Стыдоба, как же ты мог не узреть 118 если уж не великих, то, по крайней мере, известных донских пиитов, а именно столько их вошло в этот том?!
Чтобы заиметь книгу, плати тысячу рублей. И берут? – интересуюсь на кассе. Вначале сами авторы, как мне пояснили, вместо гонорара свои экземпляры выбирали, а теперь – застой. Внешне книга впечатляет – увесистая, плотная бумага, золотое тиснение, и если ушедшие в мир иной поэты представлены чёрно-белыми снимками, то наши современники даны в цвете. Другое дело: характер издания и его начинка.
Скажите на милость, с какого пятерика возникла сама идея выпуска поэтической антологии Дона? Это явный абсурд! Ведь издан заурядный сборник, какие нынче, в литературную пору юркого периода, штампует кто ни попадя на раз-два, были бы деньги.
Слово «антология» в переводе с греческого означает собирание цветов. Безусловно, Дон славен поэтическими цветами: Николай Туроверов, Алексей Недогонов, Борис Примеров, Анатолий Софронов, Николай Доризо, Владимир Смолдырев, Пётр Вегин, Борис Куликов… Некоторых из них кто-то может не принимать, но известность этих имён вне всякого сомнения, хотя и не все они включены в книгу, равно как и другие «забытые» поэты.
Но речь не о том. Есть в книге публикации, мягко говоря, странные.
Николай Китаев вещает от лица себе подобных: «Счастьем поэзии веет от нас», и это вопреки тому, что «если проблемы нависли / и тянет куда-то в бега». Ему хватает четырёх строк, чтобы «разобраться» с любовью.
Не станет её – и наступит конец,
Засохнет живительный жизненный колос.
Любовь – это эхо двух близких сердец,
А слышится в нём человеческий голос.
Право слово, умиляет и такая резонёрская строфа-стихотворение:
В добром деле душа пребывает,
В злом – совсем не бывает души.
Счастье добрых людей выбирает…
Правда, с этим оно не спешит.
Принципиальное голодание Клавдии Павленко: «Толпе досужей на потребу / Я не грызу с утра лимон…» приводит её к философскому осознанию того, что
Мне хорошо. Легко и просто.
Бог дал – живу, Бог даст – умру.
А будет время – до погоста –
Я к чаю ягод наберу.
Было время, «ликовала от счастья душа» у Клавдии, но затем город, который «хлебом обеспечит, но душу – душу не излечит» всё испортил, да так, что «и душе говорить, – ничего не осталось». Однако задушевная Клава не сдаётся, чуя «трав могильный настой», и возглашает:
А моя-то душа
Безголосо поплачет
И, в дорогу спеша,
Томик Пушкина спрячет.
Проникновенно сказано! Знать бы только, куда, от кого и зачем прячет «наше всё» безголосая душа Клавдии.
Осоюзились за последнее время и попали на этом основании в антологию и другие донские поэтессы. Вот раскованная Ирина Сазонова, что однажды «уснувшей Венерой стала… врастала в нутро богини… под взглядом твоим стройнела». А всё для того, чтобы «ты вершил на вершине страсти – / и меня рисовал нагую…»
Вообще-то любопытно следить, как расковывается словесно Сазонова, когда рассуждает о незадавшейся женской доле.
Изредка скучаю по тебе
и себе – позапозавчерашней –
на канате выпляски домашней,
но неодомашненной в борьбе
с вечною нехваткою всего:
нежности, кефира, неба, платья,
но случались редкие объятья –
и рождались дети оттого…
Падал недокрученный карниз,
спор переряжался ссорой разом,
отпрыск добивал подбитым глазом
под долбёж бетховенских «Элиз»…
Канат выпляски и добивание подбитым глазом – это присуще Сазоновой. Тут же она пишет «заспинный смеющийся ангел», «белоэтюдный вечер / с пиршеством утоленья / предожиданья встречи», «подснежную кашу топчите»…
Не отстаёт от своей товарки и Галина Студеникина, которая наставляет «не надо со мною быть «умным»… прохрупай по улицам лунным… зайди в угловой магазинчик…» А уж она-то ждёт «за тортом и чаем с малиной». Звалась Галя, было дело, Джульеттой, но теперь – Беатриче. «В различные с виду обличья одна я и та же одета». Да, была она ещё «Любовью, Надеждой и Верой… Сегодня – Галина».
Дублируется кокетливая тема и в стишке «Догонялки». Там «неприглядность в роли зайца, потому-то ты лиса». Раз, два и – побежали!.. Кульминация, как и положено: «закончив догонялки, начинаю об-ни-мал-ки…»
Чем вам не ролевые игры?
Между прочим, эта игривая Галина, не замеченная ранее на литературном поприще, определена главредствовать в некоем литературном журнале-клоне, издаваемом на Дону под патронатом Ивана Переверзина, чьи вирши там же и подобострастно печатаемы. Ответно Студеникина, ясен пень, опылила ОПГ – нет, не группировку, а «Общеписательскую литературную газету».
Ставший недавно писателем с билетом Валерий Калмацуй, папа Галины Студеникиной, судя по всему, не поощряет плотские утехи своей дщери, поскольку в описании природы игрив в меру. У него «ветерок гусаром мчится вдоль по мостовой» и по ходу дела:
Он, как пасынок природы
И шутник в своём кругу,
У девчонки мимоходом
Вздёрнул платье на бегу…
Зато у Николая Никонова, автора более двадцати книг, иные пристрастия и эпикурейский подход к жизни: «Веселись, пока не стар ты, / Впрочем, возраст – не помеха».
Персоналии антологии озабочены исследованием творческого процесса. И каждый решает проблему по-своему. Борис Троицкий убеждён, что тут замешаны «чёрные маги», и эти
Маги отваги – маги искусства
Наперекор суете и злословью
Чертят наитие собственной кровью.
В дух обращают себя на мгновенье
И превращаются в стихотворенье.
Упивается собственным открытием Кнарик Хартавакян, не замечая Маяковского:
Как солнце, как маяк, свети же, Слово, –
На благо людям, темени на страх,
Победоносно мощь умножив, снова
Сияньем вторь светилам в небесах!
И тут как тут наготове простодушный Анатолий Чекулаев, за которым помчался опавший лист, «безутешно пытаясь догнать…». Поначалу, кажется, драматическая коллизия разрешена творческим позывом автора: «Я тетрадь со стихами открою, чтобы песню о нём написать». Ан нет, и на этом хочется плакать от жалости: «Ведь порою судьба у поэта / Так похожа на этот листок».
Собрали без малого пятьсот страниц антологии Николай Скрёбов и Игорь Кудрявцев, представляющие две ростовские организации параллельных писательских союзов. Составители слывут среди местных литераторов людьми компетентными, хотя и легко меняются согласно «линии партии». Кстати, в своё время тот же Скрёбов, ныне верный либеральной парадигме, вполне искренне писал:
Людские сердца зажигая огнём,
Уже не мечта и не призрак,
Становится нашим сегодняшним днём
Великий восход коммунизма.
Искренен с обратным знаком и Кудрявцев в своём заявлении:
Слава мирская,
Слава людская,
Ты – погремушка
В руках удачи,
Но я равнодушен к тебе,
Поскольку меня знает Бог.
Перед составителями стояла конкретная задача, видимо, был определён список авторов, даже равный объём – по четыре страницы на брата или сестру. При этом далеко не все известные поэты, чьи судьбы связаны с Доном, включены в книгу. Вот и получилось то, что получилось. Отпетые графоманы с писательскими билетами соседствуют с действительно стоящими поэтами, и первые как раз в выигрыше: шутка ли, напечатаны на равных с избранными. Вопрос – чем они хуже? Ответ понятен – ничем!
Однако тенденция. Сплошь и рядом в разных местах выходят подобного рода издания. Как правило – антологии местного разлива, куда вставляются новоиспечённые классики. Литературные критерии? Как говорят в Одессе: «Я вас умоляю!..» В Ростове и далее везде говорят то же самое.
РОСТОВ-НА-ДОНУ