Но невозможное – возможно…

Февральскую революцию русские поэты Серебряного века восприняли как событие долгожданное и неизбежное. Мало кто из поэтов остался от него в стороне. Отозвались стихами самые талантливые и яркие поэты России – Александр Блок, Сергей Есенин, Владислав Ходасевич, Осип Мандельштам, Борис Пастернак, Максимилиан Волошин и многие, многие другие. Целая гамма чувств – от восторга до сожаления отразилась в стихах тех, кто на сто лет вперёд определил развитие русской поэзии – от Валерия Брюсова и Велимира Хлебникова до Марины Цветаевой и Игоря Северянина. Интересно, что Борис Пастернак отразил февральский переворот, что называется, «по касательной» – лишь названным именем Керенского, а стихи Мандельштама психологически как бы суммируют весь 1917 год – от февраля до декабря. Предлагаем вниманию читателей некоторые из этих поэтических откликов очевидцев на Февраль 1917 года.

Написал предисловие и собрал страницу стихо­творений о Февральской революции Сергей Мнацаканян.

Велимир Хлебников

Свобода приходит нагая…
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.

Пусть девы споют у оконца
Меж песен о древнем походе
О верноподданном Солнца
Самосвободном народе.

Марина Цветаева

Царю – на Пасху
Настежь, настежь
Царские врата!
Сгасла, схлынула чернота.
Чистым жаром
Горит алтарь.
– Христос Воскресе,
Вчерашний царь!

Пал без славы
Орёл двуглавый.
– Царь! – Вы были неправы.

Помянет потомство
Ещё не раз –
Византийское вероломство
Ваших ясных глаз.

Ваши судьи –
Гроза и вал!
Царь! Не люди –
Вас Бог взыскал.

Но нынче Пасха
По всей стране,
Спокойно спите
В своём Селе,
Не видьте красных
Знамён во сне.

Царь! – Потомки
И предки – сон.
Есть – котомка,
Коль отнят – трон.

Валерий Брюсов

На улицах (февраль 1917 г.)
На улицах красные флаги,
И красные банты в петлице,
И праздник ликующих толп;
И кажется: властные маги
Простёрли над сонной столицей
Туман из таинственных колб.
Но нет! То не лживые чары,
Не призрак, мелькающий мимо,
Готовый рассеяться вмиг!
То мир, осуждённый и старый,
Исчез, словно облако дыма,
И новый в сиянье возник!
Всё новое – странно-привычно;
И слитые с нами солдаты,
И всюду алеющий цвет,
И в толпах, над бурей столичной,
Кричащие эти плакаты, –
Народной победе привет!
Те поняли, те угадали…
Нетрудно учиться науке,
Что значит быть вольной страной!
Недавнее кануло в дали,
И все, после долгой разлуки,
Как будто вернулись домой.
Народ, испытавший однажды
Дыханье священной свободы,
Пойти не захочет назад:
Он полон божественной жажды,
Её лишь глубокие воды
Вершительных прав утолят.
Колышутся красные флаги…
Чу! Колокол мерно удары
К служенью свободному льёт…
Нет! То не коварные маги
Развеяли тайные чары:
То ожил державный народ!

Владимир Маяковский

Из «Поэтохроники»
26 февраля.
Пьяные, смешанные с полицией
солдаты стреляли в народ.

27-е.
Разлился по блескам дул и лезвий
рассвет.
Рдел багрян и долог.
В промозглой казарме
суровый
трезвый
молился Волынский полк.

Жестоким
солдатским богом божились
роты,
бились об пол головой многолобой.
Кровь разжигалась, висками жилясь.
Руки в железо сжимались злобой.

Первому же,
приказавшему –
«Стрелять за голод!» –
заткнули пулей орущий рот.
Чьё-то – «Смирно!»
Не кончил.
Заколот.
Вырвалась городу буря рот.

9 часов.
На своём постоянном месте
в Военной автомобильной школе
стоим,
зажатые казарм оградою.
Рассвет растёт,
сомненьем колет,
предчувствием страша и радуя.

Окну!
Вижу –
оттуда,
где режется небо
дворцов иззубленной линией,
взлетел,
простёрся орёл самодержца,
черней, чем раньше,
злей,
орлинее.

<...>

Это над взбитой битвами пылью,
над всеми, кто грызся, в любви изверясь, днесь
небывалой сбывается былью
социалистов великая ересь!

Игорь Северянин

И это – явь?..
И это – явь? Не сновиденье?
Не обольстительный обман?
Какое в жизни возрожденье!
Я плачу! Я свободой пьян!

Как? Неужели? Всё, что в мыслях, –
Отныне и на языке?
Никто в Сибирь не смеет выслать?..
Не смеет утопить в реке?..

Поверить трудно: вдруг всё ложно?!
Трепещет страстной мукой стих...
Но невозможное – возможно
В стране возможностей больших!

Борис Пастернак

Весенний дождь
Усмехнулся черёмухе, всхлипнул, смочил
Лак экипажей, деревьев трепет.
Под луною на выкате гуськом скрипачи
Пробираются к театру. Граждане, в цепи!

Лужи на камне. Как полное слёз
Горло – глубокие розы, в жгучих,
Влажных алмазах. Мокрый нахлёст
Счастья – на них, на ресницах, на тучах.

Впервые луна эти цепи и трепет
Платьев и власть восхищённых уст
Гипсовою эпопеею лепит,
Лепит никем не лепленный бюст.

В чьём это сердце
вся кровь его быстро
Хлынула к славе, схлынув со щёк?
Вон она бьётся: руки министра
Рты и аорты сжали в пучок.

Это не ночь, не дождь и не хором
Рвущееся: «Керенский, ура!»,
Это слепящий выход на форум
Из катакомб, безысходных вчера.

Это не розы, не рты, не ропот
Толп, это здесь, пред театром – прибой
Заколебавшейся ночи Европы,
Гордой на наших асфальтах собой.

Осип Мандельштам

* * *
Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенёт.
Восходишь ты в глухие годы –
О солнце, судия, народ.

Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берёт.
Прославим власти сумрачное бремя,
Её невыносимый гнёт.
B ком сердце есть – тот должен слышать, время,
Как твой корабль ко дну идёт.

Мы в легионы боевые
Связали ласточек – и вот
Не видно солнца, вся стихия
Щебечет, движется, живёт;
Сквозь сети – сумерки густые –
Не видно солнца и земля плывёт.

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,
Скрипучий поворот руля.
Земля плывёт. Мужайтесь, мужи,
Как плугом, океан деля.
Мы будем помнить и в летейской стуже,
Что десяти небес нам стоила земля.