«ЛГ»-ДОСЬЕ. Юрий Николаевич Жуков (род. 22 января 1938 г.) – советский российский историк, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН. Окончив Историко-архивный институт, работал журналистом в агентстве печати «Новости». В 1976-м защитил кандидатскую диссертацию, в 1992-м – докторскую, руководил созданием энциклопедий «Москва», «Гражданская война и иностранная интервенция в СССР». Автор шести монографий, сотни научных статей по истории СССР периода 1917–1954 годов. Известен научными и научно-публицистическими трудами о Сталине и «сталинской эпохе».
Нынешний год окрашен скорбной отметкой – 75 лет назад огромное число наших сограждан попали под каток «массовых сталинских репрессий». Сотни тысяч людей в 1937–1938 годах были умерщвлены как «враги народа». В печати, на ТВ, в Интернете множество материалов, посвящённых этому. Можно ли забыть? Нет. Нельзя и прощать произвол. Многие не ставят под сомнение, что так случилось лишь потому, что во главе СССР был диктатор Иосиф Сталин, который действовал исключительно ради укрепления личной власти и расправы над конкурентами.
Приводятся цифры, вспоминаются судьбы конкретных людей, но зачастую не принимается во внимание, в какой обстановке шли репрессии, что им предшествовало, какие процессы внутри страны и вне её влияли на ход событий. Все ли точки над «i» расставлены? Насколько объективны, кажется, бесспорные выводы?
Учесть различные факторы, понять подоплёку явления в максимальной полноте – не значит оправдать неправедное. Но никогда не поздно попытаться подойти ближе к истине, чтобы уточнить оценки, извлечь правильные выводы. Такой подход достоин истории нашей страны, трагической, противоречивой, но великой. Осознаём ли мы её величие или видим преимущественно постыдные стороны? Хорошие ли мы ученики? О событиях той поры беседуют известный историк Юрий ЖУКОВ и обозреватель «ЛГ» Владимир СУХОМЛИНОВ.
– Больше 30 лет назад я, молодой журналист, разговаривал со старым лётчиком-испытателем, Героем Советского Союза, говорили и о 37-м. Спросил, где он был тогда. Парубком, ответил, был и жил в селе под Киевом. В сёла вернулись песни, ушёл голод. «Много спивали и радовались жизни». И вы на мой вопрос по телефону, как люди воспринимали вторую половину тридцатых годов, сказали: «С радостью!» Как-то всё это не вяжется…
– Это нормально! Ведь мы до сих пор – страна во многом мифологизированной истории. Значимые события подчас уходят на задний план, муссируются факты броские или политически выгодные властям. А картину надо видеть во всех красках. Вот посмотрите, какой объект критики сегодня главный у любой оппозиции, да и у людей. Чиновник. Он вроде уже не коммунист, не большевик. Но все, от правых до левых, включая и тех, кто сидит в Кремле, сходятся на том, что чиновник – бедствие для страны. И вот, когда в 1937–1938 годах стали арестовывать чиновников, а удар пришёлся в первую очередь по ним…
– Почти 500 тысяч чиновников всех уровней (прежде всего партийцев) были сняты с работы и понесли наказания.
– Да, да… И все обрадовались. Ведь связывали между собой две вещи. Наезд, говоря современным жаргоном, на чиновников и опубликованную Конституцию 1936 года, которую называют сталинской. Я держал в архиве в руках черновики, видел: несколько статей, наиболее важных, написаны Сталиным лично. И вот люди получили Основной закон и известия, что снимают и сажают тех, кто стоял над ними и измывался. И люди запели.
Прежняя Конституция (разработана в 1923 году) включала две части. В преамбуле говорилось: мир разделён на два враждебных лагеря – социализма и империализма. Они неминуемо и скоро сойдутся в борьбе, и ясно, кто победит. Возникнет Всемирный союз советских социалистических республик. Основная часть тоже в духе 17–18-х годов. Согласно закону значительная часть населения (она каждый год менялась) попадала в списки так называемых лишенцев, людей, лишённых избирательных прав. Во-первых, по социальному происхождению – дети помещиков, жандармов, аристократов по крови. Кроме того – нэпманы, кулаки…
В новой Конституции не было и намёка на разделение мира на два враждующих лагеря. Во-вторых, партия упоминалась только в 126-й статье. В 10-й главе, где речь шла о правах и обязанностях граждан. В частности, их праве создавать общественные организации, ядром которых или большинства из них может быть такая же общественная организация – компартия. 126-я статья. Вспомните брежневскую Конституцию…
– 6-я статья.
– Да. Далее. Избирательная система. Прежде одни имели, другие не имели права избирать и быть избранными. Было и неравенство. Голос рабочего приравнивался к трём голосам крестьян: формально – чисто формально – реализовывалась диктатура пролетариата. Это отменялось. Сами выборы. Они по Конституции 1923 года были трёхступенчатыми (что затрудняло свободу выбора) и безальтернативными.
Что же предложила Конституция 1936 года и избирательный закон, принятый в июле 1937-го?
Первое. Никаких лишенцев. Кроме тех, кто по суду лишён этого права. Всеобщее избирательное право. Прямое голосование. Каждый человек голосует за конкретного кандидата в депутаты Верховного Совета, который и Сталин, и Молотов открыто называли парламентом. Выборы тайные, альтернативные. По закону устанавливалось, что на одно место – минимум 2–3 кандидата. И это-то положение закона и привело к тому, что тогда люди назвали ежовщиной, а сегодня неверно именуют массовыми репрессиями.
– Почему вдруг – неверно?
– Слово «репрессия» значит «наказание, карательная мера». Она не только применима к политическим противникам, но и предусматривает осуждение человека за убийство, насилие, бандитизм, грабёж, взяточничество, хищение. А теперь термин используют для того, чтобы подвести под него всех арестованных, в том числе уголовников, власовцев, тех, кто служил в частях СС во время войны, бандеровцев… Всех в одну кучу. Убил, изнасиловал – ты тоже репрессированный, жертва сталинского террора. Очень хитрый ход.
В ходу цифры, которые выдали Солженицын, Разгон, Антонов-Овсеенко. Последний в книжке «Портрет тирана» сообщает, что число репрессированных составило только с 1935 по 1940 год почти 19 миллионов человек.
– Насколько знаю, реальные цифры иные. Хотя они огромны. К высшей мере было приговорено около 800 тысяч человек.
– Да, столько, но с 1921 по 1953 год. Из них 681 692 человека – в 1937–1938 годах.
– Большой город расстрелянных наших сограждан. В том числе ни в чём не повинных.
– Солженицын называл совсем фантастические цифры. Всего за годы советской власти, считал он, репрессировано 110 миллионов человек. Западные советологи в годы холодной войны использовали цифру 50–60 миллионов. Когда началась перестройка, снизили её до 20 миллионов.
У нас в институте работает доктор исторических наук Виктор Николаевич Земсков. В составе небольшой группы он несколько лет проверял и перепроверял в архивах, каковы реальные цифры репрессий. В частности, по 58-й статье. Пришли к конкретным результатам. На Западе тут же завопили. Им сказали: пожалуйста, вот вам архивы! Приехали, проверили, вынуждены были согласиться. Вот с чем.
1935 год – всего по 58-й статье арестовано и осуждено 267 тысяч, из них к высшей мере наказания приговорено 1229 человек, в 36-м соответственно 274 тысячи и 1118 человек. А дальше всплеск. В 37-м арестовали и осудили по 58-й статье более 790 тысяч, расстреляли свыше 353 тысяч, в 38-м – более 554 тысяч и расстреляно более 328 тысяч. Затем – снижение. В 39-м – осуждено около 64 тысяч и к расстрелу приговорено 2552 человека, в 40-м – около 72 тысяч и к высшей мере – 1649 человек.
Всего за период с 1921 по 1953 год осуждено 4 060 306 человек, из которых в лагеря и тюрьмы попали 2 634 397 человек. Остаётся понять, что, как, почему? И почему особенно 1937–1938 годы дают столь страшные вещи?
– Конечно, это по-прежнему волнует.
– Для начала: кто виноват? Говорят: Сталин. Да, как руководитель страны, он несёт главную ответственность. Но как всё происходило.
Июнь 1937 года. Должен состояться съезд Советов. Перед ним прошёл пленум ЦК партии, где обсудили закон о выборах. Перед ним от первых секретарей обкомов, крайкомов, ЦК союзных республик регулярно приходили телеграммы с просьбой разрешить арестовать инженеров, руководителей заводов.
Сталин всякий раз отвечал коротко, категорично: не разрешаю. А после пленума стал соглашаться. С чем? С тем, о чём сегодня наши «демократы» старательно забывают.
Сразу после пленума, который поддержал новый избирательный закон с альтернативными кандидатами, в Москву посыпались шифрованные телеграммы. Секретари обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий запрашивали так называемые лимиты. Количество тех, кого им можно арестовать и расстрелять или отправить в места не столь отдалённые. Больше всех усердствовал «жертва сталинского режима» Эйхе, в те дни – первый секретарь Западно-Сибирского крайкома партии. Просил права на расстрел 10 800 человек. На втором месте – Хрущёв, возглавлявший Московский областной комитет: «всего лишь» 8500 человек. На третьем месте – первый секретарь Азово-Черноморского крайкома (сегодня это Дон и Северный Кавказ) Евдокимов: 6644 – расстрелять и почти 7 тысяч – отправить в лагеря. Присылали кровожадные заявки и другие секретари. Но с цифрами поменьше. Полторы, две тысячи….
Полгода спустя, когда Хрущёв стал первым секретарём ЦК Компартии Украины, в одной из первых его депеш в Москву была просьба позволить ему расстрелять 20 000 человек. А ведь там уже по первому разу прошлись.
– Чем же они запросы мотивировали?
– Одним: только что НКВД, писали они, вскрыл вооружённую подпольную организацию, она готовит восстание. Значит, в этих условиях проводить выборы альтернативные невозможно. До тех пор пока не будут ликвидированы эти якобы заговорщицкие организации.
Любопытно и то, что происходило на самом пленуме при обсуждении избирательного закона. Никто напрямую против не выступал, но почему-то почти все самые «кровожадные» один за другим шли накануне пленума к Сталину в кабинет. По одному, по двое, по трое… После этих визитов Сталин и капитулировал.
Почему? Понять можно. К тому времени он осознавал, что Ежов, нарком внутренних дел, ему фактически не подчиняется.
– В это невозможно поверить!
– Почему же? Как бывший первый секретарь обкома, Ежов был заодно с остальными. Это означало: если Сталин откажется поддержать их требования, поднимется на трибуну кто-то из членов ЦК, скажет: «Дорогие товарищи! Все последние деяния Сталина доказали, что он ревизионист, оппортунист, изменил делу Октября, заветам Ленина, предал нашу Революцию». И привели бы не один, десяток примеров.
– Значит, Сталин или струсил, опасаясь потерять власть, или просто играл свою игру. Чем ещё объяснить? Но я перебил вас…
– Так вот примеры. 34-й год, сентябрь. СССР вступает в Лигу Наций, которая до того характеризовалась нашей пропагандой как орудие империализма. В мае 35-го СССР подписывает договоры с Францией и Чехословакией о совместной обороне в случае германской агрессии.
В январе 1935 года появляются сообщения о пересмотре Конституции. И скоро в «группе товарищей» уже знали, какие грядут перемены.
В июле 1935 года собирается Седьмой, последний, конгресс Коминтерна, его руководитель Георгий Димитров заявляет, что отныне коммунисты, если хотят прийти к власти, должны добиваться этого не с помощью революций, а демократическим путём. На выборах. Предлагает создавать народные фронты: коммунисты вместе с социалистами, демократами. Такой поворот с точки зрения твёрдокаменных большевиков – преступление. Коммунисты-де идут на сговор с врагами коммунизма – социал-демократами.
– Рушится жёсткая схема: коммунизм-империализм.
– Ну да. Идём дальше. 36-й год. Снимают со сцены Камерного театра Таирова комическую оперу Бородина «Богатыри» с новым либретто Демьяна Бедного. Публикуется постановление о причинах. Объясняют, дескать, Бедный издевательски охарактеризовал героев былинного русского эпоса, очернил положительное явление нашей истории – Крещение Руси. А тут ещё конкурс на учебник истории, о которой забыли в 17-м, восстановление исторических факультетов, закрытых в 18-м. В 1934 году введено звание Герой Советского Союза. Это наперекор ультралевым. Год спустя воссоздаются казачьи части… И это далеко не всё. Россию возвращали в Россию…
В конце 1935 года Сталин дал интервью американскому журналисту Говарду. Сказал, что скоро будут новая Конституция, новая система выборов и ожесточённая борьба между кандидатами, поскольку их будут выдвигать не только партия, но и любая общественная организация, даже группа людей.
Сразу пошли разговоры среди членов ЦК: это что же, и попы могут выдвигать? Им отвечают: почему нет? И кулаки? Не кулаки – народ, втолковывают им. Всё это партократию напугало.
Большая часть первых секретарей понимала, что немало наломала дров. Во-первых, гигантские перегибы при коллективизации. Второе: серьёзные промахи в начале первой пятилетки.
Очень многие партсекретари были людьми полуграмотными. Хорошо, если за плечами церковно-приходская школа, кто русский, и хедеры, если еврей. Как такие могли контролировать строительство гигантов индустрии? Они пытались руководить, ничего толком не понимая. Поэтому нарастало недовольство со стороны крестьян, рабочих, инженеров, они всё это ощущали на себе.
– Формировался инженерный корпус, многое менялось, трудно было утаить шило в мешке.
– И партийные вожди на местах боялись, что, если будут альтернативные выборы, рядом с ними появятся ещё один-два кандидата. Можно провалиться. А не пройти в депутаты Верховного Совета, значит, ждать, что в Москве, в Управлении кадров ЦК ВКП(б), скажут: «Товарищ, народ тебя не поддержал. Давай-ка, миленький, подыскивай работу, которая по плечу, или иди учиться». Сталин в те годы не раз говорил, что почему-то человек, попав на высокую должность, считает, что всё знает, хотя на самом деле ничего не знает. Это был прямой намёк, партократы насторожились.
И сплотились, как любая корпорация, вынудив Сталина отказаться в 37-м от альтернативных выборов, и, по сути, этим дискредитировали его.
Репрессии попробовали остановить в феврале 1938 года на очередном пленуме. Выступал Маленков, тогда начальник Управления кадров ЦК, в открытую критиковал тех, кто особо усердствовал. Обратился к Постышеву (раньше работал на Украине, в тот момент – первый секретарь Куйбышевского обкома) и спросил: вы уже пересажали в области весь советский, комсомольский, партийный аппарат, сколько можно? Постышев ответил: «Сажал, сажаю и буду сажать. В этом моя обязанность». Маленков обратился к Багирову, первому секретарю ЦК Азербайджана: как можете подписывать документы на аресты и расстрелы, где даже нет фамилий, а только цифры подлежащих аресту и расстрелу? Тот промолчал.
Сталину нужно было срочно убирать Ежова, руками которого и проводились безудержные репрессии.
– Тогда говорили: ежовые рукавицы. Вот, мол, каков!
– Вызвали из Тбилиси Берию, которого только что избрали секретарём Закавказского крайкома партии, назначили начальником Главного управления госбезопасности – карательной составляющей НКВД. Но Берия не смог справиться с Ежовым. В конце ноября 1938 года Ежова пригласили к Сталину. В кабинете присутствовали Ворошилов и Молотов. Насколько можно судить, не один час Ежова вынуждали покинуть пост.
Мне удалось найти варианты его «отречения». Они написаны на разной бумаге. Одна – обычный белый лист, другая – в линейку, третья – в клеточку… Давали, что было под рукой, лишь бы зафиксировать. Поначалу Ежов готов был от всего отказаться, кроме наркомовской должности. Не вышло. На пост наркома назначили Берию.
Вскоре свыше миллиона человек вышли из лагерей. Вспомните историю Рокоссовского, таких много. В областях, где были самые одиозные репрессии, арестовывали энкавэдэшников, которые фальсифицировали дела, судили, а суды открытые. Сообщения – в местной прессе. Этого уже не было, когда шла реабилитация при Хрущёве. Одновременно Берия проводил чистку в НКВД. Можете взять любой справочник по кадрам – их издали несколько. В НКВД на верхнем и среднем уровнях было большинство полуграмотных евреев. Почти всех убирают. И на тот свет, и в лагеря. Набирают новых либо с высшим образованием, либо с не законченным – с третьего, четвёртого курсов, преимущественно русских. Тогда и началось резкое снижение арестов.
– Всего лишь снижение. Остановлены они не были.
– При этом, когда говорим о 58-й статье, не стоит забывать одно обстоятельство. Коллеге Галине Михайловне Ивановой, доктору исторических наук, удалось сделать интересное с точки зрения понимания того времени открытие. И до войны, и после неё профессиональные уголовники по их правилам не должны были работать. И не работали. Но в лагеря каждые полгода наведывался разъездной суд, рассматривал дела по нарушениям заключёнными режима. И тех, кто отказывался работать, судили за саботаж. А саботаж – та же 58-я статья. Поэтому надо иметь в виду, что по ней проходили не только политические враги «группы Сталина» или приписываемые к ней, но и уголовники-отказники. И, разумеется, настоящие шпионы, диверсанты, а их было немало.
Нельзя не отметить, что в мае 1937 года прошёл процесс по так называемому заговору НКО, это наркомат обороны.
Бытует представление, что репрессировали чуть ли не весь командный состав армии и флота. Исследователь О.Ф. Сувениров выпустил книгу с данными (до единого человека) о военнослужащих, арестованных в 1935–1939 годах: Ф.И.О., дата рождения, звание, должность, когда арестован, приговор. Толстенная книга. Оказалось, 75 процентов репрессированных по НКО – это комиссары, военюристы, военинтенданты, военврачи, военинженеры. Так что и это легенда, будто уничтожили всё командование.
Говорят, что было бы, если бы остались Тухачевский, Якир и так далее. Зададим вопрос: «А какие сражения с иностранными армиями выиграли эти наши маршалы и генералы?»
– Проиграли польскую кампанию.
– Всё! Больше нигде не воевали. А, как известно, любая гражданская война очень сильно отличается от войн между странами.
В «деле НКО» есть любопытная деталь. Когда Сталин на Военном совете докладывал «О военно-политическом заговоре», то сосредоточил внимание на том, что заговор в НКО является завершением дела, получившего в 1935 году название «Клубок».
– Думаю, не все знают, что за этим стоит.
– В конце 34-го года свояк Сталина по первой жене Сванидзе, который работал в финансовой сфере, написал Сталину записку, указал, что существует заговор против его центристской группы. Кто в неё входил? Сам Сталин, Молотов – глава правительства, Орджоникидзе – руководивший созданием тяжёлой индустрии, Ворошилов – нарком обороны, Литвинов – нарком иностранных дел, проводивший активную политику на сближение с западными демократиями, Вышинский – с 35-го года прокурор СССР, вернувший всех высланных из Ленинграда после убийства Кирова, освободивший около 800 тысяч крестьян, пострадавших из-за так называемых трёх колосков. Также в группу входили Жданов, который сменил Кирова в Ленинграде, и два очень важных человека из аппарата ЦК: Стецкий, заведующий Отделом агитации и пропаганды, и Яковлев (Эпштейн), создатель самых массовых изданий – «Крестьянской газеты» и «Бедноты», талантливый журналист. Он, как и Стецкий, – член конституционной комиссии, а главное – автор избирательного закона.
После упомянутого пленума 37-го года, на котором партократы лишь формально поддержали избирательный закон, Стецкий и Яковлев были арестованы и расстреляны. О них не вспоминают, а над Тухачевским, Уборевичем, Якиром, другими рыдают.
– Выходит, Сталин даже ими был вынужден пожертвовать.
– Выходит. Шла жестокая борьба. Вот для всех Бухарин герой. А когда его пригласили в ЦК для серьёзного разговора, он начал с того, что предоставил список своих же учеников, которых отдал на заклание. То есть, как только почувствовал, что ему может быть плохо, поспешил вместо себя сдать других.
– Я слышал определение: 37-й год – это праздник возмездия в отношении ленинской гвардии, а 34-й и 35-й – подготовка к нему.
– Так может говорить поэт, который мыслит образами. А тут проще. Даже после победы Октябрьской революции Ленин, Троцкий, Зиновьев и многие другие всерьёз не помышляли, что социализм победит в отсталой России. Они с надеждой глядели на промышленно развитые Соединённые Штаты, Германию, Великобританию, Францию. Ведь царская Россия по уровню промышленного развития находилась после крохотной Бельгии. Про это забывают. Мол, ах-ах, какая была Россия! Но в Первую мировую оружие мы покупали у англичан, французов, японцев, американцев.
Большевистское руководство надеялось (о чём особенно ярко писал Зиновьев в «Правде») только на революцию в Германии. Мол, когда Россия с ней соединится, то и сможет строить социализм.
Между тем Сталин ещё летом 1923 года писал Зиновьеву: если даже компартии Германии власть свалится с неба, она её не удержит. Сталин был единственным человеком в руководстве, который не верил в мировую революцию. Считал: главная наша забота – Советская Россия.
Что дальше? Не состоялась революция в Германии. У нас принимают НЭП. Через несколько месяцев страна взвыла. Предприятия закрываются, миллионы безработных, а те рабочие, что сохранили места, получают 10–20 процентов от того, что получали до революции. Крестьянам заменили продразвёрстку продналогом, но он был таким, что крестьяне не могли его выплачивать. Усиливается бандитизм: политический, уголовный. Возникает невиданный ранее – экономический: бедняки, чтобы заплатить налоги и прокормить семьи, нападают на поезда. Банды возникают даже среди студентов: чтобы учиться и не умереть с голоду, нужны деньги. Их добывают, грабя нэпманов. Вот во что вылился НЭП. Он развращал партийные, советские кадры. Всюду взяточничество. За любую услугу председатель сельсовета, милиционер берут мзду. Директора заводов за счёт предприятий ремонтируют собственные квартиры, покупают роскошь. И так с 1921 по 1928 год.
Троцкий и его правая рука в области экономики Преображенский задумали перенести пламя революции в Азию, а кадры готовить в наших восточных республиках, срочно построив там заводы для «разведения» местного пролетариата.
Сталин предложил иной вариант: построение социализма в одной, отдельно взятой стране. При этом он ни разу не сказал, когда социализм будет построен. Сказал – построение, а спустя несколько лет уточнил: нужно за 10 лет создать промышленность. Тяжёлую индустрию. Иначе нас уничтожат. Это было произнесено в феврале 1931 года. Сталин ошибся ненамного. Через 10 лет и 4 месяца Германия напала на СССР.
Принципиальными были расхождения группы Сталина и твёрдокаменных большевиков. Не важно, левые они, как Троцкий и Зиновьев, правые, как Рыков и Бухарин. Все полагались на революцию в Европе… Так что суть не в возмездии, а в острой борьбе за определение курса развития страны.
– Вы хотите сказать, что период, который в глазах многих представляется как время сталинских репрессий, – с другой стороны, стал не осуществившейся в силу многих причин попыткой построить демократию?
– Новая Конституция к этому и должна была вести. Сталин понимал, что для человека той поры демократия – это что-то недосягаемое. Ведь нельзя от первоклассника требовать знания высшей математики. Конституция 1936 года была одёжкой на вырост. Вот деревня. Уличный комитет, жители 10–20 домов избирают ответственного за состояние улицы. Сами. Никто им не указ. За этим – стремление научиться беспокоиться о том, что там, за твоим забором, какой там порядок. А потом дальше, дальше… Люди исподволь втягивались в самоуправление. Именно поэтому при советской власти постепенно ликвидировалась жёсткая вертикаль власти.
Да, парадокс, но мы всего этого лишились в результате псевдодемократических реформ начала 90-х. Надо осознать: мы лишились основ демократии. Сегодня говорят: возвращаем выборы глав администраций, мэров, выборы в правящей партии… Но это же было, ребята, у нас всё это было.
Сталин, начиная политические реформы в 1935 году, высказал важную мысль: «Мы должны освободить партию от хозяйственной деятельности». Но тут же оговорился, это будет не скоро. О том же говорил Маленков на ХVIII партконференции в феврале 1941 года. А ещё был январь 1944 года. Перед пленумом ЦК, единственным за годы войны, заседало Политбюро. Рассмотрело проект постановления, подписанный Сталиным, Молотовым, Маленковым. В нём, если пятистраничный текст изложить коротко, говорилось: партийные комитеты края, области, района, города берут к себе на работу самых умных и талантливых, но от того проку нет. Они дают распоряжения по всем вопросам жизни, а если что не так, отвечают советские органы – исполнители. Поэтому, предлагалось в проекте, надо ограничить деятельность парткомов только агитацией и пропагандой, участием в подборе кадров. Всё остальное – дело советских органов. Политбюро отклонило предложение, хотя в нём-то и заключался смысл реформирования партии.
Ещё раньше, в 1937 году, при обсуждении избирательного закона, Сталин бросил фразу: «К счастью или к несчастью, у нас только одна партия». Очевидно, он долгое время возвращался к мысли, что надо вывести из ежеминутного контроля партии органы государственной власти. И, если получится, создать конкурента существующей партии. Сталин умер, так и не добившись этого.
– Кстати, в связи с его смертью фокус внимания переносится обычно на такие события, как арест и расстрел Берии. Это что, самое значительное?
– После смерти Сталина глава правительства СССР Маленков, один из самых близких его соратников, отменил все льготы для партийной номенклатуры. Например, ежемесячную выдачу денег («конверты»), сумма которых в два-три, а то и в пять раз превышала зарплату и не учитывалась даже при уплате партвзносов, Лечсанупр, санатории, персональные машины, «вертушки». И поднял зарплату сотрудникам госорганов в 2–3 раза. Партработники по общепринятой шкале ценностей (и в собственных глазах) стали намного ниже работников государственных.
Наступление на скрытые от посторонних глаз права партийной номенклатуры продлилось три месяца. Партийные кадры объединились, стали жаловаться на ущемление «прав» секретарю ЦК Хрущёву. Просили оставить хоть что-то, чего нет у других.
Тот добился отмены решения, все «потери» номенклатуре с лихвой возвратили. И Хрущёв на сентябрьском пленуме ЦК был единогласно избран первым секретарём. Хотя на мартовском пленуме решили отменить эту должность, перейти к коллективному руководству.
Вскоре Маленкова отправили на работу за Урал. Начался – если говорить о системе внутреннего строения власти – бескровный, компромиссный период, когда партноменклатура (передвигаясь зигзагами из советских органов в партийные и обратно) становилась всё самоуправнее. И теряла способность чувствовать время, перестала развивать страну. Следствие – застой, деградация власти, приведшие к событиям 1991 и 1993 годов.
– Выходит, упомянутые решения Маленкова – это нереализованные устремления Сталина?
– Есть очень много оснований так считать.
– В ответ – фактический реванш тогдашней партноменклатуры.
– Конечно. Оценивая те годы, можно утверждать, что Сталин стремился создать экономику – мощную, и добился этого. Мы стали одной из двух супердержав, пусть после его смерти, но заложил основы он.
Он стремился ограничить власть чиновников, пытался начать учить демократии народ, чтобы пусть через поколения, но она вошла бы в его кровь и плоть. Всё это было отвергнуто Хрущёвым. А потом и Брежневым, если судить даже по тому, в какой статье Конституции упомянута партия. В итоге воедино слились партийный и государственный аппараты с нравами партократии: руководить, но ни за что не отвечать. Помните, в фильме «Волга-Волга» Бывалов говорит водовозу: «Я буду кричать, а ты будешь отвечать». Именно эта система как бы рухнула, хотя на самом деле не просто сохранилась, а во сто крат усилилась. Прежде существовали рычаги контроля. Скажем, если что-то не так там, где ты живёшь, а это на совести госорганов, ты мог пожаловаться в райком, там реагировали. Существовали Комитет советского контроля, Комитет народного контроля. Это и являлось средством контроля за чиновниками.
В результате контрреволюции 1991–1993 годов чиновники сняли с себя все виды возможного контроля, разнуздались. Теперь имеем систему, вызревавшую исстари: вспомним произведения Пушкина и Гоголя, Сухово-Кобылина и Салтыкова-Щедрина… Систему пытались сломить, но она сохранилась, расцвела махровым цветом.
– Когда вы говорите «пытались сломить», вы имеете в виду 34 и 35-й годы или 37-й?
– 37-й и 38-й годы – это сопротивление партократии. Удалось. Борьба с ней Госкомитетом обороны в 41-м. Удалось на время войны. 44-й – полная неудача, повторившаяся в 53-м. Ельцину, как всем казалось, удалось…
– Не понял! Ельцин плюс для нас, для страны или минус?
– Под видом слома чиновничьей системы он уничтожил все способы контроля за чиновниками. Они стали абсолютно бесконтрольными. И яркое выражение – наша система власти, при которой чиновники, пусть хоть на один голос, но имеют в парламентах перевес и проводят любые законы только в свою пользу.
Ну а если вернуться к 37-му году, то хотелось бы напомнить читателям «ЛГ»: тогда на каждого арестованного было как минимум два доноса. Вот так-то.
– Доносить, не доносить – личный выбор. А выносить приговор – совсем иное...