Алексей Ельцов
Поэт, прозаик, переводчик, журналист. Родился в 1955 году в деревне Тум Ярского района Удмуртской АССР. Окончил филологический факультет Удмуртского государственного университета. Член Союза писателей России, член Союза журналистов России, заслуженный журналист Удмуртской Республики, почётный работник общего образования РФ. Работал корреспондентом газеты «Советская Удмуртия», главным редактором Удмуртского радио, заместителем главного редактора журнала «Кизили» («Звёздочка»). Стихи и переводы печатались в центральных и республиканских изданиях, антологиях, альманахах и школьных учебниках. Автор более десятка книг стихов и прозы для детей и взрослых. Лауреат региональных и международных литературных конкурсов. Живёт в Ижевске.
Куцая
Июль. Середина лета. Весна нынче была запоздалой. Поэтому и птицы, зимующие в наших краях, и прилетевшие из южных стран, гнездились поздно. Солнце уже повернуло на осень, а они всё ещё с желторотыми птенцами возились. Это только аборигены-воробьи с начала таяния и до новых снегов по несколько раз птенцов выводят. А перелётным не до этого: с одним бы выводком не опоздать. Сейчас как раз наступило время оперения, вылета птенцов из гнезда. Трясогузки, чечевицы, скворцы и другие птицы, которые любят гнездиться вблизи построек и огородов, давно уже своих подросших птенцов уму-разуму учат...
...В один из жарких дней на троллейбусной остановке я ждал транспорт. Стою, задумавшись о своём. И вдруг краем глаза заметил семью трясогузки. Другой бы, может, и не обратил внимание. А мне, выросшему в деревне, трясогузка, как деревенская соседка, родная. Взрослая птица была только одна. Вокруг неё летали-подпрыгивали трое шустрых птенцов. Взрослую трясогузку я принял за их маму. А отец, как я подумал, возможно, как и у людей, своими очень важными делами был занят. Два птенца уже почти самостоятельно искали себе корм. И перья, и пух у них были уже как у взрослых птиц. Когда с одного места на другое перелетают, длинные хвосты поблёскивают чёрными пятнами, кажется, что даже земли касаются. Они уже и за бабочками пытаются гоняться, и семечки, разбросанные прохожими специально для них на асфальт, склёвывают, и в мусорных кучах роются.
А третий птенец от своих братьев-сестёр совершенно отличается. И телосложением слабоват, и края клюва ещё жёлтенькие, и голос тонюсенький, и летать совсем не умеет. У других хвосты длиной на полтела, а у этой пташки как кукиш торчит. «Если бы кошка вырвала, хотя бы несколько длинных перьев осталось», – подумал я про себя. Но, возможно, это от рождения.
И у людей бывают всякие пороки. Даже одна и та же мать рожает разных детей. Один – как ртуть, не удержать на одном месте, что-нибудь да натворит, а другой сиднем на одном месте сидит, хоть кол на голове теши. Они не только характерами разные, а и телосложением, и лицом-обликом. Хоть каким ребёнок ни появляется на свет, он самый красивый, лучший для родной матери. Даже пересуды соседей, детские усмешки над необычным ребёнком не влияют на материнскую любовь. Она не разделяет своих детей на лучших и худших, они все её кровинки, её продолжение.
Возможно, и птицы оказывают такую же любовь к своим птенчикам. Какими бы разными при рождении они ни были, и люди, и животные, и растения – это продолжение гармоничного развития нашего мира. Так же и в этой птичьей семье. Мать-трясогузка не бросила своего отличающегося от других птенца. От зари до заката без устали кормит своих птенцов, особенно нежно заботится о своём куцем питомце.
За этой семьёй следил несколько дней. Где-то через неделю я эту своеобразную стайку из виду потерял. Наверное, поменяли ареал обитания. Возможно, подросшим птенцам корма уже здесь не хватало. Пусть растут, развиваются, летают такими, какими их создала природа. И тот птенец, который совсем маленький рядом с братьями-сёстрами, до зимы вырастет, и никто уже не отличит, что эта пташка когда-то была куцая.
Ворона- рыбачка
Хотя февраль – канун весны, у нас в Удмуртии – это ещё самый разгар зимы: и снега с метелями, и трескучие морозы за минус тридцать. И для рыбака ещё это время глухозимья. То есть не вся рыба клюёт или клюёт, но не так, или клюёт, но у всех. Белая или мирная, рыба, такая как плотва, уклейка, лещ, елец, краснопёрка, не говоря уже о карпе или сазане, которые водятся в наших водоёмах. Они в это время собираются в большие стаи, на ямах стоят. Если и найдёшь такие рыбьи стоянки, клёва не дождёшься. Поэтому мы такую рыбу до самой весны особо и не ищем. Ждём, когда в лунки талая вода потечёт, лёд приподнимет. Вот тогда у рыбы, в поисках пищи после голодной зимы ход, или миграция, начинается. Настоящий рыбий жор, и, конечно, долгожданный клёв.
Зимой проще за ершом или окунем поохотиться. Тут не только азарт, но и наваристая уха. Особенно из ершей наваристый бульон получается.
В один из ясных февральских дней окуня половить решился. В мороз на мормышку с мотылём, если без палатки, рыбачить одна проблема. И лунка в момент замерзает, и мотыль на глазах крошится, на крючок не нанизывается. На блесну попроще. Насверлил метрах в пяти друг от друга с пяток лунок, и булькай на здоровье, пока рука не устанет. Первая же лунка была удачной. Матросики (так у нас называют не очень крупных окуней) друг за другом навешиваются на крючок-подпасок. Обычно мы их привязываем в сантиметрах десяти повыше от основной приманки, в данное время блесны. Изредка используем и во время ужения, и на балансир.
«Рабочими» были и другие лунки. После каждой рыбки рыбка. Достаю и на лёд бросаю. В разгар рыбалки не до ящика: пока с него встанешь, откроешь, положишь рыбку, снова закроешь. Так и денёк пройдёт. Радуюсь настоящей удаче. В позднюю зиму не часто такое бывает. Облавливаю лунку за лункой. И вдруг под ногами что-то хрустнуло. Мною же пойманный окунёк оказался. Рыбка уже почти насквозь промёрзла. Присмотрелся – и что-то неладное почувствовал. И вправду не так. Окунь-то одноглазый. «Неужели блесёнкой зацепил? Так часто бывает. Достаёшь, а там.» – стою и тихо размышляю.
И вдруг меня осенило: «А что же он один тут валяется? Я же у каждой лунки по несколько штук оставлял.» У одной, второй, третьей. ни хвостика!.. Будто мои заледенелые окуни обратно в лунку сиганули. «Да что же это такое? По три-четыре окуня с каждой лунки! И вот тебе сюрприз!.. » – чуть ли не со слезами и руганью уже разговариваю сам с собой.
Между тем откуда-то неожиданно ворона прилетела. Прямо к одной из моих лунок села. Ва-ажно так вокруг походила, клювом по льдинкам постучала. Приблизилась к другой. к третьей проруби. Не найдя добычи, звучно прокаркала, взмахнула крыльями и к другим рыбакам улетела. «Вот, оказывается, кто «рыбачил»» за моей спиной», – подытожил я, поняв причину своей неудачи, и с глубоким огорчением и тяжёлым вздохом оставшийся последний, одноглазый улов с размаху кинул в сторону улетевшей от меня вороны. Но огорчался недолго. У меня же впереди ещё столько более удачных рыбалок. А эта – до сих пор в памяти.
Всех перехитрил
Осень никак не уступала зиме. И вот наконец после продолжительных дождей чуть похолодало. И начались сказочные перевоплощения. Уже давно надоевшие капельки начали превращаться сначала в мелкие прозрачные дробинки, а потом в парящие в воздухе пушинки. Они совсем не казались похожими на белых мух, а были долгожданными, приносящими светлую радость, невиданной красоты бабочками. Которые сотнями, тысячами. прилипали ко всему живому и неживому. Особенно плотным слоем старались прижиматься к отдыхающей от тяжёлых летних забот матушке-земле.
И так – всю ночь. Только ближе к утру снег прекратился. Это было нам на руку. Не дожидаясь рассвета, мы, два брата и две собаки, засобирались в путь. Обыскали-обнюхали наши помощники все возможные заячьи лёжки. Нигде следов не было. Обычно после первого большого снега звери крепко лежат. Если случайно на хвост и уши наступишь, только тогда выскочат из укрытия. Но нам такие не попадались. Фортуна-удача обходила стороной.
И мы, и Умка с Громом изрядно уже устали. Моя выжловка ещё молодая. Специально к знакомому охотнику в район съездил. Щенком привёз. Из русских пегих. В городских условиях вырастил. Небольшая, но очень быстроногая, с тонким чутьём, с высоким звучным голосом. И родословная имеется. Об этом в её паспорте написано. Матери-отцы, дедушки-бабушки – с медалями, чемпионами были. С семи месяцев зайцев поднимает. Гром, напротив, никаких паспортов о знатном происхождении не имеет. На серого волка похож. Длинноногий, басистый. Когда за зверем бежит, в лесу шум и треск стоит. Работая смычком, они очень голосисты. За зайцем бегут, словно поют, на всю округу слышна их «песня».
Но сегодня в лесу тихо. Наши помощники даже в чащу уже неохотно заходят. Не впереди, а чаще за нами плетутся.
Идём, разговариваем меж собой, только-только решили отдохнуть, подкрепиться, откуда ни возьмись заяц выскочил. Попав между охотниками и собаками, совсем удивился, видимо. Бежать назад – там Умка с Громом, вперёд – охотники. Вперёд-назад, вперёд-назад поскакал и на свой коротенький хвостик сел. Уши навострил, глаза выпучил и... очухался. Длинным прыжком в сторону, словно улетел от нас. Собаки – в погоню!
Недалеко отбежав, остановились. Гавкают на весь лес. Чуть друг друга не грызут. Мы к ним. Подумали, что, может быть, зайца поймали. Подошли к толстому валежнику. Со стороны комля там большущее дупло. Собаки готовы туда залезть. Убрали их оттуда. Посмотрели и глазам не поверили: упавшее дерево оказалось от начала до конца пустотелым. Зайдя с нашей стороны, заяц давно уже выбежал с обратной. Хитроумным оказался косой. И собак, и охотников вокруг валежника обвёл.
Перевод автора