Когда ты самурай, ты должен помнить о своём лице. Держать его. Прятать. Особенно утреннее. Потому что никто не должен видеть утреннее лицо командира. Потому что лицо мужественного воина должно быть маской. Так писал Мисима.
«Утреннее лицо командира предназначено для подчинённых, чтобы по нему они могли сразу же прочесть боевую задачу на день. Это лицо прячет свои тревоги, беды, отчаяние, оно всегда должно внушать солдатам уверенность и оптимизм. Командир притворяется, натягивает маску мужества, помогающую отринуть личные горести и стереть следы увиденного ночью кошмарного сна. Только таким обликом должен приветствовать поживший на свете мужчина солнце нового дня».
Ему вторит кукушкой Сайгё (это ненастоящее имя, подлинное имя – Сато Норикие, но он отрёкся от аристократической жизни, от службы в императорской гвардии, спрятал то своё прежнее лицо, молодым ушёл в монахи, скитался по монастырям, а ведь монах – это тоже воин, но на других туманных полях):
Умереть весной,
Лежа так, чтоб на меня
С вишни падал цвет,
И чтоб полная луна
Мне сияла с высоты.
Нам этого не понять. На нас может упасть только чашка кофе с высокого поребрика кровати, если мы неловко повернёмся. Всё не можем встать, всё нам не можется. Мы не самураи.
Не умеем жить, не умеем умирать. Даже замаскировать на наших опухших и стареющих лицах следы ночных тревог не умеем. А они – умели. Мужественные воины тоже, как дамы, румянились, когда были бледны от недоедания. Но почувствуйте разницу: дамы, чтоб привлечь поклонение, воины – чтоб показать здоровый цвет лица.
А ещё специально ковыряли зубочисткой в зубах, как будто только что поели мяса.
Я встал утром, смотрю в зеркало, опять у меня лицо в аллергическом раздражении, в пятнах жизни. Я не самурай. А жаль. Куда уж нам до них.
Если спросить где-нибудь в инете: «Как бы вы хотели умереть?» – пятеро из десяти напишут: «От старости. Сидя в качалке и глядя на море». Самурай рассмеялся бы нам в лицо. Прям в наши аллергические пятна.
Самурай хочет умереть только в бою. Ну или – чтобы вишня. На крайний случай. Ему не нравится старость.
Тоскую лишь о былом,
Тогда любили прекрасное
Отзывчивые сердца.
Я зажился. Невесело
Стареть в этом мрачном мире.
Это опять Сайгё. Случилось так, что его жизнь пришлась на тяжёлые для Японии времена, когда клан служилого дворянства (собственно, это и есть самураи) боролся с дворцовой аристократией. Возможно, Сайгё из-за этого и ушёл в монахи. Но от призвания не уйдёшь.
«Что ты чувствуешь, – спрашиваю своего приятеля, – когда качаешься в спортзале?»
«Лёгкость, – отвечает, – эйфорию».
И ни слова о вишне и луне. И войне.
А одна моя знакомая написала:
«А у меня сын сходил в Красноярске в зоопарк, где жили семь жирафов (они умерли потом все). Выходит из зоопарка и говорит задумчиво: «Мы ничего не знаем о жирафах!»
По-моему, это универсальная фраза».
По-моему, тоже.
Мы ничего не знаем о жизни, мы ничего не знаем о самураях, мы ничего не знаем о жирафах, мы ничего не хотим знать о нашем настоящем утреннем лице воина. А стоило бы.