Евгений Славутин
Публичная лекция Михаила Чехова, прочитанная им в Голливуде за несколько недель до смерти, по смыслу, значению и глубине заключённой в ней идеи, бесспорно, может быть названа Театральным Евангелием XX века. Идея любви как краеугольного камня в творчестве актёра выходит далеко за рамки чисто профессиональной, цеховой и корпоративной деятельности, прорастая своими корнями к самим источникам вдохновения, варварски замутнённым в наше время корыстью, тщеславием и пошлостью.
Перед тем как вы прочтёте это духовное послание Михаила Чехова, я хотел бы рассказать об одной совершенно невероятной встрече, которая, как мне кажется, имеет ко всему этому самое прямое отношение.
Однажды после спектакля «Чёрный человек, или Я бедный Сосо Джугашвили» ко мне подошла незнакомая женщина и сообщила, что меня хотела бы видеть Изабелла Юрьева. Естественно, что чувство, которое я при этом испытал, было похоже на шок.
Великая Изабелла Юрьева дебютировала в московском театре «Эрмитаж» в 1925 году, а на дворе, если я окончательно не сошёл с ума, был уже 1990‑й. С тем же успехом меня мог хотеть видеть Маяковский или Есенин. Оказалось, что с ума я не сошёл. Это действительно был 1990 год, и это действительно была Изабелла Юрьева.
Несмотря на свой весьма почтенный возраст, а было ей ни много ни мало 88 лет, она излучала столько света, радости и энергии, что я снова испытал чувство, похожее на шок.
Не напроситься к ней в гости, принимая во внимание, что она сама захотела со мной познакомиться, было бы с моей стороны полным безумием. И вот, договорившись о дне и времени визита, я, разумеется, заявился к ней с огромным букетом цветов и внушительной коробкой шоколадных конфет.
Открыв дверь, она с ужасом посмотрела сначала на цветы, потом на конфеты, потом на меня и, сопровождая свою речь немыслимой пластикой рук и перегибов тела, напоминавшей пластику Саломеи в исполнении Иды Рубинштейн, стала упрекать меня в расточительстве, которое я не должен был себе позволять.
Вскоре цветы украсили антикварную вазу, а коробка конфет – старинный стол, накрытый для чайной церемонии. Я потерял бдительность и опрометчиво взял в руки блюдечко с чашечкой чая, по какому-то собственному рецепту приготовленного лично для меня легендарной дивой. Не успел я сделать глоток этого волшебного напитка, как немедленно получил доказательство этой легендарности – из радиоприёмника зазвучал терпкий опьяняющий голос самой Изабеллы Юрьевой. Это снова заставило меня испытать чувство, похожее на шок. На некоторое время я потерял дар речи, но, опередив мои беспомощные комплименты, по понятной причине застрявшие у меня в горле, она как ни в чём не бывало небрежно заметила, что, к сожалению, это не лучшая запись этого романса в её исполнении. В ответ я промычал что-то вроде того: «Куда уж лучше, сейчас уж никто так петь не умеет». С этим при всей своей скромности она не могла не согласиться: «Мы ведь пели без микрофона и своим голосом, а они поют в микрофон не своим. И потом, мы ведь понимали, о чём поём, а они не понимают – для них все слова одинаковые. В одном романсе у меня были такие слова: «И с ненавистью, и с любовью». Но я понимала, что «ненависть» и «любовь» – это разные слова, и пела их по-разному. Сейчас у меня уже нет голоса, но я вам расскажу, как я это пела…» Интересно, как, подумал я и предусмотрительно поставил чашечку с недопитым чаем на блюдечко. Но то, что произошло дальше, я, конечно, не мог предусмотреть, иначе не стал бы держать в руках блюдце с чашкой чая, а заранее поставил бы их на стол. В своё оправдание могу лишь сказать, что до того я ни разу в жизни не чаёвничал с великими певицами и никак не мог предположить, что, даже потеряв голос, они не теряют способности потрясать.
Трудно пересказать её рассказ, потому что словами его передать невозможно. Она как-то совсем невыразительно и бесцветно что-то прошептала про ненависть, но слово «любовь» сказала так, что чашка с чаем вдруг сама по себе отделилась от блюдца и полетела вверх. Слава богу, у меня хватило ловкости поймать её на лету и избежать катастрофы.
Не знаю, можно ли верить греческому мифу о том, что Орфей своим пением мог приводить в движение деревья и камни, но в том, что Изабелла Юрьева с помощью магии слова «любовь» это делать умела, я мог убедиться на собственном опыте.
20 августа заслуженный деятель искусств России, художественный руководитель театра «МОСТ» Евгений Иосифович Славутин отмечает 77‑й день рождения. Цифра не круглая, но согласитесь – красивая. И совпадает с открытием
26‑го сезона. А 7 сентября родилась народная артистка России, прожившая век, – Изабелла Юрьева. Это эссе было написано в конце 90‑х годов прошлого века как предисловие к книге Михаила Чехова «О любви в нашей профессии».