 |
ЛЕСНОЙ ЦАРЬ
Я буду скакать по холмам,
по тёмной вечерней дороге,
где тени, восстав из лесов,
клубятся в тоске и тревоге.
Гори же, прощальный закат,
не меркни, полоска живая!
Вершины вонзились в тебя,
по капле всю кровь выпивая.
Услышат ли топот копыт
в далёком оставленном стане,
где белая церковь стоит
по горло в вечернем тумане?
И скоро её навсегда
ночная завеса закроет.
Восходит на небо луна
и низко висит над горою.
Скачи же, мой преданный конь,
по родине, как по чужбине!
Исчадия ночи и зла
тебя не сгубили доныне.
Во мраке дорогу торя,
лети над родной стороною!
Дыханье Лесного царя
всё ближе у нас за спиною.
Родимый, давай поспешай!
Заклятье мне веки сковало.
Держись! В нашей жизни с тобой
ещё не такое бывало.
Вперёд, златогривый, вперёд!
Удача тебя не обманет:
тебе же и солнце взойдёт,
тебе же и утро настанет.
ЗВЕЗДА
Затеряна в кругу светил
твоя заветная звезда
и неземным потоком сил
упорно движима всегда.
Никем не предугадан час,
когда взойдёт она в зенит.
Тебя, быть может, только раз
она лучами осенит.
И будет дом, и снег в окне,
и печь затопится в дому,
покуда стрелки на стене
не принуждают ни к чему.
Как бы невидимой рукой
от сердца камень отвели –
стоит торжественный покой
столпом от неба до земли.
Живи в предчувствии чудес
и разбазаривай в гульбе
бесценный миг, когда с небес
бросают лестницу тебе!
Но в час, беспечно спишь когда,
созвездья свой продолжат ход,
и, дрогнув, сдвинется звезда,
и над тобой беда взойдёт.
ФЕЛЬДШЕР
Ветер в пробоинах стен завывает,
парк вековой безнадёжно печален.
Старенький фельдшер
здесь часто бывает,
ссохшейся тенью стоит у развалин.
Каменных статуй понурые спины,
холод мансарды да яма колодца…
В дом этот чёрный,
дворянский, пустынный
жизнь никогда, никогда не вернётся!
В давние, былью поросшие годы
знатный хозяин бежал за границу.
В доме господском по воле народа
односельчане открыли больницу.
Вместе со всеми на стройке с рассвета
вкалывал дюжий глава сельсовета,
зычно орал со стропил всему свету:
«Лучшей больницы и в городе нету!»
Тут и прошла неуёмная юность,
тут и война колесом прокатилась.
Сколько здесь раненых
к жизни вернулось –
да с того свету, считай, воротилось!
Помнят ли стены промозглые эти,
как здесь рождались весёлые дети,
как на лошадке своей по ухабам
фельдшер являлся
к беременным бабам!
Незачем долго работать в России –
кровью к земле прикипая, трудиться.
Нынче никто не содержит такие
в нищей деревне большие больницы.
Если ты хворый –
ступай себе в город,
катятся к городу автомобили.
А за околицей, у косогора
церковь покрасили, восстановили.
Тянутся к ней просветлённые лица,
скованный дух обретает свободу.
Старенький фельдшер
не ходит молиться:
он о себе не заботился сроду.
Разве душе, изгоревшей до края,
легче или тяжелее бы стало?
Грозные образы ада и рая
блёкнут пред тем, что она испытала.
Вехи дорожные чести и долга,
детские призраки рая и ада…
Слишком уж долго живу я! Так долго
русскому жить человеку не надо.
БЕГСТВО В ОРЕНБУРГСКУЮ СТЕПЬ
Приблизится сумрачный срок
садов, облетевших дотла,
и будет лежать вдоль дорог
листва, что навеки легла.
И стало быть, незачем нам
в узде свою волю держать.
Прозрачно по всем сторонам.
Настала минута бежать.
Оставь свой насиженный кров,
удаче доверься сполна:
меж дальних и ближних лесов
промчаться успей дотемна;
порви эту тяжкую цепь
деревьев, стоящих стеной,
ворвись в Оренбургскую степь,
как в сердце России родной!
Великая мощь пустоты,
мороза хрустальная тишь.
Уральские сдвинув хребты,
всё дальше и дальше летишь.
Так всякий непризнанный сын,
узду намотав на кулак,
ввергался в просторы равнин,
в потоки борьбы и атак.
Бедняк ты иль дерзкий палач,
беглец ты, пустившийся вскачь, –
там древо растёт карагач.
О степь оренбургская, спрячь
меня в своей гордой пустыне,
где рыщут Краснов, Хомутов,
казачий вожак Корсунов –
и всякий здесь не на чужбине!
Гони же, усталый шофёр,
вслепую сквозь ветер и снег!
Ты – мученик, выскочка, вор?
О том не узнают вовек.
И вот Оренбурга огни,
и вот этих крепей тепло.
Гони же, родимый, гони,
однажды и нам повезло.
ДУДКА
Как из космической мне синевы
виден далёкий степной горизонт!
Кверху он выкинет дудку травы,
белый распустит ликующий зонт.
Как хорошо этой смелой траве
в росах расти и ночами белеть,
жить в естестве, умирать в естестве
и никогда ни о чём не жалеть!
Не поминала, чего не сбылось,
и не просила, чего не достать,
белая дудка, вселенская ось,
сил неразгаданных лёгкая стать.
Возле тебя проступают сады,
ягод лукошки ведут хоровод,
носят крестьяне в корзинах плоды,
всякая овощь привольно растёт.
Тут же и он, арендатор земли,
пылью облеплен, ветрами потёрт,
лодку берёт и застрял на мели:
рыбу ловить удосужился, чёрт!
Тут и кума принялась горевать,
перебирая в кошёлке грибы:
«Не было счастья – и дальше: плевать,
некуда, девки, бежать от судьбы!»
Что ж ты, судьба, не лиха, не мила,
дурой растёшь, никого не кляня!
Что ж ты, родная, не мимо прошла –
в белую дудку втянула меня!
СОВРЕМЕННЫЕ АРГОНАВТЫ
Ненадолго прощались,
но надолго они уезжали.
Слёзы местных красавиц
не смутили их, не удержали.
С домоседами споря,
уверяли, что дело простое –
волны южного моря
намотать на весло золотое.
Кто решится на это,
пусть спасётся из хлябей бездонных,
не ослепнет от света
зачарованных стран полудённых,
по созвездиям южным
пусть отыщет дорогу обратно,
вместе с грузом ненужным
к берегам подойдёт аккуратно.
И, пока не забыла,
их толпа допытает, наверно,
сколько выпито было,
чем кормили в прибрежных тавернах.
Этак вас доконали!
На руках ведь едва не носили.
Все про всё разузнали,
золотого руна не спросили.
Вновь гадалка гадает,
по ладони соломинкой водит,
сколько сил пропадает,
сколько жизни впустую уходит.
Но затоплены трюмы
древней лодки, волнами пробитой,
ходят поверху думы,
не ища красоты позабытой.
СВОБОДА
Лишь северный ветер промчится насквозь,
в порыве осенние рощи тревожа –
фальшивое золото с веток снялось
и вмиг настоящего стало дороже.
Так дорого всё, что мгновеньем живёт,
в день смерти своей воспаряет,
блистая.
Завихривай, ветер! Пусть выше плывёт,
пусть небо заденет червонная стая!
По всем закоулкам листва поднялась,
по всем деревням затопила округу,
широкой волною в пространство влилась,
его уплотнила и двинула к югу.
Гуляй же, пластайся по тверди земной,
по чёрным озёрам ищи себе брода,
столпом золотым проходи надо мной –
я знаю: так выглядит только свобода.
Она не в богатстве, она не в борьбе,
законам и логике не поддаётся.
Она возникает сама по себе –
а значит, не каждому в жизни даётся.