Виталий ТРЕТЬЯКОВ,
декан Высшей школы (факультета) телевидения МГУ им. М.В. Ломоносова, журналист, телеведущий программы «Что делать?», 19 августа 1991 года – главный редактор основанной им в 1990 году «Независимой газеты»:
– Как я относился и отношусь к «путчу» ГКЧП? Разумеется, сугубо отрицательно. Кто помнит атмосферу того времени в Москве, тот, думаю, согласится со мной. С одной стороны, предчувствие катастрофы, с другой – нежелание её и страх будущего. Надежда избежать катастрофы у одних связывалась с Горбачёвым, хотя к тому времени ему уже мало кто верил, но невозможно же было представить, что во главе государства стоит такой беспомощный человек. Другие верили в Ельцина. ГКЧП же выступил и против того, и против другого. Тем самым объединив всего на несколько дней большинство общества против себя. Кроме того, очень уж странно вели себя члены ГКЧП. Поверить их бледным испуганным лицам и трясущимся рукам было невозможно. Но сразу после возвращения Горбачёва из Фороса, когда Ельцин публично унизил его, требуя немедленно подписать запрет КПСС, лично мне всё стало ясно. И я написал, что произошло два государственных переворота. Сначала ГКЧП сверг Горбачёва, а через четыре дня то же самое сделал уже Ельцин. Отношение к ГКЧП не изменилось. Всё они делали не так – это и до сих пор ясно. Другое дело, что сначала (до ГКЧП) народ обманывал Горбачёв (некоторые утверждают, что и во время ГКЧП, и это, к сожалению, очень походит на правду). А после ГКЧП народ стали обманывать Ельцин и его окружение. В этом смысле члены ГКЧП оказались честнее и того и другого. И они действительно хотели сохранить страну и восстановить в ней спокойствие. В этом их благородство, хоть и беспомощное, неумелое, запоздалое. А Горбачёв своей безрассудной политикой вёл страну к распаду, Ельцин вообще сделал ставку на личную власть в России в обмен на распад страны. Совсем кратко суть моего изменения отношения к ГКЧП такова: они должны были свергнуть Горбачёва гораздо раньше – в конце 1988 или в самом начале 1989 года. Но всё тянули с этим благородным делом…
Роль телевидения в тех событиях? Полагаю, не очень большая. Телевидению к тому времени уже давно никто не верил. И перейдя из рук Горбачёва в руки ГКЧП, веры оно не приобрело. Конечно, прямая трансляция пресс-конференции членов ГКЧП (трясущиеся руки Янаева и пр.) сделала своё дело: люди увидели, что сидящие за столом «кандидаты в диктаторы» даже себя не могут контролировать, не то что страну. Но всё равно одним из решающих факторов государственного переворота (точнее, обоих госпереворотов) тогда телевидение ещё не стало. Это случилось в сентябре-октябре 1993 года. И с тех пор телевизионный ресурс – один из главнейших ресурсов как при захвате власти, так и при её удержании и сохранении. В августе 91-го – ещё нет.
Инна ЕРМИЛОВА,
телеведущая, заслуженная артистка России, утром 19 августа 1991 года одной из первых зачитывала обращение ГКЧП к народу:
– Как только наступает очередная годовщина ГКЧП, на том или другом канале обязательно появляется Инна Ермилова в сереньком «сиротском» пуловере. В 4 утра, когда меня срочно вызвали в Останкино, я была уверена, что кто-то заболел и мне просто предстоит вести утреннюю программу. Соответственно – цветастое платье, клипсы. Когда поняла, в чём дело, одолжила кофточку у звукорежиссёра.
Да, мне «повезло» не со стороны наблюдать за всем этим, а просто быть в эпицентре событий. Всё, что происходило в то утро, я подробно описала в книге «Экран любви и тревоги». Сейчас повторю только вывод: «Безусловно, крушение великой страны – несчастье, обрушившееся на всех и на каждого. Но то, как пытались её спасти, только ускорило развал. Скрежет гусениц – вместо разговора с людьми. Откровенная ложь («Горбачёв болен») – вместо откровенной правды. Робость людей, делающих что-то исподтишка».
Тогда – на свой страх и риск! – я прочла всё так, чтобы зритель это понял.
Удивительным образом сейчас, 25 лет спустя, уроки тех дней становятся актуальными для всего мира: никакие благие намерения не могут оправдать путч.
Юрий КОВЕЛЕНОВ,
журналист, диктор ЦТ, в августе 1991 года ведущий программы «Время»:
– Тот день с самого утра был тревожным – звонок из отдела о том, что надо срочно приехать на работу. Форма одежды строгая и главное – не забыть и взять с собой удостоверение личности. Это, наверное, потому, что милиция на входе нас, дикторов, знала прекрасно в лицо и мы могли нечаянно забыть удостоверения дома, что часто и бывало.
Тревога в душе. И на работе лица у всех сурово-мрачные и деловые. Работаем по указанию сверху. А наверху тоже тревога. Выпуски новостей каждые полчаса – на Орбиту, на дубли и, естественно, на первую программу – заявления ТАСС, приказ коменданта города Москвы и заявления ГКЧП. Никакой ясности и уже притуплённое чувство тревоги. Так было пару дней… Потом меня допрашивали: по доброй ли воле я приехал 19-го августа в Останкино или меня принуждали зачитывать заявление ГКЧП. Помилуйте, отвечал я, это же моя работа.
Что сегодня? Время сгладило острые углы и появилось эдакое чувство опытного наблюдателя. На первое место вышли события следующих лет и лица тех сомнительных личностей, что превратили страну в разграбленное поле. А восстанавливать ох как трудно – другие лица и другая в скобках идеология. Всё другое. Ведь живём ещё картинами прошлого. Строгого, интересного и порой прекрасного прошлого.
Леонид КРАВЧЕНКО,
с 1990 года по 22 августа 1991 года – председатель Гостелерадио СССР (отрывки из книги «Как я был телевизионным камикадзе» и интервью Л.П. Кравченко):
– Борис Ельцин побывал в гостях у Назарбаева в самый канун путча. 18 августа после хлебосольных встреч его «погрузили» в самолёт, и он вернулся в Москву. На московской даче Ельцина застолье затянулось до ночи, так что его пробуждение утром после сообщения по телевидению и радио о ГКЧП оказалось вдвойне тяжёлым. Тем не менее, по свидетельству осведомлённых источников, Ельцин и его окружение около семи утра на машинах примчались в Белый дом и, к своему удивлению, обнаружили, что все телефоны работают и никто не пытается их арестовать.
5 августа я рассмотрел и утвердил программы на неделю с 19 по 26 августа. На роковой понедельник 19 августа планировался показ фильма-балета «Лебединое озеро». Посмотрите газеты тех дней. Однако вспомним: сколько же позднее было теле- и радиопередач, в которых складывался миф, будто Кравченко специально поставил в первый день путча «Лебединое озеро». Полная чушь!
Меня не раз спрашивали потом, в том числе и следователи на многочисленных допросах: не могли бы вы отказаться читать документы ГКЧП по ТВ?.. Выбора у нас не было. В соответствии со статьёй 23 Закона о печати мы обязаны были их огласить без всякой правки, поскольку они были подписаны высшими должностными лицами страны.
Одной из самых крупных ошибок руководителей ГКЧП была полнейшая неспособность грамотно использовать телевидение. Осуществлялись меры только запретительные, а надо было задействовать телеканалы для обстоятельного, а главное, доказательного разъяснения целей и задач ГКЧП. Вместо этого было приказано исключить из программ какой бы то ни было живой эфир.
Если бы я и мои заместители были единой командой, которая заранее подготовилась выступить в поддержку ГКЧП, мы бы смогли соответственно успеть перестроить весь эфир, а не транслировать «Лебединое озеро». Объявив, например, на весь день телемарафон, мы открыли бы эфир для представителей разных слоёв народа в поддержку чрезвычайных мер. Устроили бы телевизионные переклички от Калининграда до Владивостока.
В течение дня 19 августа был сущий ад. Как будто вся страна навалилась на нас. Руководители республик, краёв и областей ещё плохо понимали, что происходит. Попытался связаться с Горбачёвым. Понял: связь с ним заблокирована. Выходил на членов ГКЧП, уговаривал их выступить по телевидению и разъяснить, что же на самом деле происходит. Никто не согласился, сославшись на то, что вечером состоится пресс-конференция, вот её надо показать в прямом эфире.
Многие обращались с просьбами выступить по телевидению в поддержку ГКЧП. На телецентр прибыло более 100 представителей «Трудовой Москвы», но их не пустили в здание. Руководители ряда союзных и автономных республик тоже готовы были заявить по ТВ о своей готовности поддержать введение ЧП. А некоторые даже прислали свои готовые видеоролики. Среди них было, в частности, телеобращение Назарбаева.
По непрерывным телефонным звонкам складывалось впечатление, что большинство поддерживает ГКЧП. А вот московские власти заявили о другой позиции. Позвонил Гавриил Попов и попросил: «Мы с Лужковым вдвоём хотим выступить по телевидению и заявить протест. Дай нам такую возможность». Я горько пошутил: «Мужики, вас в телецентр не пустят, тут особый режим». – «Ну тогда пришли к нам камеру, сам приезжай, и втроём вместе выступим против», – настаивал Попов. «И меня к вам не выпустят, мы ведь работаем под контролем». – «Ну тогда чёрт с вами, имей в виду – больше трёх дней они не продержатся, а ты упускаешь шанс», – только и сказал на прощание Попов…
И тут вдруг (вечером 21 августа. – Ред.) раздаётся телефонный звонок. В трубке женский голос: «Это из Фороса. С вами хочет переговорить Михаил Сергеевич Горбачёв». И действительно, через несколько минут услышал характерный голос президента:
– Приветствую тебя, Леонид! Я полностью овладел ситуацией в стране. Успел уже переговорить с президентом США. А тебя прошу записать моё официальное заявление для советского телевидения!.. Кстати, хочу спросить тебя: ты заодно, что ли, был с этим ГКЧП? На кой чёрт ты показал их пресс-конференцию?
Я возразил и рассказал Горбачёву о моей нелёгкой участи человека, оказавшегося заложником этих событий.
– Ну ладно, не переживай. Приеду в Москву, во всём разберёмся.
Странным и тяжёлым было утро 22 августа. Министр печати и массовой информации РСФСР Полторанин без обиняков сделал официальное заявление, что я отстранён от должности председателя Гостелерадио и на этот счёт будет указ президента Ельцина.
– Не Ельцин, – возражал я, – назначал меня руководить телевидением и радио Советского Союза, и не ему меня освобождать от должности. Это вправе делать только Горбачёв.
Однако я был наивен. Через день со входной двери моего кабинета была сорвана табличка «Л.П. Кравченко», а вместо неё кто-то повесил листок: «Государственный преступник». Тогда же сначала последовал указ президента России о моём увольнении, а сутки спустя этот неправовой документ заверил своим указом президент СССР.
Михаил Сергеевич всегда в первую очередь беспокоился только о себе. Интересы великой державы, интересы многомиллионной партии, вскормившей его, интересы народа с лёгкостью были отодвинуты ради спасения личного престижа – своего и свой семьи.
Августовский путч 1991 года и последовавшие за ним события меня глубоко потрясли. Дело против меня лично возбудил Борис Николаевич Ельцин. Всю осень 1991-го меня – подумаешь, народный депутат СССР! – приглашали в Генеральную прокуратуру РСФСР. Более 12 допросов!