ЗАВЕЩАНИЕ 
Памяти Ивана Асланьяна,
юного крымского партизана
Мне отец оставил орден и тесак,
толстый свитер и старинный фотоснимок,
кровь армянскую и память, будто знак
на пустынных перекрёстках Крыма.
Мне отец оставил Землю и Луну,
всю вселенную оставил, все миры!
Он в Крыму прошёл великую войну
от Джанкоя до самой Бурлюк-горы.
Завещал отец мне гордость и стихи
всех поэтов от Перми до Эривани.
Воевавшие в предгорьях моряки
горевали об оболганном Иване.
Он показывал мне карту и маршрут,
по которому хулу прошёл как воин.
«Если снова под конвоем поведут, –
говорил он за стаканом, – будь спокоен».
Мне не надо ваших праздничных соплей,
куршевелей и корпоративных правил.
Чтобы я чурался Родины своей –
ничего такого он мне не оставил.
БАЛЛАДА ОБ ОТЦЕ
Мой отец награждён и прощён,
водку пьёт и не плачется он.
И дорогой железной, прямой
возвращается в Крым как герой.
Он стоит под высоким холмом,
на котором стоял его дом.
Ни саманной стены, ни плетня,
ни печи из камней, ни огня.
Он проходит по горной тропе,
он негромко поёт сам себе,
вспоминает, как бил по врагу,
и молчит на морском берегу.
Мой отец возвращению рад –
возит рожь или рвёт виноград.
Только видит, уже никому
он не нужен в родимом Крыму.
Тут упырь – из партийных теперь:
бьёт фазанов и ловит форель,
пьёт «Абрау-Дюрсо» и дерёт
в Ливадийском дворце свой народ.
Не видать ни огня, ни золы
у подножия Белой скалы.
И стоит за деревней Пролом
недостроенный каменный дом.
Он железной стези не менял,
возвращаясь с женой на Урал.
С папиросой из тамбура он
без конвоя сошёл на перрон.
Мой отец никуда не вступал,
не писал – сам себе генерал.
Он возил по дорогам земным
виноград полуострова Крым.
СОЛДАТ
Я – сын ссыльного пацана,
стал солдатом Империи.
Крал патроны, не пил вина,
посылал капитана на,
воздавая кэпу по вере.
Я порвал на сорок дорог
сапоги – и стою на том.
Сделал всё, что смог и не смог,
шёл один и всем поперёк
с автоматом и штык-ножом.
Я видал Урал и Байкал,
уходил в запой и в бега,
на постах Толстого читал
и вставлял золотой металл
вместо выбитого клыка.
Я лежал с большой головой
в боксе смертников, как в гробу,
торговал бессмертной душой,
«Беломор» курил с анашой
и срывал с бутылок резьбу.
Я живу в жестокой стране
без успеха и без пристанища.
И молюсь, отвернувшись к стене,
чтоб узнать, что достанется мне,
что, даст бог, не достанется.
* * *
Выхожу один я на дорогу…
М. Лермонтов
Мне не хватило на бутылку пива,
Когда начался ядерный распад…
Кому светила эта перспектива,
Тому, наверно, не уйти назад.
Как уклониться, если для курсива
Мне не хватило виноградных лоз?
И я молчал, чураясь коллектива
И этих трезвых, бесполезных слёз.
Я перешёл из андеграунда в обоз!
Я постарел, заматерел и побелел
С тех пор, когда размеры звёзд
Определял в оптический прицел.
Я примерял свой личностный изъян!
Жевал с похмелья клюкву и глядел
В пустое небо, как шахтёр в стакан,
Как в межконтинентальный беспредел.
Страна пустот и газовой заслонки,
Страна господ, как говорил один поэт,
Ты мне простишь дешёвые коронки
И мой недорогой менталитет.
Не беспокойся! Пачку сигарет
Я приобрёл на средства синекуры
И не оставил самобытный след
В контексте мировой литературы.
Что энтропия! Мифология фактуры,
Натуры в морозилках этих моргов.
Мне всё равно – бутылка политуры
Безвредна для бессмертных йогов.
Мне не хватило суффикса и слога
С фигурой своевольного покоя,
Когда я тоже вышел на дорогу
Один – как говорится, без конвоя.
ИЗ ПОЭМЫ «ПЛОТИНА» 
Это 28-е. Над Волгой стоят облака.
Некурящий отец у соседа стрельнул папиросу.
И лежат их две тени на бочке, на куче песка,
И едва шевелит своей кроною ясень белёсый.
Это 28-е. С утра объявили указ:
«Немцев выслать. Они все – предатели.
В спину ударят.
Только смену белья. И к вокзалу
в указанный час».
Это август палящий. И сумерки свежесть
не дарят.
– Что, твои собрались?
– Подпоясаться много ли дел?
– У меня-то вон трое. А младший –
двухмесячный вовсе.
– Потому военком в добровольцы
нас брать не хотел,
Что указ сочиняли. Теперь – хоть
к расстрелу готовься.
– С нами ясно: на зоны. А Вилька
с Карлушкой? Они?
Из-под Бреста, где служат –
сам помнишь – нам слали приветы.
(Да о чём ты, отец? – и архив это
не сохранит!
И Смирнов никакой никогда не напишет
про это!).
Ты попробуй пока хоть разок
папиросой пыхнуть.
Мать уложит детишек, помолится –
утром в дорогу.
Но и сад свой прощально не дали
до сердца вдохнуть:
Глянь-ка – Мойша-портной припадает
на левую ногу.
– Слышал, гонят вас завтра.
– Ну, гонят. А ты-то при чём?
– Да хочу застолбить твой диванчик
и библиотеку.
– Вон! Уедем – бери с потрохами хоть мебель,
хоть дом.
А пока – пропади! Не сдержусь –
измочалю, калека.
…Бросил житель Кремля свою трубку
на карту страны.
Разломал папиросу. Взял трубку опять,
а под нею –
Нет на карте республики! Даже следы
не видны! –
Воплотили уже дорогого владыки идею.
* * *
..Вот и посты усиляются на ночь..
только какой тут, родимые, сон?
Нестор Иваныч, Нестор Иваныч,
самое время рвануть за кордон..
вот и прошло Гуляй-польское счастье..
и от трудов, от свобод – ничего..
не по пути с большевистскою властью..
орден сорвать – и в болото его..
Троцкий спокойно людей расстреляет..
надо – использовал – и на прицел..
хватку железную не ослабляет..
только могилы махновцам в удел..
а за рекой на румынских просторах
можно исчезнуть иголкой в стогу..
вытравят правду наветами скоро –
не пожелаешь такого врагу..
деток пугать будут именем на ночь,
образ оболганный в книги войдёт..
Нестор Иваныч, Нестор Иваныч,
кони готовы и время не ждёт..
вот и опять хлебороб подневолен..
всяк колосок строго взят на учёт..
но растворилось в крови Гуляй-поле,
рано ли, поздно – ещё полыхнёт..
Нестор Иваныч, что было, то было..
зёрна от плевел ещё отделят..
может быть, правнукам будет по силам..
звёзды тускнеют.. ни взгляда назад..
* * *
…гуси забивали вожака..
яростно и весело, и дружно..
будто подлеца и чужака.. –
перелёт не одобряя южный..
пусть над ними – мимо – косяки, –
здесь тепло и сыто, и спокойно..
зёрна, потроха, в пруду – мальки,
а враги – за частоколом стройным..
в холода – в тепле и при еде..
ну, зарежут парочку – не боле..
погибают родичи везде..
вот и здесь.. такая, значит, доля..
разверзались раны на боку,
сердце кровь последнюю толкало..
и смотрел вожак вслед косяку..
и беспечно рабство гоготало..
* * *
Я с Митей Карамазовым напился,
Ноздрёву морду наглую набил,
в Каренину влюблённым притворился,
у Лариных в усадьбе погостил –
и – нет в России счастья без щербинки,
надрыва, драк, раскаянья, тоски..
и целого искрятся половинки,
и сын кусает матери соски..
бедою осенённая Россия!
что я тебе? Мне эта боль зачем?
зачем в разлив вошли леса босые?..
и этот вздох: «кому печаль повем?»
и почему, как прежде – обездолен?
и не крещусь, хотя со всех сторон
с поспешно возведённых колоколен
плывёт. живёт перерождённый звон?..
а что сболтнул про человека Сатин?..
был Данко.., кто-то лёг на пулемёт..
опять, Россия, чувствую некстати,
как в венах моих кровь твоя течёт..
ВЫДОХ
..Из Гамбурга мою прислали книгу..
издали эмигранты – текст гласит..
поскольку сопричастны вздоху, мигу,
и всё ещё Россия в них болит..
но я-то понимаю: это эхо..
оно во внуках стихнет навсегда..
в германскую уютность, как в прореху,
уйдут надрыв и давняя беда..
в истории сотрётся закавыка..
притушится, а после канет суть..
что было харей, станет светлым ликом,
но все пылинки всё же не стряхнуть..
однажды кто-то, книги разбирая,
раскроет старый томик не спеша –
кричащая, болящая, живая
проклюнется забытая душа..
и строки – так их факты замесили –
прольются кровью, потревожат слух..
я, живший, похороненный в России –
кольну тевтонский подостывший дух..
тем, что с толпой в Германию не рвался,
деля беду и радость с той землёй,
где был рождён, где до конца остался
поволжским немцем с русскою судьбой..
и суть не в том, что это я конкретно,
а в том, что есть и будут – мир таков –
кто сохраняет огонёк заветный,
не убегая от могил отцов..
ах, всё иное в жизни современной?
ах, каждый роком собственным влеком?
друзья, я тоже гражданин Вселенной,
но есть Россия.. есть Урал.. там – дом..
КАМЕНЕЦ-ПОДОЛЬСКИЙ 
когда я скорбно
складываю губы
я превращаюсь
в своего отца
о как тогда
себя я ненавижу
когда задумаюсь
и к зеркалу приближусь
встречаюсь с матерью
усиливая скорбь
когда зайду
к соседям за ключами
и к косяку тихонько прислонюсь
их испугает светлый призрак деда
и я как должное
приму немую сцену
за каждым жестом
кто-нибудь стоит
и если я пошевелюсь
о Боже
меня пронижет прошлое
ведь люди
в моё продеты сердце
как в иглу
вот руки
слепленные из рукопожатий
а на груди
вериги общежитий
и по лицу
мимический монтаж
а в лёгких
библиотека запахов
и если завести рулетку слуха
становится совсем не по себе
от голосов и музыки и мыслей
и лишь когда приму
египетскую дозу
врождённой неподвижности
тогда уж
никто мне не мешает
быть собой
лишь потому
что с камнем совпадаю
ШКОЛА КОЛДОВСТВА 
Трубы стали гудеть, отзываться суставы,
Ты играешь со мной, повторяя припев.
Мне хотелось домой – за дубовые ставни,
Ларь пропах керосином и овцами – хлев.
С колокольцами – чтобы овца не терялась…
С прибауткой – нажарить картошки
да исть…
Вьюга пенная вечером пела и пряла,
И от голода грызла рябину за кисть…
Для себя я творил, задвигая запоры,
Древних снимков божницы и скрип половиц.
В старых валенках вызрели помидоры,
И живой проявился румянец у лиц.
Неспроста на меже вспоминается детство
И речного песка босоногий стриптиз.
Никакого он мне не оставил наследства.
Только целое небо – с диктантами птиц!
ОСЕНЬ НОВОЛЕТИЯ
Никогда мы не бываем вместе,
Но, предвосхищая резонанс,
Новое топтание на месте
Прямо в космос запускает нас!
Там такое качество трансляций,
Что никто на сцене не статист;
Невозможно лишь, готов поклясться,
В космосе расстаться иль сойтись…
СЛЁЗЫ, ЗЕРКАЛО, РЕЗЕЦ
Сошлись сегодня жизнь и смерть,
Держались за руки: держись!
Какая глупость не хотеть
Поруки вашей – смерть и жизнь.
Стояли свечи хорошо,
Гоняя пламенный челнок;
Святой вошёл – и вышел шов –
Как путь, текущий из-под ног.
Моей – навстречу по нему
Идёт Твоя босая Мать.
А можно, я их обниму?
Рук не хватает обнимать…
НЕПРОИЗВОЛЬНАЯ ВОЛЯ
Теперь, когда сплелись ресницы,
Сердца забились, хоть убей,
Из тайной каменной темницы
Мы выпускаем голубей.
Уже от пуха в небе сладко.
И кто бы это опроверг?
Всех – кто остался – без остатка –
Бросая – сизых – прямо – вверх!
Один сигать не хочет в прорубь,
Стать ближе к чёрным небесам!
– А это, Боже, что за голубь?
– Так это, Господи, я сам, –
Кто не устал от тёплой плоти,
Хочу всего, чего нельзя,
Но, карими слезами – против,
Обеими руками – за.
ОСОБАЯ СУББОТА
Я на кресте, и крест на мне,
Крестом – свобода между нами,
Где сложены в кромешной тьме
Огни сигнальные крестами!
Бог вновь сошёл, когда воскрес,
На землю, крест, костёр и камень…
Россия – это Божий крест –
С завязанными рукавами.
МОМЕНТ ИСТИНЫ
Мы родились ещё при коммунизме
И помним поэтическую знать.
Стихи – как завещание: при жизни
Их и не полагается читать.
Нас хорошо в плохой учили школе;
Пройдя цветущей сложности испуг,
Мы пишем в стол, а сядет на престоле
По вертикали Слово – не из букв!