Майя Фолкинштейн
В уходящем году 95‑летний юбилей отметил Центральный академический театр Российской армии, чья труппа всегда славилась незаурядными актёрами, едва ли не любому из которых можно посвятить отдельный материал. В том числе и героиням этой статьи. А её, вероятно, стоит попытаться представить в жанре «двойного портрета». И причина не только в том, что эти, без сомнения, большие актрисы были тёзками и ровесницами, появившимися на свет ровно век назад, в 1925 году, с разницей в пять месяцев: Людмила Ивановна Касаткина – 15 мая, Людмила Михайловна Фетисова – 7 октября. Просто при всём различии дарований они действительно во многом похожи. В Центральный театр Советской (до 1950‑го – Красной) армии пришли одновременно, 1 августа 1947‑го. И он оказался единственным в их биографиях. Постоянство было присуще актрисам и вне театра. Свидетельство тому – крепкие, державшиеся на взаимных чувствах семейные союзы: у Касаткиной – с режиссёром Сергеем Николаевичем Колосовым, у Фетисовой – с юристом Львом Соломоновичем Таратутой. Совпадение, конечно, но и Людмила Ивановна, и Людмила Михайловна имели сыновей. Причём талантливых: Алексей Колосов реализовался на музыкальном поприще, Сергей Таратута – на литературном.
Правда, Людмила Ивановна Касаткина, прожившая 86 лет, застала успехи сына, а Людмиле Михайловне Фетисовой это не было дано, так как она скончалась от тяжёлого сосудистого заболевания, когда ей не исполнилось и тридцати семи. И в отличие от Касаткиной Фетисова не снималась в кино, приняв участие, увы, только в несохранившемся телевизионном спектакле «При свете дня» по Э.Г. Казакевичу, где сыграла Ольгу Нечаеву. И пусть имя Людмилы Фетисовой, которую корифей Дома Островского Михаил Царёв сравнивал с Марией Николаевной Ермоловой, а критик Виктор Комиссаржевский называл «непреходящей печалью советского театра», сегодня с ходу вспомнят лишь историки театра, но по эмоциональной насыщенности, по масштабу достижений её короткая, как комета, артистическая судьба сопоставима с охватившей несколько десятилетий творчески плодотворной судьбой коллеги.
Людмила Касаткина и Людмила Фетисова и впрямь были не подругами в привычном, бытовом понимании, а именно коллегами. И эта профессиональная составляющая отношений Людмилы Ивановны и Людмилы Михайловны очень важна. Всё-таки обе, как бы высокопарно ни звучало данное выражение, считали театр «храмом», где, по завету Михаила Семёновича Щепкина, следовало «священнодействовать или убираться вон».
Так что недаром их среди тогдашней артистической молодёжи ЦТКА–ЦТСА выделял руководитель коллектива Алексей Дмитриевич Попов, который, являясь непосредственным учеником отцов-основателей Московского Художественного театра, наравне с одарённостью ценил в своих подопечных преданность общему театральному делу.
И ещё он, как нетрудно догадаться, не терпел интриг. Поэтому, согласно имевшей хождение в стенах ЦТСА легенде, пресёк, что называется на корню, возникающий конфликт между Людмилой Касаткиной и Людмилой Фетисовой, которым, несмотря на разговоры об их соперничестве, действительно было нечего делить. Окончившие разные театральные школы (Касаткина – ГИТИС им. А.В. Луначарского, курс И.М. Раевского и Г.Г. Конского; Фетисова – Училище им. Б.В. Щукина, курс В.К. Львовой), они искренне разделяли принципы русского психологического театра с его непременно позитивной направленностью. И Людмилу Ивановну, и Людмилу Михайловну не обижали невниманием ни зрители, ни пресса, да и режиссура ЦТСА не оставляла без разноплановых ролей. И хотя Касаткиной и Фетисовой зачастую доводилось встречаться с драматургией не слишком высокого качества, но тем не менее они сумели воплотить на сцене целую галерею женских характеров, из которых у каждой из них формировался свой, индивидуальный актёрский путь.
У Касаткиной этот процесс шёл постепенно, поступательно – от крошечных, иногда и вовсе бессловесных ролей к ролям главным. У Фетисовой после первого, «простойного» года – стремительно, словно кто-то сверху решил дать ей всё и сразу. Отсюда преобладание в послужном списке Людмилы Михайловны значительных сценических образов. А начался взлёт актрисы с роли колхозной звеньевой Веры Березиной в «Степи широкой» Н.И. Винникова (режиссёры – А.Д. Попов, А.З. Окунчиков), покорившей публику сочетанием внешней бравады и затаённой в самых дальних уголках души боли от безответного чувства. Но если ролью Веры Березиной Людмила Фетисова подтвердила заявленное в студенческую пору право на драматические роли, то Людмила Касаткина подобные грани своего таланта в полной мере проявила лишь в роли Оксаны в «Первом громе» М. Алигер. И этот прорыв закономерен, если учесть, что «Первый гром» (режиссёры – А.Д. Попов, М.О. Кнебель) – поэтическое переложение «Молодой гвардии», а прототип Оксаны – Ульяна Громова. Для Касаткиной же, юность которой пришлась на период Великой Отечественной войны, всё, относящееся к данной теме, было наиболее ценно. Это наполняло неподдельной болью её знаменитые роли, сыгранные в картинах Сергея Колосова: Анны Морозовой («Вызываем огонь на себя»), Зинаиды Воробьёвой («Помни имя своё»), Матери Марии в одноимённом фильме. Нельзя не отметить и Нилу Снижко («Барабанщица» А.Д. Салынского), ролью которой актриса взяла ещё одну «высокую ноту».
Но, как рассказывала Людмила Ивановна, то была самая тяжёлая и ответственная работа в её актёрской практике. Всё же она входила в спектакль после того, как покинула этот мир Людмила Фетисова – первая Нила Снижко на сцене ЦТСА. Было необходимо не подвести театр, не снизить патриотического и человеческого звучания спектакля. Новаторского для своего времени. И в этом – заслуга Фетисовой, также не понаслышке знавшей о тяготах военного лихолетья, прежде всего влиявшего на психологию людей, что стало определяющим моментом для актрисы, которая приоткрыла подлинную, непарадную сторону подвига Нилы. Вот как отзывался об этом в статье «Любовь и слёзы моей юности» режиссёр, выпустивший в 1964‑м монографию об актрисе, Борис Львов-Анохин: «Фетисова обнажала драматизм судьбы отважной разведчицы, отчаяние и ужас от намеренного, вынужденного попрания себя, своей девичьей гордости, чистоты, надежды. Маска, которую она должна была носить, надламывала её душу, иногда казалось, что у неё внутри тяжёлая незаживающая рана. И трудно было представить, что могло бы залечить эту глубокую рану. Поэтому смерть в финале казалась избавлением…»
Людмила Михайловна, будучи максималисткой, вообще нередко стремилась к обострению рисунка своих ролей. И тут самый яркий пример – Женька Шульженко из «Фабричной девчонки» А.М. Володина, которого, кстати, это смущало, и не без повода – его пьеса была чересчур уязвима для цензуры. Однако Фетисова намеренно не сглаживала «углы», делая свою Женьку умным, чутким, не желающим мириться с любыми проявлениями внутренней нечистоплотности и, как следствие, чрезвычайно одиноким человеком. Естественно, что публике нельзя было остаться равнодушной к Женьке-Фетисовой, глядя на которую, по признанию артиста Малого театра Виктора Борцова, хотелось «не хлопать, а лезть на сцену и защищать её».
А в другом составе Женьку сыграла Людмила Касаткина, чем в какой-то степени спасла спектакль, который был, по её выражению, «на заметке у руководителей культурой». И «очень у них руки чесались прикрыть эту постановку. Ломали в театре голову, как спектакль сохранить, и надумали… Дело было в том, что если меня поставить вместо Фетисовой, то образ станет не столь агрессивным, более мягким и лиричным. Я сказала, что и роль, и пьеса мне очень нравятся, но как Фетисова к этому отнесётся? Отложили разговор до утра. Утром созвонились, встретились. Люся была лёгкий человек. «Да сыграй, Людка, делов-то, чёрт с ними с дьяволами, бюрократами пузатыми!» – на страницах своей и С. Н. Колосова книги «Судьба на двоих» вспоминала актриса.
Наверное, без подобного соблюдения этических норм было бы невозможно продолжение гармоничного, счастливого (по мнению самой Людмилы Ивановны) партнёрства между ней и Людмилой Фетисовой, которое сложилось с их дебютных театральных сезонов и поначалу развивалось вполне традиционно. То есть Людмила Ивановна получала лирические, нередко с жертвенным уклоном роли, а Людмила Михайловна с её сильным темпераментом, фигурой модели (а она, кстати, в молодости подрабатывала манекенщицей), выразительной внешностью – роли героического свойства. К примеру, в «Законе Ликурга» по Т. Драйзеру (в постановке И.П. Ворошилова) Касаткина играла Роберту Олден, а Фетисова – Сондру Финчли; в «Мечтах Кинолы» Бальзака (в режиссуре В.С. Канцеля, А.А. Харламовой) Касаткиной отдали роль Марии, Фетисовой – Фаустины Бранкадор. А тот же Львов-Анохин в своём спектакле «Любка-Любовь» З.Н. Дановской взял и поменял актрис местами, в результате чего в натуре безропотной, страдающей Клавы Касаткина нашла силу, гордость, гнев, а Людмила Фетисова в своей артистической «палитре» акцентировала нежные, пастельные «тона». И этот случай ещё раз подтвердил подвижность актёрской природы Касаткиной и Фетисовой, их готовность к любым экспериментам.
Думается, не обладай актрисы этим свойством, не доверил бы им А.Д. Попов роли в знаковых для себя и для ЦТСА спектаклях: Касаткиной – Катарины в «Укрощении строптивой» В. Шекспира, Фетисовой – Шуры Азаровой в «Давным-давно» А.К. Гладкова. Тем, с каким мягким юмором и изяществом проходило самоукрощение любовью Катарины – Людмилы Касаткиной и Петруччо (Андрея Попова), мы имеем шанс наслаждаться и сегодня, вновь и вновь пересматривая основанный на спектакле А.Д. Попова фильм С.Н. Колосова. Сложнее с Шурой – Фетисовой, да и с другими ролями актрисы, ни одна из которых не была зафиксирована на киноплёнку. Но составить своё, независимое от критических отзывов мнение о них нам позволяет радио, сохранившее голос Людмилы Фетисовой. А он низкий, грудной, чуть хрипловатый звучит наиболее пронзительно и без капли пафоса тогда, когда её Шура Азарова или Нила Снижко говорят о чести, достоинстве, долге перед Родиной. В такие минуты кажется, что под этими словами подписывается и сама актриса, которую нельзя слушать без волнения. Будто она и не играет вовсе, а живёт в предлагаемых обстоятельствах своих ролей.
В актёрских созданиях Людмилы Касаткиной тоже присутствовала личностная интонация, в которой с годами, как, скажем, в роли «странной» миссис Сэвидж в спектакле по пьесе Дж. Патрика (режиссёр С.Н. Колосов, 2001), всё яснее ощущалась горечь от осознания того, что из обихода постепенно уходили элементарные нравственные понятия – доброта, сострадание, порядочность. Однако при этом неизменным оставался кураж, покоривший всех в знаменитой «Укротительнице тигров» Александра Ивановского и Надежды Кошеверовой (1954) и в дальнейшем выделявший Касаткину среди товарищей по актёрскому цеху. Никуда не исчезли и тягучие, присущие исключительно ей голосовые модуляции, которые наверняка знакомы всем почитателям советской мультипликационной версии «Маугли» Р. Киплинга, где она озвучивала Багиру. Благодаря полученным в детстве у Игоря Дмитриевича Лентовского урокам балета оставалась почти прежней фирменная, летящая походка Касаткиной. И всё такой же предельной была её самоотдача на сцене. Этим Людмила Ивановна продолжала поддерживать высокую планку мастерства, заданную институтскими педагогами и воспитанными Алексеем Дмитриевичем Поповым несколькими поколениями легендарных артистов Театра армии. В их ряды она и Людмила Фетисова встали по праву.