Двух популярных, ярких, совершенно разных по стилю и интонации писателей – Михаила Кураева и Валерия Попова объединяет не только принадлежность к Петербургу, но и вручённые в октябре государственные награды «За заслуги в культуре и искусстве»: в октябре обоим литераторам были вручены ордена. «ЛГ» в недавнем интервью уже поздравила Валерия Попова с заслуженным орденом, а сегодня у нас в гостях другой орденоносец – Михаил Кураев.
– Михаил Николаевич, примите наши искренние поздравления! Вообще, у вас ведь уже немало регалий, не так ли? Вызывает ли орден «За заслуги в культуре и искусстве» какие-то особые чувства?
– Любая награда – лотерейная ситуация. В жизни я встречал людей, заслуживавших самых высоких наград и не получивших их. Поэтому, когда тебе что-то выпадает, то приходится думать: «А почему тебе? За что?» И это, наверное, заставляет оглянуться и посмотреть: а что же тобой, в сущности, сделано?
Эта награда новая, неожиданная. Когда-то я и не предполагал себя в качестве прозаика – первая моя книга появилась в канун пятидесятилетия, как говорится, немножко припозднился, да? По сути дела, меня заставил писать страх. Показалось и до сих пор не оставляет ощущение, что если я не расскажу о людях, которых знаю, то они просто исчезнут из памяти людской с их единственной и неповторимой жизнью: не будет тётки из брючного участка фабрики Володарского, Гришки с еврейского кладбища, патронажной сестры, исчезнут лётчики, моряки и многие другие. Кто их вспомнит, если я о них не напишу?.. Тридцать лет я работал в сценарном отделе «Ленфильма», а теперь вот тридцать – в литературе. Двадцать пять книг и четырнадцать фильмов по моим сценариям. Также моё имя осталось в полусотне кинолент как редактора. Будем считать, что вклад в культуру есть. А то, что он замечен коллегами, – это, как говорил Несчастливцев у Островского, лестно.
– «Ленфильм», знаменитый когда-то на всю страну, ещё в 90-е годы приказал долго жить. Классический вопрос: что делать?
– Не знаю. Восемьдесят лет «Ленфильм» был не только второй по производственной мощности киностудией, но прежде всего живым творческим организмом. Сегодня это выставочно-мемориальное пространство и база производственных услуг. Времена изменились, кино лишилось финансовой поддержки, зарубежные фильмы вытеснили из кинопроката отечественные картины. Случилось торжество спекуляции. Был ликвидирован творческий контроль, на смену художественному совету (в широком смысле), поддерживавшему авторитет киноискусства, пришёл барышник. Появились организаторы производства, продюсеры, и начался разговор про «формат» и «неформат». И стали гнать продукцию, как бы помягче её назвать… ширпотреб. А я в литературе и кинематографе старовер, конечно. Поэтому мне грустно слышать эти «форматные» диалоги с экрана: «Ты в порядке? Я в порядке».
– Михаил Кураев – житель Ленинграда, Петербурга и Москвы. Что вам роднее?
– Ленинград я не предам. Здесь родилась мама, жили мои предки и захоронены наши блокадные кости. В Москве я прожил около трёх лет, это было в начале девяностых. Но мне, как ленинградцу, столица казалась если не враждебной, то какой-то чужой. Всегда существовало соперничество между порфироносной вдовицей и нами. Хотя на самом деле это соперничество в какой-то мере игрушечное.
– Раз мы заговорили о соперничестве… Скажите, писатель писателю – друг? У вас есть друзья-писатели?
– А как же! Конечно, начиная с Аввакума. Я любил наши беседы с непростым и прекрасным Виктором Конецким. С Астафьевым у нас были отношения отеческие, братские, сердечные: в Красноярске я бывал чаще, чем в Москве, пока он был жив. Дорогое для меня имя: Валентин Курбатов. Прекрасный писатель. Вот сейчас хотим, чтобы появилась библиотека его имени в Питере. Раз мы культурная столица, то должны такие имена собирать и сохранять.
Кушнера полюбил с первой его книги, которую часто цитирую. А он говорит: «Ты, кроме этой книжки, ничего моего не читал!» Как же, читал. Кстати, он мне чудесную басню посвятил и нешуточные стихи. А вы спрашиваете – дружу ли…
Много лет я дружил с Михаилом Сергеевичем Глинкой, царство ему небесное. Совершенно такой ленинградский, нахимовской выучки человек. Ещё был Марк Галлай – лётчик-испытатель, Герой Советского Союза, он о своих коллегах писал главным образом. Великолепные книги. Я ему однажды сказал: «Марк Лазаревич, вот я читаю ваши книги, и мне кажется, что на земле нет вообще плохих людей, у вас один герой лучше другого. А где сволочи?» Отвечает: «О сволочах пусть другие пишут». В этом смысле мы с ним рифмуемся: мне тоже интересно писать о людях замечательных, о великолепных, а не про себя любимого и про свою собаку.
Жизнь наградила меня знакомством с множеством замечательных людей. Но была одна ужасная история: я потерял связь с вице-адмиралом Владимиром Кругляковым, изменились телефоны, адреса, а у меня вышла книжка о нём. Он был жив, но я не нашёл его. А через полгода узнал, что его не стало. Это так горько.
– Да, я вас понимаю… На встрече с читателями в Доме книги Зингера вы рассказывали, что дружите с отцом Владимиром – настоятелем храма в Мокрушах. И вообще часто общаетесь с церковнослужителями. Однако известно, что вы человек неверующий.
– Помню, я сказал однажды, что лишён благодати веры. Вижу лукаво верующих, так сказать, «на всякий случай», и не хочу пополнять эти ряды. И меня спросили: «Петя по дороге в Царствие Небесное» и «Раскол» – это ваши фильмы?» Да, говорю, мои. Тогда мне ответили: «Ну и не будем больше на эту тему говорить». Чудесно, правда? А разговор этот, кстати, был с директором православной школы – Валерией Шварц. Удивительная школа. Близ подмосковного села Ивановского, где была фабрика, на которой работали мои предки. И началось всё с того, что энтузиасты из этой школы нашли могилу моего прадеда. Я знать не знал, где прадед похоронен… Он только в моей повести помянут полным именем был… А они, по счастью, прочли и нашли могилу. И мой телефон узнали через Союз писателей. В грядущем январе исполнится десять лет, как наша семья учредила в этой православной школе «Рождество» стипендию имени их земляка и нашего предка, моего прадеда Никандра Акимовича Кураева, «трудолюбивого и просвещённого», как значится на мраморном надгробии.
– Замечательная история. А над чем вы сейчас работаете, Михаил Николаевич?
– Нахожусь на распутье. У меня вышли две новые книги («Дни и ночи пилота Аржанцевой» и «Кому не нужна наша история?»), и сегодня я в некой растерянности: за что браться? Времени мало, всё кажется важным. Вот пишешь сценарий и всегда знаешь, когда его закончишь, потому что в кино есть регламент, есть технология. Это и благо, и определённого рода узы вяжущие. А проза – это когда сел рассказ написать, а через пятнадцать лет роман получился. Проза – территория свободы. Как перо пойдёт, куда затащит – не угадаешь.
– Вдохновения и счастья вашему перу!
– Не знаю, что такое вдохновение.
– Тогда только счастья!
– Счастье – это мир на земле. И возможность работать.