Фёдор ГИРЕНОК, профессор философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова
В начале XX века в общественном сознании доминировали социальные науки. Они помогали объяснить смысл перехода от традиционного общества к модернистскому. Когда в Европе этот переход был завершён, социальные науки прекратили своё значимое существование и вышли в отставку, оказавшись на периферии общественной жизни, где они с тех пор и прозябают в интеллектуально жалком состоянии.
Основной недостаток социальных наук состоит в том, что они социальное пытались объяснить социальным, тогда как социальное является всего лишь продуктом разложения структур воображаемого. В результате социальное оказалось никак не связанным с экзистенциальным, и Дюркгейм победил Тарда. Но эта победа стала для социальных наук пирровой. «Социальное без экзистенциального» превратилось в малопонятную неплодотворную абстракцию.
На смену социальным пришли гуманитарные науки. Исток гуманитарных наук Леви-Строс, например, усматривал уже в сочинениях Руссо. Гуманитарные науки постарались избавиться от недостатков социальных наук, выдвигая на первый план языковое поведение человека, в котором социальное предполагается не отделимым от «я» человека.
Но если мы берём «я» и социум вместе, как нам советовал Леви-Строс, то тогда нам нужно взять на учёт и внутренний опыт – то, без чего невозможно антропологическое. Но как его взять, если он не встраивается в трансцендентную перспективу, если предметы внутреннего опыта каждому даны непосредственно?.. То есть они существуют, если мы хотим, чтобы они были. Гуманитарные науки вынуждены были поменять представление об объективном. Так Барт и сделал, объявив в работе «От науки к литературе», что объективность – это одна из форм воображаемого и её нельзя перенести в научный дискурс, ибо в этот дискурс нужно будет встраивать рассказ о пережитом. А это недопустимо, ибо переживания субъективны.
Гуманитарные науки с самого начала колебались между признанием того, что у человека есть некое внутреннее бытие, которое не определяется обществом, и признанием того, что у человека нет никакого внутреннего бытия, не выраженного во внешнем. Так гуманитарные науки сами себя распяли между Дильтеем и Гадамером. И Гадамер победил Дильтея. Поскольку в человеке нет ничего внутреннего, постольку теоретически гуманитарные науки должны были отказаться от идеи трансцендентализма в понимании человека, доверившись исключительно эмпирическому опыту. Но «гуманитарное без трансцендентального» обессмысливает само существование гуманитарного знания, которое принуждено теперь уступить своё место вновь формирующимся когнитивным наукам, не нуждающимся в идеях априоризма.
Для того чтобы выжить, гуманитарные науки совершают коммуникативный поворот, объявляя о существовании некоего третьего, нейтрального феномена, того, в чём совпадают социальное, антропологическое и когнитивное. Этим третьим является коммуникация. Итак, что же такое коммуникация? И в чём состоит философский смысл коммуникативного поворота гуманитарных наук?
Человек может пребывать по крайней мере в двух состояниях. Он может быть на своём месте и может быть не на своём месте. Быть на своём месте – значит обладать полнотой бытия. А полнота бытия ни в какой коммуникации не нуждается, ни в какой обмен смыслами не вступает. Если бы она вступала в обмен смыслами, то она была бы неполнотой. Не язык, а молчание является адекватной формой полноты существования. Когда человек молчит, он дистанцируется по отношению к социуму, открывая в себе самого себя.
Когда человек не на своём месте, когда он смещён в сторону от своего назначения, тогда он вступает в коммуникацию. Вступать в коммуникацию – значит сообщать о том, что ты не на своём месте, что ты частичное существо и поэтому посредством коммуникации пытаешься восполнить изъяны своей частичности. Говорить – значит уже коммуницировать, создавать дистанцию по отношению к самому себе и посредством языка открывать себя внешнему, Другому.
Во времена Гегеля Другого называли «своим иным», и казалось, что Другой навсегда затерялся в складках гегелевской философии. Но Другого почему-то время от времени оттуда достают и всем показывают. Зачем? Ведь если мышление – это разговор с самим собой, то никакой Другой нам не нужен. Другой нужен для тех, кто думает, что истина рождается в споре, в диалоге. В споре, возможно, что-то и рождается, но не истина, а скорее, практики вербальной суггестии. Человек мыслит в одиночестве, хотя и живёт социально.
Коммуникативный поворот гуманитарных наук формулирует перед каждым из нас проблему: либо ты сам, но у тебя есть проблемы с коммуникацией, либо ты вступаешь в коммуникацию с Другим, и тогда у тебя возникают проблемы с твоей самостью. Коммуникация и самость несовместимы. Расширение пространства коммуникации ведёт к деградации антропологической реальности, к необходимости искать себя где-то на дне у Другого. Ведь коммуницировать – это значит говорить на языке Другого, того, кто тебя завершает, кто даёт тебе целостность и знает тебя лучше тебя самого.
Всякая коммуникация строится не в плане выражения, а в плане ускользания слова в порядке знака. Мы коммуницируем не потому, что нам есть что сказать. Мы вступаем в коммуникацию для того, чтобы избежать встречи с самими собой, чтобы скрыть от себя свою пустоту. Прерывание коммуникации обнаруживает нашу ужасающую зависимость от обмена пустыми знаками. Любой диалог образует разговор, который ведёт в конечном счёте к болтовне, к разговору, которым не рождается предмет разговора.
Монолог уже тем выгодно отличается от диалога, что ведёт к молчанию, к тому, что отсылает тебя к самому себе. Монолог нельзя встроить в коммуникацию, ибо он всегда осмыслен. Коммуницируют в отсутствии смысла, тогда как в присутствии смысла люди молчат. Для того чтобы коммуницировать, то есть быть вместе и одновременно быть в состоянии коллективной неуместности, необходимо научиться лгать. Ложь – условие коммуникации с Другим. Самообман – условие коммуникации с собой. Содержание коммуникативного опыта составляет демагогию, ибо язык коммуникации говорит больше, чем люди могут сказать. Любая истина некоммуникативна. Она монологична. Но именно поэтому она подлежит забвению в коммуникативном пространстве.
Благодаря коммуникации язык встал на место сознания. Сознание нуждается в том, чтобы человек оставался наедине с самим собой. А коммуникация приставляет к нему Другого. Между тем мыслить – означает в центр ставить себя. Тогда как говорить – значит в центр ставить Другого. Нельзя одновременно мыслить и говорить.
Следствием коммуникативного поворота является то, что сегодня почти невозможно говорить от своего имени. А это значит – невозможно говорить искренне, то есть думать вслух. Для того чтобы говорить от своего имени, нужно быть предоставленным самому себе. Но коммуникация – это не что иное, как отложенная встреча человека с самим собой. В каждый момент он опосредуется Другим.