Юрий Ёнов
(1937–2007)
Юрий Дмитриевич Ёнов (1937–2007) – поэт, журналист. В Крыму – с 1967 года. Сборник «Острова спасения» успел подготовить к печати, но напечатанным уже не увидел. Он умер 6 февраля, а книга вышла в свет осенью 2007 года.
Юрий Дмитриевич Ёнов (1937–2007) – поэт, журналист. В Крыму – с 1967 года. Сборник «Острова спасения» успел подготовить к печати, но напечатанным уже не увидел. Он умер 6 февраля, а книга вышла в свет осенью 2007 года.
Море
…А море, словно вырвалось из плена,Ревёт,
бушует,
рушит горизонт.
И водоросли клочьями, и пену
на отмели разгневанно несёт.
Укрылись в страхе чайки за кошарой,
Тревожный мрак витает над косой.
Как волки, волны, дики и поджары,
Вгрызаются в спрессованный песок.
Какая буря!
на отмели разгневанно несёт.
Укрылись в страхе чайки за кошарой,
Тревожный мрак витает над косой.
Как волки, волны, дики и поджары,
Вгрызаются в спрессованный песок.
Какая буря!
Ярость-то какая!
Какие силы тайные видны!
…Штормят моря
И потому сверкают
В спокойные и солнечные дни.
…Штормят моря
И потому сверкают
В спокойные и солнечные дни.
Остров спасения
Лошадь белая в поле тёмном.
Н. Рубцов
Лошадь чёрная в поле белом…
В ночь на острове, на Дону,
Панихиду мне вьюга спела.
Знать, замерзну иль утону.
Вдруг сверкнуло за гривой вьюги –
То ли Вий, то ли волчий глаз?
Бог мой! Сени, сёдла, подпруги –
Праздник жизни! Спасенья час!
В курене – чугунок с картошкой
И старик с ружьецом в руке.
– Я станичный табунщик Прошка.
Ты-то, паря, слетел откель?
Аль рукав проскочил? Рисково, брат!
Знать, Дон-батюшка заревёт.
Брюховина по устью вспорота,
Починается ледоход.
…Обогрел меня. Слово за слово…
Ворох заячьих шкур принёс.
И заснул я в стране неклассовой
С диктатурой седых берёз.
А старик, сам с собой гутаря,
Лёг на шкуры, сказал: – Сосну.
И сквозь сон: – Доберёшься, паря,
Там на лёд я свалил сосну.
Дрыхни, леший! Рюкзак – не ноша,
Впереди меня ждёт вокзал
И любимая…
Милый Проша,
Я ведь главное не сказал!
Не сказал, что в часы веселия
И в минуты вселенских бед
На твоих островах спасения
Прочно держится белый свет.
В ночь на острове, на Дону,
Панихиду мне вьюга спела.
Знать, замерзну иль утону.
Вдруг сверкнуло за гривой вьюги –
То ли Вий, то ли волчий глаз?
Бог мой! Сени, сёдла, подпруги –
Праздник жизни! Спасенья час!
В курене – чугунок с картошкой
И старик с ружьецом в руке.
– Я станичный табунщик Прошка.
Ты-то, паря, слетел откель?
Аль рукав проскочил? Рисково, брат!
Знать, Дон-батюшка заревёт.
Брюховина по устью вспорота,
Починается ледоход.
…Обогрел меня. Слово за слово…
Ворох заячьих шкур принёс.
И заснул я в стране неклассовой
С диктатурой седых берёз.
А старик, сам с собой гутаря,
Лёг на шкуры, сказал: – Сосну.
И сквозь сон: – Доберёшься, паря,
Там на лёд я свалил сосну.
Дрыхни, леший! Рюкзак – не ноша,
Впереди меня ждёт вокзал
И любимая…
Милый Проша,
Я ведь главное не сказал!
Не сказал, что в часы веселия
И в минуты вселенских бед
На твоих островах спасения
Прочно держится белый свет.
Моя фамилия
Моя фамилия взрывная –Не от заоблачных высот,
Не от Балкан, не от Дуная,
А от воронежских лесов.
Где до сих пор дубы и ёлки,
Глухие села на Дону
Хранят, как титул, слово «ёнки»,
Что здесь звучало в старину.
Ах, ёнки, ёнки-однодворки
Промонастырщинской поры!
Российской армии подпорки
Тех ёнок чистые дворы.
Когда труба поход играла,
Враги ломились на редут,
На дальних вырубках орала
Чертили жизни борозду.
Холсты отбеливали ёнки,
Снопы вязали, скот пасли,
И тихо к Господу светёлки
В иконах души их несли.
В пасхальный день лучились лица,
И за десятки пыльных вёрст
Шли ёнки в город помолиться
И сверить цены на овёс.
Дворян сословье и военных,
Те ёнки в храме, у святых,
Жгли воск о душах убиенных
И во спасение живых.
И этот свет, как свет светёлок,
На страже русских рубежей
Преображался в образ ёнок
В сердцах их любящих мужей.
Он восполнял служивым силы,
В ночи светил и в стужу грел.
Ведь это свет самой России
На алтаре их душ горел.
В краю крапивы и паслёнов,
Берёз и клёнов, и осин
Иду в раздумье – правнук ёнок,
Империи Российской сын.
Иду на дальний свет светёлок,
Субтильность пламени храня.
Просвечивается просёлок
Зарёю будущего дня.
Что я несу в делах и думах,
Какой монетой отплачу
Свой долг Агафьюшкам и Дуням
За их заздравную свечу?
Смогу ли ворога осилить
И честь фамилии спасти,
Когда в набатный час России
Удача скажет мне: «Прости»?
Ведь неспроста дубы и ёлки,
Глухие сёла на Дону
Хранят родное слово «ёнки»,
Что здесь звучало в старину.
Осень
Моей матери
Осыпь золотого листопада –
У притихших вязов и ракит.
На пруду, за изгородью сада,
Окоём в безветрии горит.
Сердце наполняется тревогой,
Словно мир багряностью лучей.
Прошумела стая над дорогой
К югу улетающих грачей.
Тихо дымка тянется на плёсы
По реке, по скошенным лугам.
В шаль туманов кутается осень,
Бродит по уснувшим берегам.
У притихших вязов и ракит.
На пруду, за изгородью сада,
Окоём в безветрии горит.
Сердце наполняется тревогой,
Словно мир багряностью лучей.
Прошумела стая над дорогой
К югу улетающих грачей.
Тихо дымка тянется на плёсы
По реке, по скошенным лугам.
В шаль туманов кутается осень,
Бродит по уснувшим берегам.