Ночь в Переделкине
Электричка вздохнёт устало,
Лист опустится за окном…
Ощущаю, что сердце стало
Беспокойнее с каждым днём.
Просыпается среди ночи
И не может никак уснуть.
И звезда на «Святой источник»
Совершает последний путь.
И луне в эту ночь не спится,
Стынет в Сетуни до утра,
И кричит среди ночи птица
Вся из лунного серебра.
Это осень и всё тут просто –
Есть предчувствие лучших дней,
И под небом со звёздным просом
Всё отчётливей, всё ясней.
Бабье лето в Москве
Вновь сентябрь рассыпает монету,
Заставляя звенеть синеву,
И мгновения бабьего лета
Наполняют дыханьем Москву.
Чьи-то мысли над городом кружат,
Как вода из криницы, чисты,
И с опаской по глянцевым лужам
Разноцветные скачут зонты.
Я люблю это время шальное,
Время встреч и последних разлук,
Когда бисерный дождик – стеною,
И сердец обезумевших стук.
Подбежишь к остановке трамвайной,
Мокрый зонтик в руках теребя,
И какой-нибудь голос случайный
Оглянуться заставит тебя.
Заслонивший собою полсвета,
Мне серебряный дождь не грозит,
Словно лодка по бабьему лету
Запоздалый трамвайчик скользит.
Усадьба Кусково
в августе
Аллеи скоро вымостит листва,
Пойдут плясать по лужам сентябрины.
Напишутся хорошие слова,
Не менее хорошие картины.
Под небом промерзающей Москвы,
Как путники, сошедшие с дороги,
Заснут, не опуская головы,
Обветренные греческие боги.
Но время есть до первых холодов
И возле статуй созревает чувство,
Что боги после праведных трудов
Задумались о тонкостях искусства.
Утки на Яузе
Утки дикие на Яузе
Кормом не обделены.
Только в крике, только в паузе
Ощущение вины.
Может быть, за то, что в августе
Не пустились в долгий путь,
И себя лишили радости,
Сев однажды отдохнуть.
Тешат душу ожиданием
Первых листьев и травы
Возле воинского здания
На окраине Москвы.
Вот опять они закрякали
Под обломками луны,
И взаправдашние плакали
Их придуманные сны.
Дожди
Дожди повисли над Москвой,
И светлый город в целлофане.
Век доживает бабий свой
Берёза в жёлтом сарафане.
О чём-то шепчутся грачи,
Прижавшись на ветвях друг к другу.
И ветер северный кричит,
Как чумовой, на всю округу.
Какая хмурая пора!
Какие горестные дали!
И всё короче вечера,
И всё длинней у них печали.
Красная площадь
На Красной площади парад,
Скопленье войск и ветеранов.
И звёзды на груди горят,
Нашивки говорят о ранах.
Здесь вся Россия заодно,
И тут сердца согласно бьются.
И люди, как им суждено,
Людьми в России остаются.
Дом на Арбате
На Арбате, оглохшем от тиши,
Где вы прожили лучшие дни,
Озаряют февральские крыши
Фонарей золотые огни.
А тогда ещё плавились свечи
И дарили душевный покой,
И Наташины смуглые плечи
Обнимали вы чуткой рукой.
И писалось просторно и много,
Едкий вызов ещё не звучал,
И казалось, что ваша дорога
Только в самом начале начал.
...Я шагаю с Арбата к «Смоленской»,
Где в метро торопливый народ,
И всё кажется, встретится Ленский,
И Онегин с Татьяной придёт.
Прогулка
На Пионерских – Патриарших,
Вздремнувших до весны прудах,
Качаются разлуки наши,
Как ласточки, на проводах.
Бредём вдоль низенькой оградки
Навстречу счастью и весне,
Твои серебряные прядки
Ложатся на погоны мне.
И повторяется стократно,
Что вдаль глядит поверх голов
Задумчивый и необъятный
Иван Андреевич Крылов.
Коломенское
Озябшая от сквозняка,
Меня Коломенским вела ты,
Неспешным шагом сквозь века
К реке, в Полковничьи палаты.
Над куполами зрела Русь
И прорастала чистым снегом,
И обрывалась в сердце грусть
Твоим неповторимым смехом.
Стояла баржа на реке.
По берегу гуляли люди.
Казалось, так на сквозняке
Тепло мне никогда не будет.
Мы вновь растаптывали март
Неторопливыми шагами,
И тихо таяла зима
У нас с тобою под ногами.
Гадание
на жёлтых листьях
Ботанического сада
Тишина и благодать.
Долгожданная отрада
На листве себе гадать:
Как там будет, что случится,
Не предаст ли лучший друг?
Осень, огненная птица,
Нагадай мне счастье вдруг.
Разложу пасьянс в аллее,
Где не слышно голосов,
Карту порванную склею
Грустью прожитых часов.
Наложу печаль упрямо
На фальшивую судьбу,
Выйдет пиковая дама,
На которую табу.
Мне б червовую вначале!
Но, коль выбор не широк,
Я согласен на печали
И на тысячу дорог.
Где ты, пиковая? Руку!
Карта осенью не лжёт.
Вон как сладко сквозь разлуку
Наша встреча сердце жжёт!
С работы
Можно в метро почитать, поспать,
Залюбоваться москвичкою.
Это примерно лет в тридцать пять
Стало моей привычкою.
Словно на выставке: сплошь меха,
Стильные сумки женские.
Свиблово, скоро ВДНХ…
Чацкие всюду, Ленские…
На Кольцевую бегу опять.
Эта мне радиальная!
На «Комсомольской» в 17.05
Давка почти скандальная.
Я никому ничего не сказал,
Дело оно привычное.
Что? Почему на Казанский вокзал?
Личное, братцы, личное!
Метро
Мчусь на свидание – бес в ребро.
Станция «Маяковская».
Самое лучшее в мире метро
Это московское.
В нём многоцветье, всегда весна
И обстановка братская.
Шум перегонов и вот она
Наша «Арбатская».
По эскалатору выйду в снег,
Сказка неповторимая.
И обниму на виду у всех:
– Здравствуй, любимая!
Слон
По Большой Никитской,
или Малой Бронной,
Или Баррикадной, или Поварской
Слон шагал весёлый,
слон шагал двухтонный,
Хоботом размахивал будто бы рукой.
Он из зоопарка незаметно вышел,
И пошёл спокойно прямо к ЦДЛ*.
Дали ему яблок, дали ему вишен,
Да таких, которых в жизни он не ел.
Он шагал Москвою, он шагал столицей,
Улыбался мило встречным на ходу.
У ворот Никитских вздумалось напиться,
Только вот не вспомнит он, в каком году.
Из фонтана пил он, не боясь прохожих,
Не боясь, что горло может заболеть.
Не боясь простуды… Только всё же, всё же
Он мечтал, что кто-нибудь
сможет пожалеть.
Подошёл нежданно человек в фуражке
Подошёл, конечно, он непросто так.
Подошёл и строго вдруг сказал бедняжке:
– Попрошу, пройдите срочно в зоопарк!
Так слону казалось, так оно и было,
Только это было всё-таки во сне.
Слон лежал двухтонный,
несказанной силы,
И хитро подмигивал по-слоновьи мне.
*ЦДЛ – Центральный Дом литераторов