Антон Осанов
Анастасия Сопикова. Тем легче. – М.: Альпина Паблишер: Альпина.Проза, 2025. – 222 с. – 3000 экз.
На обложке нового сборника Анастасии Сопиковой изображена опечаленная Джейн Моррис, натурщица, давшая свой лик Прозерпине. Подобно тому, как римская богиня была разделена между землёй и подземным царством, настрой Сопиковой разделён между прошлым и настоящим. Ну и, кроме прочего, они чем-то похожи, эта задумчивая икона прерафаэлитов и писательница из Воронежа.
Её второй сборник выглядит как дебют, а первый по прошествии лет кажется вполне взрослым. «Тоска по окраинам» была сюжетна, в ней чувствовались уверенность уже сложившегося голоса и, самое главное, авторская дистанция. За исключением прескверного вступительного рассказа это была неплохая проза. «Тем легче» вещь как будто более ранняя, заискивающая и довольно автобиографическая. Это обыкновенный женский автофик о прельстительности воспоминаний, о детстве, о покинутом доме и ушедших близких. Разрыв между мечтой и реальностью пытаются осмыслить посредством ностальгического бытописания, из которого извлекаются статистически значимые, но уже не раз обработанные данные.
В сборнике девять историй. Важны из них лишь первая и последняя, а если совсем строго – только открывающая «Кисуля». В Тбилиси молодая приезжая подбирает красивого, но совершенно бессодержательного паренька. То же можно сказать о всём тексте: он славно написан, при этом лишён иных достоинств. Героиня пытается насильственно подстроить находку под свой идеал, но к финалу – к 24, кстати, февраля – злая реальность изменится, и героиня не поспеет за ней. Сопиковой удаётся нарисовать очень представляемый Тбилиси как в его архитектурной уютности («бледно-розовый дом с колоннами, закруглённый, как утюжок»), так и в молодёжных привычках этого старого города. Довольно трезвый, без восторгов, текст, где тонко просмеиваются русские экспаты Тифлиса и показывается собственная командировочная тоска. Не выбрала, не решила, никуда не влилась, ни с кем не сошлась, везде ненадолго – таково настроение рассказа и сборника. Нельзя не отметить развитый, богатый язык, которым хоть и пользуются приглушённо, в нежных пастельных тонах, но уместно совмещают его с ласковой, детской почти наблюдательностью: «У Кисули есть любимая маленькая песенка, такая, чтобы зажмуриться и раствориться в ней, как в лимонаде. Может, и в жизни надо так же раствориться, зажмурившись, и просто чуть-чуть подождать конца».
Если называть эталон тридцатилетней женской прозы про эмиграцию, оставленность и любови – это вполне себе «Кисуля», размытая, отлично слаженная повестюшка.
К сожалению, остальные рассказы заметно хуже.
Они написаны проще, в них меньше мягкости и больше соринок. Сопикова словно хочет казаться взрослее, чем позволяет ей собственный опыт, и выражается грубее, с участившимся матом и отбивкой актуальных коммюнике, хотя перелопачивает уже отработанный материал. Внимание вновь приковано к фрикативному гэ, советско-российским актёрам, System of a Down и Грузии – прямо сказать, не та метавселенная, в которой хочется проводить вот уже вторую книгу. При этом сильно, до позвонков, схуднул сюжет.
В «Маше, выпавшей из гнезда» девушка уповает на то, что её отец – знаменитый Андрей Миронов. Простенькие сентиментальные розыски выглядят бедненько, но чистенько, как и все те срединные истории, которыми обычно заполняют объём. Короткий «Туман» содержит старый декадентский вывод: предвкушение любви, фантазия на её тему гораздо важнее самого чувства, которое неизбежно разочарует. «Аквариум» – неинтересное бытописание делёжки общего мужчины. В «Змеином яде» эмигрант вспоминает дом, начиная аж с «полынных веников на дощатом полу». Курсивом выделены конструкции, дабы всем было понятно, как в ностальгию о Русской земле постепенно вторгается чужой синтаксис: за «принесли нас вместе», очевидно, прячется bring us together. Пустой, хоть и хорошо написанный текст. Эмигрантская тема в целом лучше удаётся Сопиковой, чему пример «Совы», где занесённую в Англию рассказчицу ждёт судьба то ли обречённой, то ли всё-таки спасшейся птицы.
«Это поле было не фиолетовое, обычной приятной зелени – и всё же что-то безвозвратно выдавало в нём английское происхождение. Ни за что на свете этот пейзаж нельзя было принять за русский, а спроси почему – не отвечу».
Наиболее примечателен рассказ «Год Крысы». Критик Овсянкин беспочвенно обвиняет рассказчицу в том, что она пишет в жанре соцреализма. В ответ писательница сочиняет текст с ехидными сносками, в которых ставит заносчивого Овсянкина на место.
И это до смешного нелепый текст.
В его основе – отношения между недалёким, но работящим сельским парнем Алёшей, у которого погиб отец, и заезжей девчушкой Лизой, выбравшей надменную филологию. Разность интересов разводит сердца в том же конфликте, который более масштабно описан в недавнем «Вырае» Екатерины Боровиковой. По идее, система комментариев должна была превратить рассказ в сложное двухуровневое высказывание, которое щёлкнуло бы Овсянкина «витиевато, с отсылкой на Жижека». В реальности сноски полностью произвольны, философского диспута не ведут, самостоятельным произведением не являются. Они даже не остроумны, невольно подтверждая, что рассказчице и правда было бы лучше писать про цемент. В качестве важного сентиментального образа упоминается журнал «Костёр» за «декабрь восемьдесят третьего», на обложке которого ракета «покоряла космос прямо с крыши Кремля». Сноска зачем-то уводит к интерсексуальному англоязычному колдовству, но на декабрьской обложке «Костра» за 1983 год нет никакой ракеты, там в санях летят антропоморфные шахматы. Соответственно, комментарий должен был язвить – знаю, Овсянкин, твою духоту, полез ведь проверять про ракету, только так и можешь на чём-нибудь подловить. Это была бы необходимая тексту игра, ловушка. Провален сам замысел: раз героиню обвиняют в соцреализме, то и её ответ должен был быть производственным текстом, который на деле является чем-то совсем иным. Нужно было создать незаметную разницу, которая бы одурачила критика. Вместо этого рассказчица называет свою историю «быличкой», но жанрово быличка всегда о встрече с нечистой силой, на которую в рассказе не тянут ни Лиза, ни Алёша, ни даже мрачнеющая атмосфера восьмидесятых. Хотя можно, конечно, считать быличкой сам российский автофикшен. По крайней мере он вполне успешно наводит на читателей порчу.
Иными словами, Анастасия Сопикова испытывает большие проблемы с сюжетом, который оторван от бытовых наблюдений. Ей хорошо удаётся динамика человеческих отношений, но их грустное содержание уже было показано в «Тоске по окраинам». В «Тем легче» писательница пошла на второй, суженный, круг. Разумеется, повтор требовалось скрыть, поэтому Сопикова сильно, до контраста выкрутила детальность. В рассказе «Сестра» представлена жизнь простых людей, где каждый герой отмечен нормальным, но по совокупности совершенно придурочным делом или языковой привычкой: «Потом разговор перескочил на Ленку, сидевшую тут же, – когда-то ведь и она уйдёт, найдёт какого-нибудь Васю или Петю, «запузырится» – мать так и сказала.
– Нечего, – перебил отец. – За чеченца отдам. В строгости, но при бабках. Пусть покайфует капуста».
Так взрослые люди говорят только в прозе тридцатилетних.
В финальном тексте, «Демоне ностальгии», Сопикова итожит все рассказы через важный для неё опыт. Настоящее творит прошлое, и это не повод чувствовать себя сиротой – ностальгия выступает печальной, но в то же время двойственной силой, способной как увести из дома, так и создать его. Весь вопрос в том, какую реконструкцию предлагают читателю – ещё одну штамповку или оригинальный проект? Увы, тематически прозу Сопиковой не получится отличить от прозы Манойло или Гритт, от прозы Чухлебовой или Богдановой. Несколько превосходя их по языку, она говорит о том же самом при помощи тех же самых средств. Какой-либо ценности в таком вкладе нет. Всё настолько однообразно, с одной вспоминающей заплачкой на всех, будто каждая из писательниц поклевала гранатовых зёрнышек и теперь не может писать ни о чём другом.