Мы спросили у электрика Петрова: «Отчего у вас на шее провод?» Ничего Петров не отвечал, Только тихо ботами качал.
Это вторая в практике Кирилла Серебренникова (после «Рагина») экранная версия известного прозаического произведения. Она снята по одноимённому бестселлеру Алексея Сальникова. Со времени премьеры на Каннском кинофестивале о ней уже много написано (см. 30 профессиональных рецензий на сайте «критиканство»), поэтому имеет смысл обратить внимание на то, что критики почти не затрагивали, – на сходство и различие между экранизацией и литературным первоисточником вообще и в данном конкретном случае.
То, что кино не способно передавать, скажем, ни реальные запахи, ни их словесные характеристики, мало что значит для переноса на экран «Трёх мушкетёров», но имеет значение для повести Сальникова, заканчивающейся словом «запах», которое встречается в ней 45 раз, а его «родственники» «пахло», «пахнет», «пахший» и «запашок» – ещё 26, причём порой в замысловатом контексте, представляющем самостоятельный интерес, как-то: «первая затяжка была какой-то тухлой, с запахом подгнившего мяса». Невоспроизводима на экране и авторская речь Сальникова, впечатляющая чувствительного к языку читателя, о чём бы она ни заходила: о снах Петрова, о восприятии книг библиотекаршей Петровой, о мультиках, которые она не выносит, или о домашней аптечке, описание которой содержит 418 слов или 2212 знаков, не считая пробелов.
Из-за этого с героями книги при экранизации произошла кардинальная метаморфоза: читатель смотрел на них изнутри, а зритель смотрит снаружи, что фактически закрывает от него их внутренний мир, описанием которого, собственно, и занят автор на протяжении всего повествования.
Значительно изменились и отношения между событиями – в повести они вплетены в четыре раздельные линии – трёх членов семейства Петровых и Снегурочки Марины, причём каждая достаточно внятно делится на условно реальные и воображаемые, возможные и невозможные (во всяком случае, в нынешней российской действительности), а в фильме границ между ними почти нет. Трамвайная склока бесшовно переходит в групповой расстрел у городской стены с участием Петрова (Семён Серзин), а его жена в облике Чулпан Хаматовой, готовящая Петрову-младшему (Владислав, будто нарочно Семилетков) еду, вдруг перерезает ему горло кухонным ножом. Словом, на экране царит фантасмагория, которую можно было бы назвать «сумбур вместо музыки», как приснопамятную редакционную статью 1936 г. в газете «Правда» об опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», если бы этот сумбур не сопровождался синтетическим саундтреком, где классика перетекает в модерн и обратно, а Вивальди, условно говоря, переходит в «ГрОб», и если бы волшебная камера Владислава Опельянца не связывала разнородный визуальный материал в отличающийся от сальниковского, но тоже непрерывный и потому единый мир.
Разница в том, что автор книги воспринимает свой мир как существующий в реальности и головах героев, тогда как мир фильма для его создателя является площадкой для игры. Поэтому в картине участвуют не только профессиональные актёры, но также известные представители кино- и литературной среды (Анна Наринская, Любовь Аркус, Шиш Брянский и другие); профессиональные актёры (например, Тимофей Трибунцев) исполняют по несколько ролей, в кадре повсюду появляются прикольные надписи вроде «УВЫ» с кровавыми подтёками, а количество обнажённых (но не возбуждённых во избежание отказа в выдаче прокатного удостоверения) пенисов устанавливает национальный рекорд, достойный российской Книги рекордов Гиннесса. И вообще, из-за невидимых театральных кулис, как из табакерки или «Табакерки», в любой момент может выскочить чёрт, показывающий шиш генеральному бесогону, или другое хтоническое существо (кстати, вошедшее в моду древнегреческое слово «хтонь» употребили почти все рецензенты), и хорошо, что может.
Что касается глобальной метафоры, которую, по мнению многих, несёт фильм Кирилла Серебренникова, то, конечно, заманчиво уподобить его гриппозный, а, по сути, галлюцинозный мир реальному, где людей косит ковид, а судебную историю, куда он попал вместе с товарищами по несчастью, – сальниковскому или кафкианскому, сравнение это пусто в той же мере, в какой абсурд может объяснить другой абсурд или действительность, в которой действуют часто неписаные и многим непонятные законы. Но картина на это и не претендует – достаточно удовольствия, которое можно от неё получить даже при том, что два с половиной часа просмотра строгий редактор посоветовал бы сократить на четверть.
Виктор Матизен