Евгений Тугаринов
Родился в 1958 году. Музыкант, регент, педагог, исследователь, кандидат искусствоведения, член Союза писателей России. Преподавал в Московской консерватории и Православном Свято-Тихоновском богословском институте. Руководитель детской православной хоровой студии «Царевич» при АНО СОШ «Димитриевская». Автор книг «Русские регенты», «Встречи» и др.
Помню, мой отец не раз поведывал мне следующую историю, которая произошла в столице, кажется, в 1928 году, когда его, тогда 11-летнего мальчишку, его отец забрал из Нижнего Новгорода в Москву и поселил в Большом Гнездниковском переулке*. Не стану тянуть с повествованием, тем более что история случилась прямо-таки неординарная, даже жутковатая. Был бы я известным современным сценаристом, я бы такое из неё понаделал!
Итак, история эта произошла поздней осенью 1928 года. Произошла в Москве, и очевидцами, а в какой-то степени и участниками её стали жители одного из домов Большого Гнездниковского переулка, как я всегда отмечал – нашего переулка. Того самого, который отходит вправо от Тверской улицы, если двигаться к Кремлю от одноимённой площади. Проходите магазин «Армения», ныряете в первую же арку – и вы в Большом Гнездниковском. Сказав «очевидцами», я немного погрешил против истины. Собственно, свидетелей-то как раз и не было. Были те, кто затеял эту историю, которая приняла неотвратимый и трагический оборот и стала историей в полном смысле этого загадочного и притягательного для обывателя слова.
Представьте себе обыкновенный городской двор, в котором любят посидеть да посудачить домохозяйки, если они, конечно, уже сходили за покупками на рынок и сварили полуденный борщ. Посидеть любят и мужички-лоботрясы. Они не меньше домохозяек предпочитают проводить неограниченный досуг на воздухе и не хуже их способны пропустить через рентген своих глаз, а главное – жизненного опыта не только сумки в руках идущего мимо них прохожего, но и самого прохожего. Им не надо предъявлять документы, они вам и без того в подробностях расскажут вашу же собственную биографию.
Моряк. Художник Владимир Комаревцев
Но больше всего через этот двор всё-таки проходят: например, те же обитатели близлежащих домов, отчаянно спешащие на работу в советскую контору, или мелкие изголодавшиеся плуты-воришки, работающие в паре и неприметно высматривающие себе очередную жертву. Но может в этот двор ненароком забрести и прохожий – обыкновенный или приметный, но которого непременно заметят, если он только не будет торопиться. И вот в один из хмурых октябрьских дней во двор ввалился матрос. Это заметили сразу и те, кто сидел на лавочке у входной двери, и те, кто просто от нечего делать таращился в окно. Ошибиться было никак нельзя – это был не какой-то там артист, надевший на себя костюм моряка, а именно матрос. Натуральный, настоящий! Он и шёл-то вразвалочку, и брюки его были слишком уж ладно клешёными, и надёжно сидела на своём положенном месте заломленная на затылок бескозырка, ну и наконец, грудь его обтягивала видавшая виды полинявшая тельняшка. Словом, моряк да и только! Такой бравый вид настоящего морского вояки выдавал в нём смелого, бывалого человека. Кстати, и лет ему я бы дал не меньше сорока. Самый расцвет! Примерно такие, увешанные винтовочками, бродили по тёмным московским улочкам и переулочкам в 1918-м. Это они запросто врывались в частные квартиры и торговые заведения, где, не стесняясь, потрошили жильцов и хозяев. Хозяевами-то-экспроприаторами в этот момент были они сами, а все остальные – жертвами экспроприации. Попробуй им не открыть или не впустить – сами войдут и уж тогда разговор будет совсем коротким. В ход пойдёт револьвер, а может, и штык, смотря по обстановке. Но простой обыватель всё сразу понимал и в пререкания или там разговоры всякие лишние не вступал. Иногда и не успевал вступить. Лихой матросик его быстро проверял на прочность. Но в 1928-м такой вид прохожего привычным назвать уже было весьма затруднительно. Этот самый матросик явно задержался в прошлом, наверное, ходил в кругосветку, не иначе. Ну не из кино же он явился, в самом деле, хотя и без винтовочки и револьвера?
Употребив слово «ввалился», я отнюдь не старался как-то по-особенному охарактеризовать того пришедшего в наш переулок матросика. Просто сразу бросалась в глаза его походка и морская принадлежность, как угадывался и сам характер матроса. В нём откровенно сквозило бесстрашие, а быть может, известная отвага и даже храбрость. Такие в бою не дрейфят, таких на испуг не возьмёшь, сразу определил бы для себя я, случись мне увидеть того матросика.
Очутившись во дворе, он начал медленно оглядывать этаж за этажом, как будто выискивал кого-то или намеревался позвать, а может, был уполномочен не откладывая провести нечто вроде инспекции от местного домоуправления. Закончив осмотр дома, матрос направился к ближайшей скамейке и без обиняков обратился к сидящим и уже несколько минут внимательно наблюдавшим за ним мужикам-лоботрясам:
– Курить дашь?
– Отчего не дать хорошему человеку? – отозвался один в полосатой кепчонке.
– Откуда топаешь, братишка? – поддержал соседа другой в белой летней шляпе.
– Да так, проездом-проходом, – потянул матросик. – Домой направляюсь, надоело скитаться. Уж годков с шесть будет, как все с фронтов вернулись да семьями обзавелись, работать начали, а я всё брожу, дожидаясь, когда меня прибьёт к берегу. Всё, хватит баланду травить. Схожу на песочек окончательно.
– Да, видать, потрепало тебя, сынок? – отозвался в кепчонке.
– Было дело. И на Белом, и на Балтийском, даже на Тихий занесло. Революция!
– А ты, видать, смелый человек, – не усомнился в шляпе.
– Спрашиваешь! Сомневаешься, что ли?
– Тебе виднее, но мы ведь тоже всяких видали. Бывали и матросики, – включился в разговор третий, в зимней ушанке.
– Нет, ты что, действительно сомневаешься? – обратился ко всем троим матросик.
– Да как тебе сказать, мил человек? Есть малость, но если доказательство твоей смелости увидим, то поверим тебе.
– А какое тебе требуется доказательство? Давай выходи на середину, я тебе доказательно лицо набью, фотокарточку попорчу.
– Погоди выходить на середину-то. У нас другое предложение к тебе в загашнике есть.
Матрос насторожился.
– Тут такое дело. Проверить тебя несложно. Поедешь ночью на Миусское кладбище за Сущёвской заставой, найдёшь могилу, которую мы тебе укажем, воткнёшь в неё ножичек, который мы тебе дадим. Только и делов. Вот и будет доказательство, что не трус ты. Небось задумался? Так-то вот, морячок. Такое у нас будет к тебе предложение.
– Ну а как сделаю по-вашему, что мне выйдет?
– А выйдет тебе магарыч от нас. Червонец деньжат, две пачки папирос да водки пол-литра. По рукам? Идёт?
– По рукам! Идёт!
Мужики переглянулись меж собой, кивнули друг дружке. В кепчонке встал и пошёл за ножичком, а другой в шляпе оторвал кусок газеты и нарисовал как найти могилку. Взял матросик планчик, взял и ножичек. Усмехнулся и двинулся было на Миусское.
– Эй, стой покудова, – придержал его в ушанке. – Посиди с нами, рано ещё идти. Вот стемнеет, тогда и пойдёшь.
Матросик замялся и сел рядом с мужиками, дожидаясь ночи. Кто-то достал колоду потрёпанных карт. Тем временем начало моросить.
– Эй, матросик, у тебя плащ имеется?
– Какой у матроса плащ? Нету у меня плаща.
– Идти туда неблизко, братишка, с час будет, а то и поболее. Ты возьми вот мой плащик. Он хоть и старенький, но тебя убережёт. Неровен час, ещё простудишься.
Матрос хотел было отмахнуться, но смекнул, что с плащом будет сподручнее.
В разговорах да в прибаутках пролетел вечер. Смеркается в октябре-то рано. Где-то около десяти мужички засобирались по домам расходиться.
– Ну что, морячок, не раздумал ещё идти на Миусское?
– Чего там раздумывать, – ответил тот, накинул на плечи плащ и, не сказав больше ни слова, ушёл в темноту. Только его и видели.
Наутро часиков в восемь, по холодку, собрались мужички-лоботрясы снова. Но на скамеечку садиться не стали – зябко. Стоят рядом, поёживаются, переминаются с ноги на ногу.
– А где же наш матросик? – начал первым в кепчонке.
– Да не видно что-то, – отозвался в шляпе.
– Видать, не вернулся ещё, – как бы подытожил в ушанке.
– А пора бы вернуться. Делов-то – ножичек воткнуть, – пошёл на второй круг в кепчонке.
– Однако, мужики, что делать будем? Где его искать-то теперь? – нагнал его в шляпе.
– Пошли на кладбище, может, что и поймём, – присоединился в ушанке.
Пошли, значит, мужички к заставе Сущёвской, всё равно делать нечего, а согреться надобно. Приходят на Миусское, идут к могилке известной. Подходят. Глядят – на могилке плащ знакомый лежит, а в плаще том матросик как бы завёрнутый. Лицом вниз лежит и не двигается.
Переглянулись мужики, перевернули матросика, а он мёртвый. Глаза от ужаса из орбит повылезли, лицо перекошено, рука одна окоченевшая в нож вцепилась. В тот самый, что лоботряс в кепчонке выдал. Хотели было мужички матросика с могилы стащить, да тот не сдвигается. Как будто прирос к ней. Пригляделись и поняли – а морячок-то и впрямь смелый был. Всё сделал, как уговаривались. Одно подвело его – плащ этот, злую шутку он сыграл с ним. Чуял, что брать не стоило. Ведь нет у морячков плащей, уставом не положено им плащи иметь. Вот и подвёл его плащ под монастырь.
Я хоть и не видал, конечно, а только слышал ту историю, но отец уверял меня, что дело было, скорее всего, так. Подошёл смелый морячок к могилке указанной, встал на колено, да в темноте не разобрал, что плащ ногой придавил. Достал нож и со всей силы всадил его в землю-то. Аккурат рядом с коленом, да плащ-то и проткнул. Начал вставать, а его не пускает что-то. Видать крепко вонзил матросик нож. Что подумал он в ту минуту, то одному Богу ведомо. Свидетелей не имеем. Видать, мысль мелькнула у него, что это мертвец его держит и от себя отпустить не хочет. Ничего не боялся матросик, а вот покойника не перенёс. Испугался, значит. Тут у него сердце-то и отказало. Повалился он наземь и душу свою испустил. Вот, значит, какая история приключилась в нашем Большом Гнездниковском.
Рассказ «Морская неустрашимость» войдёт в готовящуюся к публикации книгу Евгения Тугаринова «Бомба», которая выйдет в издательстве «Паломник» в начале 2020 года.