Владимир Малышев
Хотя большую часть жизни этот знаменитый художник провёл в Москве, без упоминания о нём история Санкт-Петербурга выглядела бы неполной. В 1930 году в городе на Неве родился Илья Глазунов. Он пережил в нём блокаду, в которой погибли все его родственники, здесь же будущий великий живописец окончил Академию художеств. В июне Илье Сергеевичу исполнилось бы 95 лет…
В 1955 году Илья Глазунов написал картину «Ленинградская весна». На полотне – типичный питерский дворик. Брандмауэр старого жилого дома, на фоне которого тонкое деревце тянется к солнечным лучам. На скамейке – пожилая женщина со скорбным лицом, а рядом с ней – маленькая девочка, как эстафета поколений…
«Я был влюблён в живописную фактуру стены старого дома, в голубую лёгкость небес, золотистый свет дрожащего воздуха, в холодные рефлексы теней…» – вспоминал он о работе над этим произведением.
«Художником меня сделал Ленинград – с его громадами стройных домов, его Дворцовая площадь, его Нева, мосты, ветер…» – рассказывал Глазунов в одном из интервью. Ленинград – его родной, любимый город, но с ним у живописца, как уже было упомянуто, связана трагедия блокады. Юный Илья выжил только благодаря тому, что его отправили по Дороге жизни через Ладожское озеро.
«Вспоминая довоенное детство, оглядываясь вокруг себя сегодня, мне порой кажется, что всё это было не со мной и в другом мире, в другой, ещё живой, хотя и полуразрушенной России... – вспоминал Глазунов в своей биографической книге «Россия распятая». – Какие одухотворённые, добрые, словно сошедшие со страниц журнала «Нива» лица окружали меня тогда! <...> В памяти живёт и наш петербургский двор, а неподалёку – Ботанический сад, шумящий высокими кронами деревьев, среди которых высился дуб-великан, посаженный, по преданию, самим Петром I… В густой и таинственной зелени парка мерцали чёрные пруды, в одном из которых, как в зеркале, отражалась беседка, где любил в задумчивости сидеть Александр Блок. В Ботаническом саду я бывал до войны каждый день…»
Пронзительно горькие строки посвящены в его воспоминаниях ужасам блокады Ленинграда: «Моя память хранит многое. Страшные годы войны предстают передо мной как огромная апокалипсическая туча, сметающая всё на своём пути. <...> Мне и сейчас по ночам слышатся завывание сирен и зловещее тиканье метронома по радио, глухие взрывы, от которых шатаются погасшие люстры на потолке. И в лютом морозе комнат, в неверном и тусклом свете мигающей коптилки видятся уже окоченевшие тела моего отца, родных и близких. Помню сквозь слёзы лицо умирающей матери, благословившей меня на спасение медной фамильной иконкой. «Я поправлюсь, сынок», – шептала она. Но чуда не произошло…»
Глазунов вернулся в Ленинград в 1944-м, после снятия блокады, поступил в художественную школу, потом продолжил обучение в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина – в мастерской Бориса Иогансона. А потом появилось его полотно «Ленинградская весна». Это не просто городской пейзаж. Это дань памяти художника погибшим родным.
После окончания академии по распределению он был направлен в Ижевск учителем рисования, оттуда перевёлся в Иваново, затем – в Москву, где и прославился как знаменитый живописец. Но жизнь в осаждённом городе оставила в его памяти неизгладимые воспоминания.
«Я навсегда запомню Новый год 1942 года… – вспоминал Илья Сергеевич. – Моя бедная мама решила устроить мне ёлку, как всегда, до войны. Она воткнула ветку в пустую бутылку из-под молока, завёрнутую в белую ткань… Повесила несколько ёлочных игрушек… Нашла свечку. Разрезала её на несколько частей, прикрепила к ветви... Из соседних комнат медленно шли родственники, опираясь на палки, закутанные, с неузнаваемыми от истощения лицами. Глядя на пламя угасающих свечей, все вдруг заплакали…
Первым в январе 1942 г. не стало дяди, брата моей матери. Константин Константинович Флуг – знаменитый китаист, работал в Академии наук, специалист по древним рукописям Китая XV века, в прошлом офицер Добровольческой белой армии. Потом умер мой отец. Он страшно, протяжно кричал: «А-а-а-а!» – в комнате, освещённой тусклым пламенем коптилки. Как сказал врач, вследствие «психоза от голода». Отцовский крик долго потом стоял у меня в ушах и вызывал ужас…
В начале февраля 1942 г. умерла моя бабушка Елизавета Дмитриевна Флуг – внучка знаменитого русского историка и статистика Константина Ивановича Арсеньева, воспитателя государя-освободителя Александра II. Я зашёл к ней в комнату. «Бабушка! Бабушка! Ты спишь?» В темноте подошёл ближе. Глаза её были словно полуоткрыты… Я положил бабушке руку на лоб. Он был холоден, как гранит на морозе… Не помня себя от ужаса, вернулся к маме и сказал: «Она умерла!» В ответ – едва слышный шёпот: «Ей теперь лучше. Не бойся, мой маленький, мы все умрём».
Как-то мама пришла из магазина напротив дома, где нам выдавали по 125 граммов хлеба на человека. С трудом дыша, легла на кровать и тихо сказала: «У меня больше нет сил, кажется, что это так далеко». С тех пор она не вставала...
В доме 4 трупа… Запаха нет, потому что вся квартира была огромным холодильником… Первой решили хоронить бабушку. За деньги не хоронили, только за хлеб. Но мама и тётя Ася с трудом уговорили дворничиху тётю Шуру взять два дневных пайка хлеба – 250 граммов и 100 рублей. Тело замотали простынёй и зашили. На углу были вышиты инициалы бабушки «Е.Ф.». Дворничиха обвила бабушку верёвкой и привязала к моим детским санкам. Она обещала отвезти и похоронить на Серафимовском кладбище.
…За нами пришли, чтобы на машине перевезти на Большую землю. Дядя Миша был на Северо-Западном фронте. По его просьбе машина, которая привезла в военный госпиталь медикаменты, возвращаясь на фронт, должна была взять нас. Дядя не знал, что мой отец, его брат, уже умер. Из нашей семьи осталось двое: мама и я. Мама не могла даже пошевелиться, глазами следила за чужими людьми, пришедшими за её единственным сыном.
«Я поправлюсь и приеду к тебе», – тихо говорила она. Глаза её были полны слёз, которые она пыталась скрыть. «Я плачу потому, что мы расстаёмся... На месяц. Не больше, только на месяц», – говорила она, как будто убеждая себя. Мама попросила меня принести из шкафа маленькую коробочку. Там, как я знал, была медная иконка, о которую ударилась пуля турецкого солдата. Если б не она, то пуля пробила бы грудь моего деда на Балканах во время сербско-турецкой войны.
«На, возьми, на счастье (эта маленькая медная позолоченная икона Матери Божией всегда, по сей день со мной)... Я всегда с тобой. Мы скоро увидимся...»
Мама умерла, когда мне было 11 лет. Тогда и поселилось в моей душе чувство одиночества… И воля к жизни…
Наконец блокада была прорвана, и я вернулся в родной город, на пустынные набережные и проспекты столь любимого мною, загадочного в дивной красоте своей Ленинграда – Санкт-Петербурга. Я словно заново открывал его, хоть он был мне до галлюцинаций памятен. Летний сад; заколоченный досками Медный всадник; раскрашенные, будто плащ-палатки, величавые дворцовые ансамбли; крики чаек и брызги волн, стекающие словно слёзы по граниту набережных; былое великолепие имперских парков, вскопанных под чахлые огороды, – пустынный и ветреный город, населённый скульптурами и отражёнными в величавых невских волнах творениями его великих зодчих…
Я шёл по безлюдной набережной у Летнего сада, и иногда мне казалось, словно мама окликает меня. Я оглядывался, но видел могучие воды Невы и кружащиеся над ней стаи чаек. В 1944 г. (почти сразу после приезда) мне посчастливилось поступить в среднюю художественную школу при Институте им. Репина Академии художеств СССР. Искусство и упорный труд художника спасали меня от одиночества…»
Илья Глазунов написал свои воспоминания в 1996 году, когда после распада СССР Россия переживала нелёгкие времена, но художник верил в её возрождение. «В 1945 г. Иосиф Джугашвили поднял бокал за великий русский народ, – писал он. – Я видел, как по Садовому кольцу в Москве вели пленных немцев. Стоя в толпе, я со жгучим интересом рассматривал тех, кто недавно бомбил мой великий город Петроград, презирая «низшую славянскую расу». Я смотрел на них с брезгливостью победителей… и ненавистью. Мне было уже 14 лет.
Сегодня мы должны в новом поколении вырастить элиту нашего государства – мужественную, энергичную, преданную своему великому Отечеству, которая будет достойна памяти победителей в Великой Отечественной войне», – завещал нам выдающийся живописец в своей книге.