«Идея литературного произведения всегда приходит ко мне уже со своей готовой рекомендацией – пиши меня на русском языке или на удмуртском!» – приоткрывает дверь в свою творческую лабораторию Вячеслав Ар-Серги.
– У вас периодически выходят книги. Что сейчас больше пишется – поэзия или проза? И как происходит творческий процесс: вы заставляете себя работать ежедневно или ждёте «приступа вдохновения»?
– Литература – она как жизнь, более того, для человека, издавна живущего литературой, она, наверное, и есть жизнь, а в жизни никогда ведь не бывает чего-то или по принуждению, или по «приступу вдохновения». Так же рождается и человек – по судьбе Божией, а не только по принуждению или по «приступу вдохновения»… По судьбе, начертанной свыше. Так же, видится мне, случается и со стихами, и с романами, новыми книгами. То, что должно появиться на свет, появится не благодаря, а чаще – вопреки, и, конечно же, по любви. И трагической, и счастливой. Идея будущего произведения всегда приходит неожиданно. Главное для автора – всегда быть готовым к её приходу. Ведь она дама своенравная! Не встретят здесь как должно – и тут же упорхнёт навсегда. Куда? Надо полагать, что туда, где её ждут… Вот эта настроенность на волну приёма идеи – именно это, по-моему, и называется литературной тягой. Я её чувствую и сейчас так же, как и со времён первых своих, ещё школьных, публикаций. И, заметьте, сила этой волны нисколько не спадает – я её ощущаю так же чутко, всё время ново и на седьмом своём десятке лет. Господи ты мой, как же быстро летит время… Но душа всё равно не стареет. И ждёт, ждёт она, облокотившись со мной о вечерний подоконник, нового прихода той, с которой зашагаем мы вместе по страничным дорожкам своей новой книги… Я недавно, такого никогда не бывало, опоздал на свою творческую встречу именно по этой причине – вдруг по дороге ко мне пришло стихотворение! Я тут же встал на обочину, включил «аварийку» и – замечательнейшее написалось стихотворение! В двадцать есенинских строк. И я тут же прочитал его по прибытии читателям и был ими милостиво прощён за десятиминутное опоздание – важная же причина! Всем этим о чём я хочу сказать вам? А о том, что свою литературу я не подгоняю планами, режимами, требованиями и т.п., а наоборот – это она меня ставит в творческий «фрунт» и держит ритм моего писательского дыхания – одна книга в год. Иногда – меньше, иногда – больше.
– Есть ли в республике, кроме вас, писатели-билингва? И на каком языке чаще всего приходят вам тексты: на удмуртском или на русском?
– Не знаю, в таких случаях говорят – я не занимаюсь литаудитом. Русский язык, конечно же, знают все – все окончили наши школы, институты и университеты. А как известно, в нашей стране нет ни национальных школ, ни национальных вузов – всё и везде преподается на одном государственном языке, с некоторым (заметным или незаметным) вкраплением предметов национально-языкового обучения. Но речь сейчас не об этом… Здесь задан конкретный вопрос. Лично мне очень комфортно обдумывать и работать именно на двух языках, даже и при моём некотором знании и других языков. Я беру пришедшую ко мне жаркую идею и остужаю её до нужной душевной температуры – именно перекатывая её на двух своих ладонях. Слева – направо, справа – налево, и вот точка оси найдена! А идея литературного произведения всегда приходит ко мне уже со своей готовой рекомендацией – пиши меня на русском языке или на удмуртском! Они равны. Не сразу скажу по сегодняшним нашим авторам-билингва… Хорошую интернет-заявку делает сейчас поэт Сергей Матвеев, уверенно работает в переводах на русский литературовед Вера Пантелеева – при её отличном знании родного языка... Конечно, русский язык знают все, но отойти от своего привычного литературно-языкового берега и приплыть к другому – это бывает редко. В истории литературы Удмуртии такие авторы были: Кузебай Герд, Геннадий Красильников и другие. Авторы-билингва довольно редки в наших российских палестинах. Почему? Да потому что наш российский двуязычный автор нередко попадает под молот двух литературных сторон – русской и нерусской. Русской: да куда ты прёшь-то, рылом – в калашный ряд? Нерусской: кучеряво живёшь, стало быть, на другом-то берегу... Плюс к этому двуязычный автор ведь не понаслышке, а напрямую знает всё о своей национальной литературе – для него нет местных дутых авторитетов, будто бы неумело переведённых кем-то... А как говорят в удмуртских деревнях: много знаешь – много терпишь. Но все эти пересуды, конечно же, только полова при большом литературном стоге – раскидистом и усадистом, хотя эта полова и ужалиста, и кусача. Жизнь профессионального литератора довольно быстро и жёстко обучила меня обхождению с этой кусачей половой – метлой её! Сейчас на моём столе две рукописи – продолжение работы над романом на русском языке и подготовка сборника детских рассказов на удмуртском языке. А между ними – стихи. Как прекрасные незнакомки в вечернем закате. Я просто радуюсь им – без вопроса об их национальности. Одна попросит написать себя на русском – пожалуйста, другая на удмуртском – да ради Бога! Главное ведь то, что мы хорошо понимаем друг друга с моими читателями, а они, благодарный им поклон – у меня есть. Вот они и помогают в трудные минуты, и свои радости я тоже делю с ними…
– Переводческое дело по-прежнему держится на энтузиастах? В последнее время что-то изменилось к лучшему?
– И переводческое дело, да и вся сама литература – конечно же, поприще энтузиастов, людей неравнодушных. Она, как мы знаем, претерпевала разные времена. Её прошлый век в нашей стране был поистине уникальным, редкостным. Переводом как таковым поэты и прозаики занимались практически всегда. Каждый знаковый автор, думается, отметился на этой стезе. Русские классики – тоже. Но вот ушедший век стал просто золотым для всего российского переводного дела. Аж до того, что некоторые высоколобые литературоведы даже громко объявили миру ни мало ни много, а об особой школе российского перевода. Да, были очень хорошие переводчики с национальных языков на русский и с русского на национальные языки нашей тогдашней страны – тоже. Как они появились? Да потому что государство их работу вполне прилично о п л а ч и в а л о в рамках своей совершенно внятной национальной политики. А представьте, что за всю эту переводную массу никто бы не получал тогда денег – как вот сейчас, то работали бы так самоотверженно тогдашние переводчики? Думаю, что вряд ли. Я помню ещё те времена, когда удалые переводчики гуляли в ЦДЛ на шальные деньги от «переводов с чучмекского на сберкнижку». Так называлась тогда эта переводческая путина, в ней участвовали все кто мог. В особенности те, кто был на дружеской ноге с редакторами профильных центральных издательств. Все эти переводчики в меру своего таланта и близости к «кормушке» самоотверженно работали на благо «дружбы народов – дружбы литератур». И в основном это давало весьма неплохие результаты. Примеры – налицо, имена – в советских литературных анналах. Но и тут не обходилось без усушки и утруски. Такой, что некоторые московские переводчики, к слову, никогда и не слышали, например, удмуртскую речь, не бывали в Удмуртии, но переводили с подстрочников наших авторов довольно лихо, так сказать потоком. Упрекаем ли мы их сейчас? Нет. Ибо их количество всё равно с годами переходило в какое-то качество – и на наши дворы иной раз заходили редкие, но такие желанные настоящие мастера. Ударно работали и наши удмуртские переводчики – почитай, вся советская русская классика была переведена ими. Их труд также очень достойно оплачивался государством. То есть о чём хочу сказать? О том, что весь сегодняшний переводческий штиль мигом бы мог обрасти весенними ветрами самых лучших новостей и перемен, если бы государство в полной мере поощряло это. Почётом, признанием, весомым заработанным рублём. А коль этого нынче нет, то нам остаётся, видно, одно – ждать у моря погоды. А между делом потихоньку переводить своих близких друзей из других литератур – как алаверды. Ну что ж, и это тоже неплохо.
– Какие существуют в республике меры поддержки удмуртского языка? И как эти программы реализуются в реальности?
– Знаете, здесь надо бы разразиться мажорной здравицей о том, что у нас задействована масса мер государственной и общественной поддержки всемерного развития удмуртского языка – и желательно со слезами радости на глазах и заикающейся от восторга речью… Но мой искушённый читатель не примет такой «потёмкинской деревни». Так как есть сухая цифра, которая сразу всё ставит на свои места. По данным последней Всероссийской переписи населения, убыль удмуртов, одного из коренных российских народов, составила 30,03%. То есть если, по данным Росстата, число удмуртского населения в 2010 году у нас было 552,3 тысячи человек, то по свежей переписи 2021 года его осталось 386,5 тысячи человек. Небывалая убыль почти трети состава народа – налицо, за стремительных и коротких одиннадцать лет... После публикации Росстатом этих цифр каких только оправданий не находили, да и сейчас находят бюджетные радетели удмуртского народа – мол, перепись проходила в пандемию, народ не был подготовлен, перепись не была организована должным образом и т.д. А я, знаете ли, сказать откровенно, узнав эти цифры, к греху своему, как-то и повольнее выдохнул. Как после пробега, на этапном финише, поглотившем массу твоих сил: когда все наши воззвания об изменении ситуации остались только «гласом вопиющего в пустыне». Но! Но есть, есть ещё жизненная жила в нашем народе, не затянуло ещё его родника – он держится! Я ведь вообще предполагал, что цифра убыли, не дай Бог, дойдёт до половины... Как можно, скажите мне на милость, к слову, в школе развивать родной язык при одном его уроке в неделю, при редком максимуме в два урока в неделю? И это при минимуме национальных изданий с их мизерными тиражами, не имеющими возможности выплаты своим авторам хотя бы малых гонораров… Практически вся работа по развитию национальной духовности народа оформлена только в двух формах – бесконечных конференций и фольклорно-эстрадных концертов. Конференций, на которых единодушно принимается решение о проведении новой конференции. А чаще всего эти два вида работы просто совмещаются, и нате вам – концертная конференция или конференционный концерт. И это так повсеместно. О чём это? Во-первых, о том, что к концепции развития негосударственных языков нашей страны, среди которых есть принятые и в статус государственных на уровне региональной власти, остаются кардинальные вопросы. Во-вторых, это явственно говорит нам о том, что мы, россияне, так и не поняли ещё, не приняли того, что испокон веков страна наша держится на двух составляющих – русской и нерусской, как на правой и левой ногах. Они, эти две составляющие, равны, одна без другой быть не может. В этом и есть сила наша, переданная нам нашими мудрыми предками, собирателями и творцами России: «Держать строй! Стоять ровно!»
– Как вы относитесь к «культуре отмены» и можно ли в принципе отменить какую бы то ни было культуру?
– Отменить можно всё. Даже траву можно отменить, залив её слоем асфальта. Но всё равно где-то эта трава снова пробьётся – поднимет голову к солнцу. С культурой народа, с её аспектами – то же самое. Уж сколько её отменяли, но всё директивно отменённое всегда возвращается обратно и уже с куда большей силой и напором. «И будут последние первыми…» Культура, она ведь по существу своему вернее всего и есть кровь нашей души, наполнение её тела. А о крови наши удмурты говорят так: «Кровь можно убить, но уничтожить её – невозможно». Да, будет, наверное, такое время, что когда-нибудь мир уже не услышит живой удмуртской речи – не по директиве властной, а по воле Божией... Но сегодня мы будем жить и радоваться друг другу, работать во славу страны своей, восхищаться своими национальными культурами, поднимать новое поколение, любить свою Родину и плечом к плечу с другими народами – русскими, татарами, башкирами, марийцами, эрзя и мокшей, коми, чувашами и другими – сражаться с её недругами. Как внешними, так и внутренними, ослеплёнными золотым тельцом. А на нашу жизнь и жизнь детей наших с внуками ещё много удмуртских песен. И весёлых, и грустных. Все споём…
– Каким вам видится в целом развитие национальных литератур в России в ближайшие 10–20 лет?
– Если в баке вашего автомобиля остаётся мало топлива, вы прекрасно понимаете, что данная ситуация нисколько не изменится от вашей риторики – машина просто-напросто скоро остановится. Это утверждает объективность ситуации. То же самое сегодня наблюдается и в отношении национальных литератур России, как вы сказали, в ближайшие 10–20 лет. Мы стремительнейшими темпами теряем читателей национальной литературы. И, заметьте, не потому что в чём-то будто бы недотягивают наши писатели, а потому что стабильно и довольно быстро сокращается число носителей самих языков национальных литератур нашей страны. Вот и в соседней с нами удмуртской деревне, большой и старинной, прямо на моих глазах за каких-то последние десяток лет практически исчезла удмуртская речь на улицах. Наши дети теперь говорят на каком-то странном языке, называемом некоторыми русским. Ах, если бы это была русская речь! Но это просто какая-то сигнальная система лаконичных акустических знаков, густо замешенная на гаджетной лексике и приблатнённом жаргоне. Что будет с национальными литературами РФ через десяток лет? У неё останутся, дай Бог, немногие писатели с их национальными темами, но будут ли читатели – это вопрос, не имеющий ответа. Хотя и ответ известен – это секрет Полишинеля, но проговорить его вслух или печатно ох как не хочется… Язык не поворачивается.
– Верите ли вы в то, что произведение искусства действительно способно изменить мир, изменить сознание человека?
– Говорят, что история учит тому, что ничему не учит. Хотя мне всё равно хочется думать так, что сознание отдельного человека искусство, культура, литература как-то и чем-то способны изменить, а вот коллективное сознание живёт уже по другим канонам и законам – оно более пластично и более подчинено биологическим, природным установкам, нежели социальным. Грустно, но это так. Остаётся надежда только на то, что всё же каждый человек ищет в своей жизни смысл в меру своих возможностей. А без любви, обрисованной и воспетой именно искусством, нет и никакого смысла. Только любовью находится смысл многому – светлому и доброму, Божьему. А любовь – это прежде всего труд, кто бы что ни говорил. Труд отдавания всего себя любви – труд выращивания прекрасного сада на бывшем пустыре. Можно ли писать литературу без любви? Наверное, можно. Но это скучно, не ново… Радостна только новизна, а в нашем мире всегда нова только доброта. Откуда я это знаю? Постойте на берегу нашей вечной Камы-реки – и вы всё расслышите сами.