Так вышло, что как творческий человек я росла под влиянием поэзии Николая Рубцова, Анны Ахматовой, Дмитрия Кедрина, Александра Твардовского, которые во второй половине ХХ века были не только на слуху, но и в сердце большинства почитателей стихов. И вот судьба подвела-таки меня к неординарной личности одного из самых известных «шестидесятников» и заставила меня искать ответы на многие назревшие вопросы. К примеру, за что Вознесенского недолюбливали власти, хотя и не однажды награждали его? Более того, далеко не большинство читателей оказалось его искренними поклонниками, - когда и в трудные, и в радостные минуты человек тянется к полке со стихами любимого автора.

Кстати, было время, когда и не так просто было достать книги тех самых кумиров - Евтушенко, Ахмадуллиной, Вознесенского и других…

Помню, как попал мне в руки небольшой сборник «Ахиллесово сердце». Листаю, читаю не всё подряд… И вдруг, на 114 странице - как удар током:

… Но чист её высокий свет,
отважный и божественный.
Религий - нет,

                    знамений - нет.
Есть
         Женщина!..

...Она как озеро лежала,
стояли очи как вода,
и не ему принадлежала,
как просека или звезда,

и звёзды по небу стучали,
как дождь о чёрное стекло
и, скатываясь,
                        остужали
её горячее чело.

                           («Бьют женщину»)

 «Как током», потому что до сих пор, спустя не одно десятилетие, эти строки –

и в памяти, и в сердце. «Бьют женщину» - безусловно, одно из лучших стихов Вознесенского, потому что тут всё сошлось: талант, внутренняя мощная энергия, нравственный посыл и, не менее главное, – гармония поэзии, когда всё едино и неразрывно, как и должно быть в совершенном творении.

         Его премьера как поэта состоялась в «Литературной газете». После этого один за другим выходили сборники стихов, всего около тридцати. Опыт и творческая энергия выводили его и на прозу, и на поэмы «Лонжюмо», «Оза» и другие, а премьера спектакля на цикл стихов "Антимиры" состоялась в Театре на Таганке, где принимал участие Высоцкий, уже с гитарой, так как в спектакле звучали и песни на стихи Вознесенского. Я помню, как на выходе из метро Таганская в такие вечера стояла толпа жаждущих попасть и на Вознесенского, и на Высоцкого.

         Как и Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский вырос в семье, где главой был отец, причём человек высокообразованный. Андрей Николаевич, по специальности инженер-гидротехник, в течение жизни вырос до руководителя ряда научно-исследовательских институтов, имел за свою работу несколько государственных наград. Антонина Сергеевна, мать поэта, с сельскими корнями, посвятила себя семье. Известно, что в роду Вознесенских был архимандрит, настоятель Муромского собора. Эти корни, возможно, и удержали поэта от побега за границу (что было тогда не редкость), когда официальная критика его творчества становилась более чем ощутимой. В вину поэту вменялся формализм в ущерб самой поэзии. И не всегда эти претензии были на пустом месте. Порой игра словом, оригинальной метафорой, необычной ритмикой брала верх, сминая саму идею и суть стиха.

…Нажму кнопку - кто-то трезвый

говорит во мне: "Прием.

Абонент не отвечает или

временно недоступен

звону злата. И мысли и

дела он знает наперед..."

Кто мой Мобель наберет?

Секс летит от нас отдельно.

В нашей качке те, кто круче,

ухватясь за зов небес,

словно держатся за ручки.

А троллейбус их исчез.

"Мо" - сказал Екклезиаст.

Но звенят мои штаны:

"Неоканитализм - это несоветская

власть

плюс мобелизация всей страны".

                                         («Былина о Мо»)   

Немало таких примеров можно было видеть в первых сборниках – «Мозаика» и «Парабола». Но, несмотря на это, книги разлетались быстро, известность пришла почти сразу: многое в его стихах притягивало. К славе он шёл семимильными шагами, как и в своё время Игорь Северянин. И, чем больше критики слышалось в его адрес, тем больше появлялось почитателей, - как это бывало не раз в истории литературы, и не только.

         В эти же, первые годы взлёта, публикуется поэма «Мастера», посвящённая народным умельцам, которая буквально взрывает читательскую аудиторию. Здесь, кажется, нашли выход - и молодая энергия автора, и та поэтическая смелость, что порой не могла не вызвать восторга. Вознесенский словно демонстрировал всё, на что способен, обнажая ресурсы своего непривычного для многих таланта.  

        …Холод, хохот, конский топот да собачий звонкий лай.
        Мы, как дьяволы, работали, а сегодня — пей, гуляй!
        Гуляй!
        Девкам юбки заголяй!
        Эх, на синих, на глазурных да на огненных санях...
        Купола горят глазуньями на распахнутых снегах.
        Ах!-
        Только губы на губах!

        А в конце – вообще запредельная по тем временам дерзость:

   …Врёте,

      сволочи,

будут города!

Над ширью вселенской

в лесах золотых,

         я,

Вознесенский,

воздвигну их!

Как тут не вспомнить: «Я гений, Игорь Северянин…»

         Известно, что Вознесенский не только хорошо рисовал, но и учился в Архитектурном институте. И это вносило свой оттенок в его стихи. Не случайны и названия некоторых книг: «Мозаика», «Антимиры», «Парабола», «Треугольная груша», «Витражных дел мастер»… Кстати, поэт нередко на своих вечерах соединял чтение стихов с музыкой и видеорядом, что, как правило, имело успех, в том числе и в поездках за границу.       

Несмотря на известность и будучи кумиром многих почитателей, Андрей Андреевич не мог не понимать, что на эпатаже и формальной новизне далеко не уедешь, что читатель любит не только удивляться и ахать, но также искать чувства и мысли, близкие себе. И тогда появляются такие стихи, как «Бьют женщину», «Песня вечерняя», «Русские поэты».

Им свищут метели.
Их пленумы судят.

Не пуля, так сплетня
их в гроб уложила.
Не с песней, а с петлей
их горло дружило.

И пули свистели,
как в дыры кларнетов,
в пробитые головы
лучших поэтов...

Не забудем, что мать Вознесенского – сельских корней, что в роду его был и священник. А это – бережное отношение к тому, что мы зовём родиной, и тут язык

поэта становится простым, естественным и близким любому.

…Вы молились ли на ночь, соборы

Покрова и Успенья?

Покурю у забора.

Надо, чтобы успели.

Ты молилась ли на ночь, осина?

Труд твой будет обильный.

Ты молилась, Россия?

Как тебя мы любили!

                                 («Песня вечерняя)

        И это Вознесенский воскликнул:

Как мне нужна в поэзии

Святая простота!

Но мчит меня по лезвию

Куда-то не туда…

                             («Колесо смеха»)

И всё-таки «святая простота» была и ему подвластна. Вот строки из стихотворения «Осень»:

…Озябшая и молодая,
она подумает о том,
что яблонька и та — с плодами,
буренушка и та — с телком.

Что бродит жизнь в дубовых дуплах,
в полях, в домах, в лесах продутых,
им — колоситься, токовать.
Ей — голосить и тосковать.

Как эти губы жарко шепчут:
«Зачем мне руки, груди, плечи?

К чему мне жить и печь топить
и на работу выходить?»

Ее я за плечи возьму —
я сам не знаю, что к чему…

        Отдельная тема – отношения с властью. Известно, что в 1963 году он попал под разнос самого Никиты Сергеевича, и не где-нибудь, а в Кремле. Почему-то среди "представителей художественной интеллигенции" именно Вознесенский вызвал более чем раздражённое неприятие главы государства. А это уже был сигнал к компании идеологических проработок в газетах и соответствующих органах. Но и после снятия Генсека власть не особенно стремилась понять и поддержать поэта.

Однако во мнении читателей и продвинутой интеллигенции уже сложилось положительное отношение к Поэту со своим духовным миром и языком. Книги, хоть порой и со скрипом, всё-таки выходили, поездки по стране и миру продолжались, крепла группа «шестидесятников»: Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский, Рождественский, Окуджава … И потому совсем не случайны такие строки Бориса Пастернака из письма Андрею Вознесенскому: «Я – в больнице. Слишком часто стали повторяться эти жестокие заболевания. Нынешнее совпало с Вашим вступлением в литературу, внезапным, стремительным, бурным. Я страшно рад, что до него дожил. Я всегда любил Вашу манеру видеть, думать, выражать себя. Но я не ждал, что ей удастся быть услышанной и признанной так скоро». Надо заметить, что Пастернак сразу разглядел в ещё начинающем поэте большой заряд нового поэтического дара и поддерживал Андрея в том числе искренней дружбой.

         Возвращаясь к поэзии Вознесенского, замечу, что он владел, кажется, всеми «инструментами» для создания произведений согласно замыслу. Это видно даже на примере стихов с обычной, казалось бы, интонацией. Но каковы финалы!

…Воюет с извечной дурью,
для подвига рождена,
отечественная литература —
отечественная война.

Какое призванье лестное
служить ей, отдавши честь:
«Есть, русская интеллигенция!
Есть!»
                       («Есть русская интеллигенция»)

Тут, конечно же, не обошлось без явной публицистики. Поневоле вспоминаются и такие строки:

…Среди виляющих улыбочек

И мод, что всё перелопатили,

Мой путь прямой и безошибочный,

Как пищевод шпагоглотателя.

(«Когда народ-первоисточник»)

Кстати, он мастерски пользуется иронией, смягчая таким образом более чем «прямые» строки.

        Дорогие литсобратья!
        Как я счастлив оттого,
        что средь общей благодати
        меня кроют одного.

                                         («Дорогие литсобратья!»)

                    или:

         …Ура вам, дура
        в серьгах-будильниках!
        Ваш рот, как дуло,
        разинут бдительно.
        Ваш стул трещит от перегрева.
        Умойтесь! Туалет налево.

(«Прощание с Политехническим»)

        Конечно, не мог Андрей Андреевич обойти тему любви. Не так давно состоялось 1500-е представление спектакля «Юнона и Авось» с музыкой замечательного Алексея Рыбникова. И у всех на слуху дуэт главных героев – украшение спектакля.

Ты меня на рассвете разбудишь,
проводить необутая выйдешь.
Ты меня никогда не забудешь.
Ты меня никогда не увидишь.

Заслонивши тебя от простуды,
я подумаю: «Боже всевышний!»…
Я тебя никогда не забуду.
Я тебя никогда не увижу…

Ни слова лишнего, ни эпитета случайного, - только чувство, только музыка, только эмоциональное потрясение – как в судьбах героев, так и в сердцах зрителей.

Та же концентрация только самых главных слов, их глубина и драматизм – в любимой несколькими поколениями песни «Миллион алых роз» с музыкой Раймонда Паулса. Конечно, свою весомую лепту вложила в этот успех и Алла Пугачёва.

…Встреча была коротка,
В ночь её поезд увёз,
Но в её жизни была
Песня безумная роз.

Прожил художник один,
Много он бед перенёс,
Но в его жизни была
Целая площадь цветов…

Естественно, эта тема нашла отражение не только в песенной лирике Андрея

Вознесенского. Вот строки из стихотворения «Исповедь»:

…На всех континентах твои имена
прославил. Такие отгрохал лампады!
Ты музыка счастья, я нота разлада.
Ну что тебе надо ещё от меня?

…Исчерпана плата до смертного дня.
Последний горит под твоим снегопадом.
Был музыкой чуда, стал музыкой яда,
ну что тебе надо ещё от меня?

Понятно, что тотчас вспоминается знаменитое цветаевское: «Мой милый, что тебе я сделала?» Но сам сюжет, само содержание произведения – несомненно, от Вознесенского, учитывая при этом свойственную поэту свободную перекличку с классикой.

Надо заметить, что перу поэта принадлежат эссе и статьи по вопросам литературы, он организовывал вечера молодых талантливых поэтов, немало переводил на русский язык авторов из республик.

С началом перестройки многое изменилось, в том числе и отношение к нему новой власти. Он становится лауреатом - Государственной премии СССР, премии «Триумф», дважды - лауреатом американских премий, избирается почётным членом ряда академий, в том числе зарубежных…

         Андрей Андреевич прожил яркую, плодотворную жизнь поэта, не прерванную какими-то трагическими обстоятельствами, что для России явление не редкое, как мы знаем. В неземные просторы он ушёл 1 июня 2010 года на 76 году жизни. Похоронен на Новодевичьем кладбище Москвы. А ранее подвёл черту над своей судьбой сам в стихотворении «Не отрекусь…» Есть там такие строки:

…В мой страшный час,
хотя и бредовая,
поэзия меня не предавала,
не отреклась.

Я жизнь мою
в исповедальне высказал.
Но на весь мир транслировалась исповедь.
Всё признаю.

Толпа кликуш
ждёт, хохоча, у двери:
"Кус его, кус!"
Всё, что сказал, вздохнув, удостоверю.

Не отрекусь.

И мы не отречёмся от своих истинных поэтов. Мир его небесному дому.