В первые я увидел и услышал Дмитрия Сухарева едва ли не школьником – в День поэзии, который в то время отмечался в книжных магазинах Москвы. Он читал нечто подкупающе-оптимистическое:
Нам поручена работа –
Мы смолим бока у бота.
К морю баком
Бот лежит.
По рубахам
Пот бежит.
Эти бодрые строки вызывали не только читательскую приязнь: они запоминались мгновенно. Как, впрочем, и многие другие стихи Д. Сухарева – поэта, совместившего в себе естественную радость бытия и неискоренимое ощущение его трагичности.
Дмитрий Сухарев умер в девяносто четыре года, через полторы недели после своего дня рождения. Он был старейшим из ныне живущих российских поэтов. И, безусловно, одним из лучших – причём не только в своём поколении. Дело даже не в абсолютном поэтическом слухе и как бы врождённом мастерстве, что отличало его с самой ранней поры. И не в уникальности его авторского дара, который позволил ему, отнюдь не поэту-песеннику, стать одним из прародителей и вдохновителей бардовской классики. Дело, полагаю, в изумительной искренности его поэтического слова, в той душевной чуткости, отзывчивости и доброте, которые сопутствовали всем его жизненным устремлениям. Отдавшись поэзии, он отнюдь не отрёкся от своих глубоких и академически признанных учёных занятий и интересов: кто знает, не споспешествовало ли одно другому.
He xoчy c вoлкaми жить,
Ha-дo-eлo,
He мoгy пo-вoлчьи выть,
Boт в чём дeлo,
He yмeю, нe xoчy,
He жeлaю,
He yчи – нe зapычy,
He зaлaю.
Меня бесконечно трогает надпись на его книжке «Сто стихотворений» (2014 г., тираж 200 (двести!) экземпляров): «Дорогой Игорь, радостно видеть, что ты так прекрасен в новых твоих стихах, – счастья тебе и здоровья!» Я воспринял это не столько как дружескую похвалу старшего товарища, сколько как его суровое профессиональное требование и ожидание.
Он был верен своим творческим пристрастиям. И неоднократно признавался в любви к автору, казалось бы, весьма далёкому от его поэтической практики. «К поэту С. питаю интерес…» – написал он в 1972 году. И когда через много лет навсегда замолчавший «поэт С.» (которого, кстати, высоко ценил ни в чём не схожий с ним И. Бродский) сокрылся ото всех в городе Туле, Сухарев подтвердил:
Я хожу, хожу по Туле,
Позвонил в конце концов.
В телефонном треске-гуле
Голос слышится отцов.
Затем, уже в 1986 м, – на похоронах Бориса Слуцкого:
И стоим, как ополченье, недоучены,
Кто не втиснулся,
притиснулся к дверям.
А по небу ходят тучи, а под тучами
Чёрный снег лежит
по крышам и дворам.
Холодынь распробирает, дело зимнее,
Дело злое, похоронная страда.
А за тучами, наверно, небо синее,
Только кто ж его увидит и когда.
«К поэту С. питаю интерес» – можем теперь повторить и мы, имея в виду, помимо прочего, и его самого.
Сам он родился в Ташкенте. «Ведь я родился там… Не знаю, где умру». Этого не знает никто. Вообще, стихи о смерти – одно из самых пронзительных его постижений.
Нас тоже со временем спишут,
И близится время к концу.
Кто знает, – даст бог, и пропишут
На этом же самом плацу.
На наши законные метры,
К таким же, как мы, москвичам,
Где ветры гуляют, где ветры
Так пахнут Москвой по ночам.
Это сказано жестоко, истинно, верно. Спорить с этим бесполезно. Но повторюсь: ничто не в силах «списать» Дмитрия Сухарева из общей поэтической памяти. Если только она, эта память, имеет шанс на выживание.