. Громких наград не имел, только медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».
Светлый человек, он не любил вспоминать о войне. В конце 1950-х годов начал писать мемуары, и как тепло он отзывался обо всех! Благодаря отцу знал Вагинова, Заболоцкого, Каверина, Замятина, Ходасевича, вблизи видел Блока. Отец познакомил с Максимилианом Волошиным, а тот – с Андреем Белым. Говорят, что Николай Чуковский застал последние дни Волошина, нёс гроб с телом поэта на вершину холма Кучук-Янышар над Коктебелем (Волошин завещал похоронить его именно там). Для всех, кого знал, Чуковский нашёл добрые слова!
Учился у Николая Гумилёва. Но после выхода первого же поэтического сборника в 1928 году никогда больше не публиковал стихов. Почему? Можно только догадываться… Ибо стихи он продолжал писать до самых последних дней жизни.
Писал Николай Корнеевич и прозаические произведения: «Цвела земляника», «Девочка-жизнь», «Юность». Хорошая, добротная литература, но не она сделала его имя бессмертным. Пронзительны его книги о войне: «Морской охотник», «Балтийское небо». Они по-настоящему хороши, но и не они стали окном в бессмертие.
Чуковский-младший свободно переходил на английский – фактически это его второй язык. Великолепны его переводы Джека Лондона и Конан Дойля, Сетон-Томпсона и Марка Твена. В «Острове сокровищ» как-то сделал забавную ошибку: перевёл, что чудовищный Сильвер был… коком. Выходило, что страшный пират Флинт боялся… собственного повара. В действительности же Джон Сильвер был квартемайстером – командовал абордажной командой. То есть главный рубака и самый опасный бандит.
Путёвку в бессмертие Николаю Чуковскому дала его литература о подростках. Вслед за отцом он стал в первую очередь детским писателем. Только не для младшего, а для среднего и старшего школьного возраста. И он не продолжатель отцовских традиций, а совершенно самостоятельный автор со своей собственной тематикой, стилем, подходом. Великолепными оказались его книги о первооткрывателях и путешественниках. В конце 1920 х выходили повести о Джеймсе Куке, о капитане Лаперузе, «Русская Америка», «Один среди людоедов». В 1941 году вышла его книга «Водители фрегатов: книга о великих мореплавателях». В неё вошли все прежде написанные повести, а переизданий будет до двадцати, на семи языках. Вот это – поразительная книга! Первый раз я прочитал её в 12 лет, а последний раз перечитывал 2 недели назад, в 69. И опять чувствовал сметающий всё тугой ветер странствий. Тот самый, что рвёт горизонты и раздувает рассветы. Увлекательная, блестяще написанная вещь – ничуть не хуже «Острова сокровищ». Словно слышишь скрип канатов и плеск волн.
Не одно поколение подростков читало повести Чуковского о древних, седых временах, проникаясь ощущением подвига. И ни грамма дурного пафоса! Безукоризненный вкус, по-петербургски тонкое чувство меры. И сколько полезной информации! Оживают славные страницы истории, встают сильные умные люди… Хорошо!
В последние годы жизни Николай Корнеевич был членом правлений Союза писателей и СССР, и РСФСР, членом правления издательства «Советский писатель». Сестра-диссидент была жестока к брату-функционеру: не могла простить ему карьеры в системе, убившей её мужа… Может быть, не могла простить и благополучия.
«Он хотел карьеры, поездок за границу, членства в правлении, денег. Он боялся. Дело Пастернака – Коля выступил за исключение… Дело Оксмана – Коля исключал с ражем…»
А может, не в одном страхе дело? Может, Николай Корнеевич действовал не вопреки себе? Он ведь был советским человеком. Как сказал один рассказывавший о нём: «советским-советским». Может, ему и правда были неприятны отступники? Воевавшее поколение на многое всю оставшуюся жизнь смотрело, как из окопа.
Умер Николай Корнеевич неожиданно рано. Лёг отдохнуть – и не встал. Был ему 61 год… Плохо, что рано. Хорошо, что остались трое детей – и все на редкость долговечные. Хорошо, что есть выводок внуков и правнуков. И все состоявшиеся в жизни. Род продолжается, талант бежит по поколениям, словно огонёк по бикфордову шнуру. В ком-то рванёт? В ком ещё оживёт великий предок?..