Россия не стала Польшей
Несмотря на экономическое сотрудничество – а на ЕС приходится сегодня половина российского внешнего товарооборота, – сфера ценностей становится камнем преткновения для отношений России с Европой. Россия – суверенная страна с собственными, отличными от западных традициями, с патриотической риторикой, госрегулированием экономики. Она провозглашает к тому же преемственность со своим многовековым имперским прошлым и претендующая на геополитическую «точку сборки» для соседей в большой евразийский союз. Вовсе не такого соседа предполагали увидеть европейцы после распада СССР и проведения в России либеральных реформ.
Как ни странно, на Западе всерьёз верили, что Россия станет скромным младшим братом в большой западной семье. Как выразился недавно один европейский эксперт, «после окончания холодной войны многие думали, что Россия превратится в большую Польшу и надо просто помочь ей с демократическими реформами». Действительно, помогли – и этот урок россияне тоже хорошо усвоили в 90-е годы, когда апофеозом демократии стал расстрел парламента, а беспрецедентный разгул рыночного фундаментализма был таков, что и сегодня на Западе Ельцина не стесняясь называют «русским Пиночетом». Ещё россияне усвоили, что в новой, однополярной реальности нельзя быть слабым. И этому больше всего способствовал сам Запад со своими двойными стандартами. Югославия, Ирак, Ливия – вновь и вновь под лозунгами о правах человека США и Европа открыто применяли силу по отношению ко всем, кого назначали врагами демократии.
В итоге уже с середины 2000-х годов Россия всё громче стала заявлять о том, что она – не младший партнёр и не ученик Запада и у неё своё видение своего пути. Так же как и своего прошлого – идеи приравнять Сталина к Гитлеру и коллективно каяться за сам факт существования СССР, несмотря ни на какие усилия, не находили и не находят у большинства россиян отклика.
Свобода и справедливость
Какие ценности «поднимает на флаг» Европа? Это в первую очередь приоритет индивидуальных прав личности, прав меньшинств, толерантность, демократическое политическое устройство, выражающееся в том числе в частой смене политиков и партий, находящихся у власти, и социальные гарантии. И было бы ошибочным сказать, что всё это чуждо россиянам.
Такие ценности, как свобода, уважение и способность понять и принять человека другой ментальности, характерны и для нашей культуры. О свободе и индивидуальности разговор вообще особый. На Западе очень немногие понимают, что русские – это нация людей, которые, несмотря на все свои общинные традиции, предельно индивидуалистичны в понимании свободы внутренней.
Удивительная способность к поискам правды, авральным свершениям, находчивость и в то же время пресловутая неспособность соблюдать писаные законы и правила, и философский фатализм – всё это грани свободы по-русски, весьма мало похожей на свод регламентированных прав.
То же касается и политического устройства. Русским, в сущности, не важна форма власти. Им важно, что она делает и насколько это совпадает с их представлениями о правде и справедливости. Европейцы же в большей степени ориентированы на совершенствование самих механизмов власти и её институтов.
В то же время никакая формальная «правильность» государственного устройства не имеет значения, если оно не основано на ключевой ценности России – на справедливости. Именно поэтому в глазах народа нелегитимны все олигархические капиталы, и никакие заверения о незыблемости частной собственности тут не помогут – люди знают, что эти капиталы получены нечестно и система, которая их защищает, тоже нечестна и несправедлива.
Точно так же россияне тонко чувствуют любые двойные стандарты в западной и европейской риторике. Если вы за толерантность – почему навязываете всем только своё понимание ценностей? Если вы за равные права, почему в странах Балтии тысячи русских с паспортом «негражданина»? Если вы против насилия, почему так хотите военного вмешательства в дела других стран?
Постхристианская Европа
В контексте вопроса о ценностях одной из важнейших тем является религия. И здесь наблюдается поистине парадоксальная ситуация. В 90-е годы, после распада СССР, одним из ключевых достижений демократии считалось возрождение в России православия. В исторической ревизии, которой подвергалось советское прошлое, постоянным рефреном звучало обвинение в безбожности, репрессиях по отношению к священнослужителям, в уничтожении православных традиций. Либеральная интеллигенция того времени стремилась к этим традициям вернуться. А затем религиозный ренессанс охватил всю страну.
В итоге, спустя двадцать лет, религия заняла прочное место в российском обществе. Согласно представленному на недавно прошедшем Валдайском клубе опросу ВЦИОМ, православными считают себя 80 процентов россиян, шесть – исповедуют ислам, а убеждёнными атеистами назвали себя также шесть процентов респондентов.
Конечно, в реальности религиозность большинства россиян довольно поверхностна – многие считают себя православными, бывая в церкви пару раз в году и не зная толком ничего даже о самых базовых догматах своего вероучения. Однако для подавляющего большинства, в том числе и для атеистов, характерно уважительное отношение к православным традициям и христианской морали, пусть часто лишь интуитивно понимаемой.
А вот сегодняшняя либеральная интеллигенция и так называемый креативный класс в России характеризует странная антирелигиозность, доходящая порой до какой-то животной ненависти. Странная – потому что напоминает она даже не советское время, а недолгий период радикального послереволюционного богоборчества. «Ханжи», «мракобесы», «православнутые» – и это ещё не худшие эпитеты, которыми теперь с презрением награждает верующих и священников «прогрессивная» общественность.
И вполне попадает при этом в европейский мейнстрим. За те 20 лет, в которые Россия «воцерковлялась», Европа шла в обратном направлении – апофеозом европейского самоопределения стал отказ указать в евроконституции христианские ценности как базовую основу европейской цивилизации. Европа сегодня – пространство секулярных и постхристианских ценностей. Идея тотальной секуляризации стала порождать факты своеобразной светской нетерпимости – так, британский парламент одобрил запрет на ношение крестиков на работе, а в Европейском суде по правам человека проиграли свои иски несколько христиан, потерявших работу из-за отказа снять крест либо отказа по религиозным соображениям работать с однополыми парами.
«В России восстанавливается потерянная христианская культура – люди опять ходят в церкви, верят в Бога, придают большое значение семье, патриотизму и национальным традициям. В Европе ставят во главу угла идеалы свободы, защиты прав человека и самореализации каждой отдельной личности, – говорит в недавнем интервью газете «Невское время» известный немецкий политолог, научный директор Германо-Российского форума Александр Рар. – Во всех ведущих западных странах со стремительной скоростью и небывалым размахом принимаются законы об укреплении прав меньшинств, в том числе сексуальных. В России такого рода законы немыслимы, и не потому, что россияне – ретрограды и гомофобы, а потому, что Россия не может, после того как стала неохристианской страной, сразу прыгнуть в постмодернизм».
Деконструкция до победного конца
Действительно, постмодернистский подход предполагает, что религии есть место в жизни, но сугубо в частной жизни, как одному из множества выборов и пристрастий конкретной личности. Посещать церковь, семинар по йоге или арт-клуб – всё это стоит в одном ряду. Причём попытки любых запретов на религиозные практики вызовут у европейцев возмущение – это нарушение прав человека. Но нарушением прав человека, с их точки зрения, является и любое признание религии чем-то более значимым для государства и общества, нежели вопросом индивидуального выбора.
С этим связано и совершенно разное восприятие в России и Европе скандала с «перформансом» Pussy Riot в храме Христа Спасителя. В России даже те, кто считает реакцию государства на этот инцидент излишней, а тюремные сроки участницам – бессмысленной мерой, лишь превращающей их в «мучениц режима», тем не менее в большинстве своём осуждают саму их выходку. В Европе панк-группу, напротив, героизируют, считая их поступок актом протестного искусства.
Искусство как пространство для самовыражения личности вообще имеет в Европе более высокий статус, нежели религия и традиция, – последние от каких-либо нападок со стороны искусства защищать никто не будет, тогда как любые попытки установить хотя бы моральные ограничения на самовыражение, даже если оно оскорбляет чьи-то национальные или религиозные чувства, заранее объявляются тоталитарным подавлением свободомыслия. Европейская культура ныне продолжает войну с любыми «тотальными объяснениями», или, по терминологии Жана-Франсуа Лиотара, «великими сказаниями».
Что же предлагается взамен «смирительной рубашки Просвещения»? Вместо поисков истины предлагается сосредоточиться на свободе различий. «Вечные ценности» объявляются тоталитарными и параноидальными идеями, которые препятствуют свободному развитию и творческой реализации человеческой личности.
Непонятно, однако, от чего же надо освобождаться, когда за прошедшие с 60-х полвека деконструировано уже всё – и традиционная культура, и традиционное государство, и традиционная семья?
Логичным продолжением этой цепочки является деконструкция собственно человека в классическом понимании. И действительно, идеи произвольного выбора и изменения своей идентичности, пола, внешности, дополненные достижениями современных био- и информационных технологий, рисуют нам общество индивидов, занятых экспериментами деконструкции по отношению к всему, что может хоть как-то быть константой даже в самих себе.
Стать полюсом смысла
Россия в гораздо меньшей степени является пространством такого развития. Но не нужно строить иллюзий и относительно гармонии национальных ценностей и реальности. Увы, наша политическая и общественная реальность весьма мало их отражает.
И складывается парадоксальная ситуация. Из Европы Россия видится пространством, ориентирующимся на власть силы и консервативные традиции, тогда как самим россиянам видна совершенно другая картина – когда культурное, экономическое и политическое пространство ослабляется и монополизируется отнюдь не консерваторами. Да и предлагаемый «для внутреннего употребления» патриотизм оставляет желать лучшего, так как стилистически ориентирован на тех, кто «с телевизором, футболом и рассадой».
Мало объявлять пятой колонной столичную богему и «офисный планктон». Есть реальное консервативное большинство. И его активную часть, то есть тот самый реальный (а не столично-буржуазный) средний класс и национально ориентированный бизнес, всё меньше устраивают отсутствие внятной экономической политики, непродуманные законы, нерешённые проблемы транспорта и ЖКХ, бесконечные, но ни в чём не улучшающие их жизнь реформы образовательной и медицинской сферы. Эти люди хотят, чтобы их страна была сильным, но при этом правовым и справедливым государством.
Но привести свою экономику и культуру в соответствие с внятно заявленными национальными ценностями нужно не только для этого. Страна, не предлагающая свою ценностную модель, не сможет стать полюсом смысла для других, а без этого невозможно претендовать ни на ведущие роли в формировании мирового будущего, ни на уважение соседей. А в способность России предложить миру новые смыслы многие ещё верят.
И совершенно необязательно при этом отрицать «Европу в себе» – Россия как наследница Византии имеет полное право считать себя частью европейской культуры. Пусть даже в современной Европе кто-то с этим и не согласен.