Каждая эпоха создаёт свои магические мифы. Человечество с ними расстаётся с трудом. У Е. Евтушенко в поэме «Под кожей статуи Свободы» на этот счёт есть строки: «А массы лезут, массы страждут… О, ложь святая! Я был внутри Свободы. Страшно. Она – пустая!» Для мифов не существует чётких границ: их «генетический код» национален и всеобщ; сначала они порождают эйфорию, надежду, затем инерцию и далее заводят в тупик. Великий философ А.Ф. Лосев рассматривал миф как «бытие личности», где «отрешённость от всего обычного, будничного и повседневного» проявляется во все исторические эпохи.
Если бы легендарный Павка Корчагин дожил до наших дней, какой бы сокрушительный удар испытал, узнав, что ни одна ослепляющая его мечта не сбылась. Между тем время от времени мы возвращаемся к нему. Вот и актёр Владимир Конкин, сыгравший когда-то в фильме «Как закалялась сталь», высказался на страницах «Литературной газеты» в защиту своего героя, утвердительно отвечая на вопрос «нужны ли нам Павки сегодня?».
Тоска по истинным героям в наше «безгеройное» время бросает нас в такие крайности, где точки невозврата давно пройдены. Образовавшиеся лакуны не терпят пустоты. И тогда мы начинаем реанимировать «пламенных революционеров» или отвергаемых ранее эмигрантов: имя писателя Ильи Сургучёва, занесённого на памятную доску ставропольской школы, в этом ряду не случайно (об этом писал в «ЛГ» М. Иванов). Но догонять неизжитое прошлое чревато порождением новых, не менее причудливых мифов: весь ХХ век был переполнен ими (миф о конце света, о Николае Кровавом, о грядущем Христе и его антиподе Хаме, о Миссии Пролетариата, лучезарном коммунизме и пр.). И конечно, никто не станет отрицать, что критерии героической личности «сила духа, напряжение сил и любовь к Отечеству» (В. Конкин) способны даже отсрочить смерть. Вопрос в другом: каким целям служат эти универсальные дефиниции, как они формируют личность и обогащают ли её?
Создаётся впечатление, что мы подзабыли содержание романа, и образ Корчагина, отделившись от него, реализовался в Николая Островского, живую, несомненно, трагическую личность. Она оказалась весомее и значительнее художественного образа. «Как закалялась сталь» сегодня воспринимается скорее как анахронизм, роман-проект своего времени, где идеологические догмы подавляют диалектику событий, сложность и противоречивость борьбы, а героя делают стихийным их выразителем. В романе чётко разграничена идеализация «своих» и беспощадность «чужих». «Религия – опиум для народа»? И вот уже ненавистный поп Василий в центре контрреволюционного заговора, поповны пляшут на балу с атаманом Голубом и служат в разведке. Белополяки расстреливают тысячи красногвардейцев, а политрук Красной армии приказывает перевязать пленных врагов, вывести за город и отпустить, предупреждая при этом, чтобы «без грубостей. Мы – Красная армия, а не белые». Здесь перед расстрелом поют «Варшавянку» и бесстрашно бросают в лицо врагам слова неопровержимой победы своих идей, а в бой идут под аккомпанемент «Смело, товарищи, в ногу». Эта борьба не признаёт никаких компромиссов: даже гимназистам на отказ вступить в ряды комсомола она диктует свой закон: «Таких только пулемётом прошить». Подобные «антиномии» после перевернувших наше сознание романов М. Шолохова «Тихий Дон», М. Булгакова «Белая гвардия», И. Шмелёва «Солнце мёртвых», М. Алданова «Ключ» и «Бегство», И. Бунина «Окаянные дни», ранее неизвестных документов эпохи, откровенно говоря, вызывают скептицизм. В этот заданный контекст упакован весь Корчагин, жертва тех соблазнительных мифов, которые внедрялись в невозделанную почву и разгонялись «до упора» («Партия – превыше всего!», «Да здравствует Коммунистическая партия, пославшая нас!» – заканчивает он телеграмму со строительства узкоколейки).
Примечательно, что порою они опровергаются простым человеческим опытом. Приведу лишь один из эпизодов: отправляясь на фронт, ещё не придя в себя после тифа, удручённой матери Павел обещает, что «буржуи долго не продержатся и одна республика будет для всех, а вас, стариков, которые трудящиеся, отвезём в Италию и поселим в буржуйские дворцы греть старые косточки на солнышке, а мы поедем кончать буржуев в Америку». На что она ему резонно отвечает: «Не дожить мне до твоей сказки, сынок». Но за такую красивую сказку герой готов отдать «самое дорогое» – жизнь, потому как она для него в этом «формате» – «самая достойная» и выше ничего нет. Абстрактное всегда любить проще. Образ виртуального грядущего в романе зашкаливает. Один из наставников внушает Корчагину: «Жалеть будем, когда построим социализм». Но социализм не построили, а жалеть так и не научились.
Конечно, русская литература полна парадоксов и мечтателей в ней предостаточно. Но, как правило, они были людьми с живыми чертами и цельным характером. Изгиб бытия Корчагина подобен заведённому часовому механизму, стрелки которого упрямо движутся в одном направлении. Его невозможно представить среди природы, где бездны человеческой души особенно чувствительны, или пленённого женским очарованием: запрет на красоту действует безотказно. Казалось, какие грустные мысли о необратимости человеческого ухода должны бы охватить героя, забредшего на кладбище, но он думает о том, чтобы, умирая, можно было сказать: «Вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества». И даже «у последней черты бытия»: «самое главное – не проспал горячих дней, нашёл свое место в железной схватке за власть». Женщины для него – «товарищи» по борьбе, единомышленники, живущие по принятым им «стальным» правилам. Прочитав письмо Риты Устинович о том, что, кроме партии, есть ещё «и другая личная жизнь», он рвёт его, воспринимая как предательство. Первая размолвка с Тоней Тумановой – перед балом, куда она собирается по правилам «традиционного» этикета, – наносит непоправимый удар по его самолюбию. Вероятно, Корчагин был бы весьма удивлён, узнав, что далеко не все жёны партийных лидеров «экипировались» в скромные одежды – гимнастёрки и робы, а с изысканным вкусом, в красивых одеждах Инесса Арманд совершала революцию, и вождь пролетариата был пленён ею, что супруги Молотова и Тухачевского одевались от «кутюрье» Ломановой, ранее служившей императорскому двору, а жена Луначарского любила дорогие украшения.
Впрочем, кругозор героя весьма специфичен. Его мечта – стать «монтёром», при этом любимые книжные герои – Спартак, Гарибальди, Овод, а любимая песня – «Слезами залит мир людской». Всё это убеждает Павку в необходимости мировой переделки. «Я за такой образ революционера, для которого личное ничто в сравнении с общим», – подытоживает он свои убеждения.
Вспомнив перипетии романа «Как закалялась сталь», столкнувшись с попытками реанимировать интерес к этому произведению сегодня, невольно задаёшься вопросами. Например: должен ли человек, которому дарована единственная жизнь, отдавать её без остатка, целенаправленно, государству и обществу, не оставляя себе ничего взамен и обрекая себя на аскетическую судьбу? Возможно ли такое в век космических скоростей? Как бы этот герой с его законами жестокой классовой борьбы вживался в нашу действительность, где всё так переворотилось, духовно обесценилось и общество взяло курс на согласие и примирение?
Лично мне представить такого ортодоксального Павку весьма проблематично. Нет в нём томления духовной жажды, той «святости», которая делает личность неординарной и необходимой во все времена. Как тут не вспомнить Ф. Достоевского: ему ещё нужно «выделаться в человека», научиться «чувствовать» среду в незнакомом и таком угрожающе зыбком техногенном мире. «Железная схватка» здесь исключена. Пройдя через ХХ век, революция утратила своё положительное значение. Её мифы потускнели: народ стал другим. И всё-таки Россия – страна неожиданных возможностей.
В одном из социсследований к 100-летию Октября моделировалась ситуация: «Представьте, что Октябрьская революция происходит на ваших глазах, что бы вы стали делать?» На вопрос ответили «поддержали бы» – 12%, «отстранились бы» – 33%, «уехали бы за границу» – 14%. «Будителями» общественного сознания Павкам уже не стать, однако «страсть» к «неслыханным переменам» и «невиданным мятежам» остаётся. Как говорится в таких случаях, не приведи господи. Закладывать мину под общественный фундамент опасно. Ещё одной революции Россия не выдержит.