Ледяная жажда счастья

БРАТУ
(из цикла «Домой»)

Я кровной травою умоюсь
И в землю родную войду
По шею, по локти, по пояс…
И скроюсь, как камень в пруду.

И там, средь червей и кореньев,
Как прах в прародительской мгле,
Я стану – сотленной творенью,
Я стану – родною
Земле.

Как высшее счастье приемлю
и знаю, что больше, брат мой,
родную полюбишь ты землю –
лишь только
Землёй став
самой.


* * *
Моя душа повреждена.
Я не умею пить вина,
не нахожу услады в плаче.
И не выходит ни рожна
спастись в уютной бездне сна
или там как-нибудь иначе.

Я пустотой окружена.
Кто убеждён: ему дана
отрада дружбы в час печали,
тот заблуждается – сполна
узнает гибнущий: она
на первой лодке вдаль отчалит.

В чужом дому молюсь одна.
И лишь Христу сейчас видна
моя любовь и боль.
И мудро
Он понимает: я больна,
и Свет Нездешний из окна
врачует душу, что ни утро.

Бог не дрожит за Свой покой –
общаться с грешницей такой
Он не стыдится:
Он приходит,
весь состраданием объят –
и яд иудин, страшный яд
помалу из крови выводит.

Я устою.
Господь и сын
поднимут с чёрной полосы,
укроют от ударов мира.
Я искуплю свой бранный грех,
и растворится смерть как снег
на дне причастного потира...

Моя душа повреждена.
Но не моя
моя
вина.


ВЕСНА
И солнечный стакан в руке разрезан!
И из него течёт и кровь, и мёд,
кривым потоком
в пересохший рот –
и он поёт!
О, он поёт большую букву «О»,
как луг навстречу трепетным
стрекозам,
как соловей под радостным наркозом
цветка и ночи, втиснутой в него!
Рождение то или Рождество?
Из почек шёлковых и плотных,
как катушки,
видны лишь острые зелёненькие
ушки –
так сад цветёт почти из ничего.
Из ничего – такое торжество!
Такая радуга из зимнего разлада!
И в каждом дереве –
кудрявая дриада,
и в каждой деве –
полный сока
ствол...


* * *
Душа на ниточке письма
в конверте голубя грудного...
Я напишу тебе: «Родной мой!»,
как будто прокричу сама.

Я напишу тебе: «Скорей...»,
а сердце крикнет: «Возвращайся!»
О, ледяная жажда счастья
и ожиданье у дверей.


* * *
Жизнь жены поэта –
как полоска света
из-под двери
в его кабинет.
Но однажды: «Где ты?!» –
крикнет. Нет ответа.
И полоски света
над судьбой поэта
нет.