Алексей Шульгин
Автобус от метро «Пражская» едет в Бирюлёво. Я смотрю в окно, знакомые картины: улица Подольских Курсантов, платформа Покровская – церковь и пруд, Покровское кладбище, Овощная база, ещё несколько остановок – улица Медынская, дом 4. Приехали.
Судьба Виктора Сергеевича Молчанова – это судьба русского народа. Родился в царской России, несмышлёный ребёнок, крестился, учился, сын священника, лишенец, рабочий, солдат, начальник фотолаборатории Литературного музея, художник, писатель, пенсионер. Вы слышали о фотографе Викторе Молчанове, самом лучшем фотографе русских пейзажей? Если вдруг вам попадётся книга 1958 года издания «Советская художественная фотография», вы прочтёте: «Искусный мастер русских пейзажей – В. Молчанов. Связанный с литературными музеями, он выполняет съёмки мест, в которых когда-то жили, трудились писатели или которые нашли отражение в их творчестве. В серии фотопейзажей – «чеховских», «есенинских» и других – безукоризненно выполненные лирические этюды, от которых веет обаянием родной природы. В. Молчанов по заслугам может быть отнесён к лучшим фотопейзажистам».
Виктор Молчанов родился 16 августа 1910 года в Москве в семье священника, протоиерея Рождественского монастыря. «Я горжусь своим отцом, так как знаю: всё лучшее, что есть во мне, − дал мне он. Мой отец был священником… первое, что он воспитал во мне, была любовь к труду, отвращение к праздности. Не просто к труду приучал он нас, но именно любить труд, искать его постоянно, в труде видеть высшую радость и счастье. Второй оставленной мне им заповедью была − правда. «Говори всегда правду!» Ничто не приводило его в такое раздражение, как обман, ложь, неправда. Обычно добродушный, весёлый, в хорошем настроении, он делался неузнаваемо гневным, даже грозным, когда ему говорили неправду. Отец сумел воспитать во мне эстетическое чувство, обращая моё внимание на поэтическую сторону религии: на её связь с природой, её традиционные, глубоко народные обряды, как цветы и берёзки в Троицын день, освящение яблок на Преображение, Крещение и Масленица, Великий пост и Светлая заутреня с ночным крестным ходом, церковное пение и музыка колокольного звона. Всё это не могло пройти бесследно для меня и осталось в памяти как фундамент для всего моего дальнейшего эстетического развития».
И то, что Молчанов стал фотографом, – заслуга его отца. «Летом 1926 года папа подарил мне сохранившийся у него ещё с дореволюционных лет фотоаппарат «Кодак». Мой отец начал заниматься сам любительской фотографией ещё за два года до моего рождения. В его альбомах сохранилось много фотографий, сделанных им начиная с 1908 года. Самый лучший его аппарат, камеру 13х18, в голодные годы пришлось обменять на продукты, а маленький «Кодак» уцелел, так как за него ничего не давали. Даря мне этот аппаратик, папа говорил: «Вот тебе аппарат, но к нему ничего нет; на чём ты будешь снимать – не знаю». Аппаратик был плёночным. Увидев, как работают уличные фотографы (они снимали прямо на бумагу), я купил небольшую пачку фотобумаги и зарядил один лист в аппарат. Папа отнёсся скептически: «Ничего у тебя не выйдет». Но я не отступил. Когда я достал всё нужное для проявления, установил аппарат в окне, навёл его на колокольню нашего монастыря и сделал снимок. Для проявления устроился в тёмном чулане. Когда при свете красного фонаря неожиданно для меня на листке фотобумаги появилось очень чёткое изображение колокольни, я испытал такой прилив радости, что, забыв даже о том, что нужно после проявителя положить бумагу с изображением в закрепитель, выскочил из чулана и с торжествующими криками: «Папа! Папа! Смотри, как у меня получилось!» − побежал к нему… Папа всячески поощрял мои занятия фотографией, особенно когда я научился делать диапозитивы. Он подарил мне очень старый диапроектор, которым я пользовался потом всю свою жизнь и берегу до сих пор. Я сделал много фотопортретов отца, снимая его до самых последних дней его жизни. Серьёзное увлечение фотографией отвлекло меня от церкви». Отца начиная с 1929 года преследовали, сослали, в 1931 году, уже смертельно больному, разрешили жить у дочери, начальник милиции написал бумагу: «Разрешаю жить здесь до встатия с постели».
«Отвлекло от церкви…» «Помню первое посещение парка (культуры и отдыха): широкая входная арка величественного здания курзала, тогда ещё деревянного, открывала перед входящим огромный красочный плакат: «Мы вступили в период социализма». Тогда я воспринимал эти слова очень серьёзно. Выставки освещали ход начавшихся по всей стране гигантских строек: Магнитки, Кузнецка, Днепрогэса. Здесь, в парке культуры, я постигал дух эпохи, наблюдал, учился, заглядывал в будущее и наслаждался настоящим, которое казалось мне тогда прекрасным. Ведь молодость моя только начиналась». Шёл 1931 год. А потом на СССР напала гитлеровская Германия. Война. На фронт Виктор Сергеевич попал в первые же месяцы, был мобилизован как фотограф, оказался в самом аду – подо Ржевом, где по приказу начальника штаба 31-й армии ВВС организовал работу полевой фотолаборатории. Участвовал в разведывательных полётах в тыл неприятеля, осуществлял аэрофотосъёмку. Получил боевую контузию. Лечился. Вернувшись из госпиталя, в 1942 году нёс службу в запасном 17 м авиационном полку в должности начальника фотослужбы. Пермь, Пенза. Присвоение звания младшего техника-лейтенанта. Каким-то чудом умудрялся Виктор Сергеевич успевать фотографировать пейзажи, запечатлевая уральскую природу. Склонность к лирике в фотографе проснулась на полях войны. И это тоже чудо! Конец войны, 9 мая 1945 года, встретил Молчанов в Пензе, а демобилизовался только в 1946 году. Владимир Солоухин писал: «После войны в Литературном музее в Москве работал фотографом Виктор Сергеевич Молчанов. Прямыми его обязанностями было, наверное, производить разные там фотокопии с документов, с рукописей, со старых фотографий, да ещё запечатлевать происходящие в Москве литературные события: встречи, вечера, похороны, дабы накапливалась в музее своя фототека. Но, труженик и энтузиаст, Виктор Сергеевич не ограничивался этими обязанностями. Предпочитая всем видам транспорта велосипед с приспособленным к нему моторчиком, нагруженный фотоаппаратурой, он по размытым дорогам, по зарастающим травой колеям, по забытым тропинкам пробирался во все уголки Подмосковья и смежных областей в поисках известных, но иногда забытых литературных мест». Солоухин высоко ценил творчество Виктора Сергеевича. Дочь Молчанова, Наталья Викторовна, писала мне: «У нас в Бирюлёве Солоухин был однажды, 9 июля 1977 года. Привёз его на Медынскую улицу С.С. Лесневский. Я очень хорошо помню этот визит. Несколько раз мы ведь всей семьёй бывали и у него дома на Аэропортовской улице. Там тоже, как и в Алепине, всё было увешано и уставлено «чёрными досками». Папа подробно пишет в дневнике, как в один из приездов к Солоухину в Алепино, в дождливый день, он сидел в избе и часами наблюдал, как писатель очищал нашатырём эти доски и на них проступали чистые краски лика святых».
Спустя много лет Виктор Сергеевич писал в своей книге «Моё открытие Шахматова»: «Возвратившись в 1946 году с войны, я поступил на работу в Литературный музей. Профессия фотографа и моё, ещё довоенное, увлечение съёмками памятных мест оказались очень нужными музею. Меня там сразу заметили и поддержали. Бонч-Бруевич доброжелательно протянул мне руку: «Прекрасно, прекрасно! Сразу вижу: вы – энергичный человек, нам такой и нужен. Где воевали? Прекрасно, теперь послужите у нас во славу русской литературы».
В 1953 году по заданию музея Виктор Семёнович приехал в Лаврушинский переулок, чтобы сделать юбилейный портрет Михаила Михайловича Пришвина. Завязался разговор. «Много говорили с ним о фотографии. На мой вопрос: «Как вы относитесь к цветной фотографии?» – он ответил: «Я не люблю её. Цветная фотография передаёт все цвета одинаково, а вот художник видит всё по-своему и передаёт их по-своему. Цветная фотография дальше от настоящего искусства, чем обычная». Я мог бы без конца слушать Пришвина, так близко было мне всё, что он говорил. Мы отобрали с ним фотографии для выставки, наметили программу вечера в музее», – описывал тот день Виктор Сергеевич. «Знакомство с Пришвиным оказало на меня большое влияние. Михаил Михайлович рассеял мои сомнения в серьёзности моей любимой темы – русской природы. Он одобрил выбранный мною путь и утвердил меня на этом пути как раз в тот момент, когда я в этом больше всего нуждался, и не случайно пришвинская тема с тех пор стала основной в моём творчестве».
Любопытные мемуары оставила дочь основателя Государственного литературно-мемориального музея Чехова в Мелихове Ю.К. Авдеева Ольга: «Часто появлялся в Мелихове известный в те годы фотограф Виктор Молчанов. Его молодая жена одно время работала в мелиховском музее, жила с маленькой дочкой в нашем доме. Молчанов был старше отца, но они друг друга хорошо понимали (оба были участниками войны). Любили гулять по окрестностям. Легко отмахивали километры. Работу в музее и Авдеев, и Молчанов искренне считали романтичной. Поэтому и жизнь вокруг них была красивой и увлекательной. Они, бессребреники, удивились бы, если бы увидели, как у современных музейщиков (не у всех, слава богу) в глазах-калькуляторах отсвечивают денежные купюры. Молчанов был не хроникёром и не «фотографом-краеведом», как его иногда называют. Он был фотографом-художником». «О характере этого человека лучше всего говорит его ответ на один вопрос в полушутливой «алепинской анкете», а именно на вопрос: «Ваша любимая физическая работа?» (обычно отвечают: косить, колоть дрова и т.д.) – Виктор Сергеевич простодушно написал: «Переноска тяжестей», – подтрунивая над приятелем, писал Солоухин.
Важнейшим этапом жизни и творчества Молчанова стало открытие и хроника блоковского Шахматова и окрестностей. Первую свою поездку в Подсолнечную совершил в далёком 1946 году, едва только поступив на службу в Литературный музей. Косвенно благословила его на это путешествие жена поэта и священника Сергея Михайловича Соловьёва (троюродного брата Блока) – Татьяна Алексеевна Тургенева. «И моё первое знакомство с пейзажными строчками Блока состоялось не по книге, а по собственноручным черновым и беловым автографам поэта». Тургенева принесла «Стихи о Прекрасной даме» издания 1904 года. Осенью 1946 года он поехал искать Шахматово. Ошибся. Доехал до Покровки. Шёл через Ленинградское шоссе, на котором ещё валялись «подбитые немецкие танки и орудия», по сторонам виднелись «окопы и укрепления». В селе Леванидове у местного учителя узнал, что усадьба Шахматово была расположена в стороне от Подсолнечной. Через неделю Виктор Сергеевич вновь отправился на поиски. Нашёл дорогу на Тараканово, обогнул озеро Сенеж и через Вертлино, Сергеевку, Толстяково, Старый Стан спустя несколько часов пришёл в Тараканово. «Не сразу узнал в бесформенных руинах то, что было когда-то церковью, в которой венчался Блок. Сфотографировал её. Стал расспрашивать у местных жителей, как пройти в Шахматово. Никто мне ответить не мог».
Не буду долго пересказывать, как Молчанов отыскал людей, лично знавших Блока и Бекетовых (крестьяне окрестных деревень Можаевы, Жуковы, Малкиных, Седовых), только именно Виктор Сергеевич первым пришёл на место бывшей усадьбы, увидел огромный серебристый тополь, посмотрел на парк, ручей на месте усадебного пруда, постоял под небом там, где много лет жил Александр Александрович Блок. Начиная с 1955 года он регулярно приезжал в Шахматово. В 1964 году привёз в блоковские места художника Илью Глазунова. О любви не принято кричать во всё горло, чтобы не оскорбить и не спугнуть чувство. Приведу одну запись из дневника В.С. Молчанова: «19 июля 1972 года. Спал крепко, но на рассвете проснулся, увидев проникающий сквозь щёлки палатки необыкновенный красный свет. Выглянув из палатки, я увидел такое, что заставило меня сразу же вскочить на ноги: восток был весь розовый, покрытый мелкими, расходящимися веером клочками сиреневых облаков. Солнце ещё не взошло. Был утренний сумрак, и повсюду в низинах густо лежал туман. Я быстро оделся и, схватив сумку с аппаратами и штатив, выскочил из палатки. Быстро поднялся на вершину осинковского холма и увидел картину, о которой даже не мог мечтать: над деревней, тонувшей в море розового тумана, еле заметным красным угольком всходило солнце. Солнце быстро выплывало из тумана, становилось краснее и ярче и наконец засияло над морем утреннего тумана, сквозь который уже просматривалось росистое поле овса. Торопливо снимал эту быстро меняющуюся картину, с которой так созвучны были строки Блока: «Наши русские туманы, /Наши шелесты в овсе…» Блоковские пейзажи Молчанова высоко оценили современники Блока – К.И. Чуковский, С.М. Городецкий, С.М. Алянский.
Говоря о Молчанове, надо упомянуть его поездки и съёмки в селе Аблязове – на родине Радищева, на Северной Двине (родные места Ломоносова), в Болдине и Михайловском, в Петербурге, Спасском-Лутовинове, в Полтаве, Хатках и Сорочинцах – местах Гоголя и Короленко, на Дону у Шолохова, в Уфе и Бугуруслане, где жил Аксаков, в чеховской Ялте. «Тютчевское Мураново, чеховское Мелихово, пришвинское Дунино, Мещера и Таруса Паустовского, есенинская Рязань, подмосковные Захарово да Середниково, связанные с именами Пушкина и Лермонтова, последовательно становились объектами фотохудожнического добросовестного кропотливого исследования Виктора Сергеевича Молчанова». Почти в каждом путеводителе 1950–1960-х годов воспроизводятся фотопейзажи Виктора Сергеевича.
Самое ценное для меня всегда – индивидуальные черты, самобытность (иными словами) Н.В. Молчанова: «Вы спрашиваете: каким он был человеком в быту, каких придерживался правил, какой имел распорядок дня и были ли у него любимые поговорки? Да, любимой поговоркой его была: «Собаки добрые из дома в дом не рыщут. И от добра добра не ищут». Главным жизненным правилом его было: довольствоваться малым. Пройдя многие лишения довоенной и военной поры, а также послевоенной разрухи, полжизни голодая и даже не имея своего жилища, отец мой привык терпеть и смиренно, как истинный христианин, переносить все тяготы. В 1981 году он записывает: «И не во сне, а наяву / мы в развитом социализме, / а я по-прежнему живу / как при военном коммунизме». После 70 лет папа начал рифмовать свои философские мысли о жизни, материальная сторона которой всегда была для него на последнем месте. «Пренебрегая материальным, / духовно я богато жил. / Слывя нередко ненормальным, / всю жизнь я очень счастлив был». Вы ещё спрашиваете, чему он меня учил, что в нём запомнилось? Запомнилось одно, главное: весь день его состоял из непрерывного труда. Он мог легко вставать в 3 часа ночи и на моторном велосипеде укатить на два-три дня в Алепино, к Солоухину, или на Бежин Луг, к Тургеневу, или отправиться пешком на поле Куликово… Друг нашей семьи С.С. Лесневский верно подметил, что Виктор Сергеевич всё Подмосковье исходил пешком, как паломник, и всему поклонился. Обвешанный фотоаппаратами, он продирался сквозь лесные дебри, овраги и болота, часто плутал, и ему приходилось ночевать прямо под деревом, и, когда начинало болеть сердце, он спасался поеданием лесной земляники, обильно растущей рядом. Нередко его, в высоких охотничьих сапогах и со штативом за спиной, принимали за шпиона, иногда даже засвечивали плёнку. Всякое бывало… И когда он приезжал домой после таких вот тревожных путешествий по Руси, то обычно сразу же ставил чайник и выпивал его весь, а затем на двое-трое суток заваливался спать. Отдохнув, снова принимался за дела, которые всегда были связаны с фотографией. Примерно до 80 лет он продолжал печатать фотографии в домашних условиях, сделав одну из трёх комнат своей фотолабораторией». Из дневника В.С. Молчанова: «Я мало вожусь со своими детьми, и всё ж я воспитываю их повседневно собственным примером. Я, сам того не замечая, передаю им свой постоянный оптимизм, жизнерадостность, увлечённую занятость постоянным и разнообразным трудом, способность всегда удивляться и радоваться всему красивому и хорошему».
Его пример – другим наука. Прекрасный человек был Виктор Сергеевич Молчанов. Светлая ему память. Умер подвижник в октябре 2003 года. Жизнь Молчанова лишена яркой привлекательности, поверхностной экзотичности и самовозвеличивания, как жизнь каждого порядочного русского человека и патриота.