Марина Попова. Поцелуй куниц на МЦК. - М.: ОГИ, 2024. – 272 с. – 1000 экз.
Создательница этой книги прозы, в которую вошли автобиографическая повесть и несколько рассказов, известна как состоявшийся и успешный художник-монументалист, чьи инсталляции украшают стены общественных зданий в России, Канаде, США, Китае, Аргентине. Однако не менее уверенно, чем кистью, Марина Попова владеет пером. Её произведения уже публиковались в российских литературных журналах и сборниках, и недавно вышедшая книга – новое веское тому подтверждение.
В отличие от Валентина Катаева, который, в полном соответствии со своей эпохой, изобрёл ёмкую формулу «Время, вперёд!», Марина Попова хотела бы обратить прожитые годы вспять. «Зародилось у меня вздорное желание запустить время в обратном направлении», – откровенно признаётся она. Разумеется, автор осознаёт: время – не волчок, скорее, веретено, которым можно смертельно уколоться. Но ведь само это слово означает «вертящееся», правда, об этом мало кто памятует. «…Когда уезжаешь далеко и надолго от родного дома, который помнит тебя молодой, время замедляется и становится твоим союзником: в каком возрасте уехал, в том и законсервировался», – делится наблюдениями М. Попова. И не сложно понять и разделить стремление «обустроиться в месте, где стены помнили и понимали меня».
Время и пространство – две неразрывно связанные величины, а Марина Попова давно живёт на две страны, Россию и Канаду. Но по прошествии долгих лет она ощущает: для неё настала «пора нереста без репродуктивной функции – смертельный поход против течения назад к месту рождения».
Как известно, «большое видится на расстоянье», и Марина Попова острым зрением художника и цепкой, ёмкой памятью фиксирует и хранит ряд примет, характерных для определённого временного пласта.
Её сознание живёт не в двух, а в трёх пространствах: детство – Киев, юность – Москва, зрелый возраст – Монреаль… Вот каким, живым и ликующим, предстаёт в её памяти Киев: «весенний Город, ожившая толпа, сбросившая наконец зимнюю одежду, девочка, идущая по Прорезной улице на Крещатик…» И, хотя речь здесь идёт вовсе не об авторе этих строк, она видит себя такой же девочкой в счастливом городе детства.
Иное дело – Москва, сюда она часто приезжает и отмечает изменения, словно временные кольца на срезе дерева. Многочисленные особенности нашей повседневности предстают узнаваемыми в её изображении. Вот бороздят московские пространства женщины, распространяющие гербалайф, в то время как в Канаде сетевой маркетинг уже сходит на нет. Вот знаменитая Рублёвка с её особняками и нуворишами, их причудливые вкусы, запросы и фантазии. Вот коронавирусный карантин с угнетающим домашним заточением, зловещими, почти гротескными масками и перчатками. А вот на столичном кладбище, «как грибы после дождя, разрослись памятники из полированного гранита с изображениями парней в полный рост с мобильными телефонами на фоне «мерседесов». Москва 90-х, Москва нулевых, Москва двадцатых ХХI века предстаёт на страницах книги в таком множестве точных и фактурных деталей, что можно было бы приравнять Марину Попову к добросовестному летописцу. Однако создатель летописи обязан быть беспристрастным, а здесь чувствуется лирическая и подспудная поэтическая струя. «Время и сейчас представляется мне книжкой-раскладушкой или слоёным пирогом, пропитанным личным опытом…» – признаётся М. Попова.
Главный герой этой книги – именно Время, изменчивое и постоянное, ускользающее и уводящее в вечность. С одной стороны, Время – самый справедливый судья, с другой – оно, как известно, пожирает своих детей. Напоминание о быстротечности времени с неизбежностью влечёт за собой мысль о конечности земного пути, необходимость задуматься о наследниках и преемниках. И речь идёт о памяти и духовной традиции, которыми мы так богаты. Автор с горечью осознаёт: её дети остаются пока «чистыми канадцами без русских сантиментов, не готовыми наследовать интеллектуально богатое, но чужое для них прошлое». Ей самой слишком хорошо известна «многослойность … пространств, хранящих в себе тайны, время и память». А утрата памяти равносильна потере жизни, причём не только своей, но и всех предыдущих поколений. Именно поэтому, приводя в порядок московскую квартиру родителей, автор этой повести уверена: «я осуществила свою сверхзадачу и, обманув время, продлила жизнь нашей семьи».
Марина Попова убеждена: «летучее, неосязаемое Время может быть выражено только при помощи искусства». И не только выражено, но и, в известной степени, побеждено, недаром утверждали древние: vita brevis est, ars longa. Именно поэтому столь важны для нее часы, проведённые в мастерской, где «подготавливался специальный грунт, переносился эскиз, смешивались краски, золотилась поверхность, возникал мир…» И в этом волшебном пространстве особенно уместны слова из немецкой песенки, которые приведены в эпилоге: «Я сижу у Времени на краю // И жду, жду, жду…»
Повесть Марины Поповой читается с увлечением, на одном дыхании, я бы рискнула сказать – запоем, хотя в ней отсутствует интригующий сюжет, неожиданные повороты, особые трюки или ухищрения, рассчитанные на привлечение внимания. Мне уже захотелось вернуться к книге, перечитать многие страницы, чтобы открыть для себя тайные глубины, дополнительные ассоциативные связи. Голос автора словно звучит за текстом естественно и доверительно, рассказывая читателю о наиболее важном для неё, пропущенном сквозь призму личного опыта и переживаний. Марина Яковлевна предпочитает говорить просто о сложных предметах. И, пожалуй, эту прозу ни у кого не повернётся язык назвать не только дамской, но даже женской: речь в ней идёт о важнейших экзистенциальных вопросах бытия, общечеловеческих проблемах и ценностях.
Дополнительную притягательность и особый шарм придают произведениям Марины Поповой её чрезвычайно непринуждённые отношения с родным языком, нигде не переходящие в панибратство и амикошонство. Жизнь на две страны не притупила в ней способность и умение не только говорить и писать, но и мыслить по-русски. Недаром она отмечает: «эмиграция в иной язык, казавшаяся… успешной, явно не дотягивает до свободного разлива родной речи». И как тут не вспомнить классические строки Николая Заболоцкого: «Тот, кто жизнью живёт настоящей, // Кто к поэзии с детства привык, // Вечно верует в животворящий, // Полный разума русский язык!».