Шесть двадцать. Светает. На дороге ни души – нормальные люди спят под тёплыми одеялами в тёплых домах и видят тёплые сны. Им не надо куда-то тащиться на дымящем скутере, морозить руки, напрягать сумкой спину и сидеть каждую ночь за подготовкой школьных уроков. Они неторопливо поднимаются, сытно завтракают, садятся в комфортные машины и едут на свои высокооплачиваемые работы, где никто не кинет в спину ластиком и не подложит кнопку на стул в порыве искромётного юмора.
Люди в жёлтом стояли на пересечении второй бетонки и дороги на Черново. При виде моей тарахтящей «табуретки» один из полицейских махнул жезлом. Я притормозил у обочины и положил скутер набок, чтобы заглушить мотор.
– Ваши документы и документы на машину, – с выраженно скучающим видом, представившись, произнёс полицейский, до тошноты похожий на постаревшего Малахова. Второй зевал, выставив объёмистое брюхо в проём дверцы грязной «десятки» с «люстрой» на крыше, а третий оживлённо жестикулировал, пытаясь чего-то добиться от водителя молоковоза. В конце концов молоковоз уехал, на прощание пустив струю белёсого, вонючего дыма.
– Масло горит, – определил я.
– Вы не пили? Почему у вас руки дрожат?
– Поездите на скутере, и у вас будут дрожать, – огрызнулся я.
– А мне кажется, от вас чем-то пахнет. Вы точно ничего не пили?
– Учителя не пьют (в голове крутились варианты концовок предложения: «из мелкой посуды», «ничего, ниже сорока градусов», «когда уже нечего»).
– Покажите документы на скутер... А почему он у вас двухместный? Пятидесятикубовик не бывает двухместным. Может, вы переставили двигатель?
– Это «китаец», его легче выкинуть, чем переделать.
– А где вы работаете?
– Я учитель. Литературы.
– Ладно, счастливого пути.
Скутер не выдержал такого надругательства. Первые сто метров он проехал нормально, потом начал подёргиваться. В конце концов взревел и заглох. Я покатил его, скользя по грязи туфлями. До начала урока час. До школы двадцать два километра. Мимо время от времени проезжают (проскакивают) автомобили, обдавая грязью и мелкими камешками.
«Ночь. Улица. Фонарь. Аптека!» – с выражением читаю я, затем начинаю ругаться нехорошими словами. На очередной тираде обнаруживаю рядом с собой полицейскую «десятку», медленно ползущую рядом.
– А вы в какой школе работаете? – открыв окно, с неожиданным интересом спрашивает меня похожий на Малахова полицейский?
– В Долгоозёрской, – пропыхтел я, щуря глаза из-за натекающего пота.
– А почему так издалека ездите?
– А вы где работаете?
– Так мы тоже из Долгих Озёр. А вы в каких классах преподаёте?
– Пятый, десятый, одиннадцатый.
– А Петров из 5 «А» как учится?
– Плохо! Реже планшет надо ребёнку давать! Читать не умеет! Анализировать не умеет!
– А вы домашнее задание сначала научитесь нормальное задавать!
– А вы дневник научитесь проверять! Документы на дороге проверять не забываете, а в дневник три недели не заглядывали!
– Ваша школьная программа неизвестно на кого рассчитана! Вы сами-то это всё читали в детстве?
– Да! И вы читали, если прямо из детского сада в полицию не пошли.
– А почему вы скутер ведёте по проезжей части?
– Потому что он заглох! А у меня урок через сорок пять минут! И домашнее задание я каждый день диктую! И вообще, что вы хотите?!
Через полчаса, сверкая спецсигналами, полицейская «десятка» развернулась у входа в школу, и полицейский, придержав дверцу, помог мне вылезти с моими сумками. Ещё через день Петров, заикаясь от волнения, прочитал наизусть заданное неделю назад стихотворение и показал сделанный в тетради аналитический разбор.
Вечер. Чёрная дорога. Скачущий свет фары. Он ехал вдоль тополиной аллеи к далёким огонькам деревни и бормотал про себя: «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Бессмысленный и тусклый свет…»
Дмитрий Беличенко
* * *
В каждом маленьком спрятан взрослый.
В каждом доме спрятан пожар,
Под сугробами прячется жар,
И в весну лист осенний послан,
Запечатан в конверте лужи.
Жёлтый, красный, мерцает сквозь стужу.
Жёлтый сок в мёртвых досках сочится.
Взрослым в детях всё раньше не спится
И не скрыться от мёртвых детей,
И от глупых, растерянных взрослых.
Снег идёт. Все в шинелях по росту.
Всё горит. И светло от огней.
* * *
Опять набор интеллигентских штампов.
Стругацкие, Булгаков, Бунин, Блок.
Пятиэтажки низкий потолок.
На кухне спор закончить мало шансов.
А за окном качается листва,
И спит в стакане веточка сирени.
Ах, как мы постарели, посерели
И поседели. Изошли в слова.