Это интервью можно считать большой удачей. И потому, что собеседник – один из крупнейших русистов Вьетнама – обладает замечательно широким кругозором, богатым жизненным опытом и чувством юмора. И – что не менее важно – благодаря редкостной искренности, с которой он отнёсся к нашему разговору. Мы беседуем с Фам Винь Кы – высококлассным переводчиком и глубоким, вдумчивым исследователем, влюблённым в русскую литературу.
– Расскажите о своей учёбе, о том времени, когда вы были переводчиком у приехавшего во Вьетнам Константина Симонова...
– Я окончил филологический факультет МГУ, отделение русского языка и литературы, и хотел посвятить свою жизнь переводу, изучению и распространению русской литературы во Вьетнаме. Но когда я вернулся на родину, уже шла война с американцами, и никто не мог сам выбрать себе место работы. Меня сразу определили не куда-нибудь, а в Издательство литературы на иностранных языках, чтобы я переводил нашу литературу, в том числе общественно-политическую, с вьетнамского на русский. На этом месте переводчика-редактора я проработал пятнадцать лет, меня не отпускали. Наверное, из-за того, что я неплохой работник. Плохого бы отпустили на все четыре стороны.
Так вот, пока шла война, к нам, во Вьетнам, приезжало много советских писателей, в том числе Павел Антокольский, Борис Полевой, Евгений Евтушенко... Симонов был давно знаком вьетнамским читателям. «Жди меня», «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины» переводили во Вьетнаме с французских переводов ещё во время первой нашей войны Сопротивления, с 1946 года по 1954-й. Самое знаменитое, конечно, «Жди меня». Оно зажигало сердца бойцов и выучивалось наизусть, стало одним из самых популярных стихотворений в эти годы. Переводил его один из самых крупных наших поэтов, он потом стал одним из руководителей нашей партии – То Хыу. В одну из поездок в Союз он подружился с Симоновым и пригласил его во Вьетнам; когда Симонов с женой Ларисой Алексеевной прилетели к нам, было самое начало декабря 1970 года, американцы бомбили Северный Вьетнам. Симонов сказал, что будто снова окунулся в свою военную молодость. Мы выезжали до семнадцатой параллели, по которой Вьетнам был тогда разделён на две части. И мы на джипе… то есть, это у нас называется джип, но это ваш ульяновский уазик, замаскированный листьями... мы на нём ездили, было очень опасно. Симонов встречался с мирным населением, разговаривал с детьми. Мы вместе спускались в эти подземные бомбоубежища. Один вьетнамский врач, который нас сопровождал, не выдержал духоты, сбежал… а Константин Михайлович с женой выдержали до конца, вошли в этот громадный подземный туннель, где действительно дышать было нечем, вода по щиколотку…
– У поездки Симонова тогда была определённая цель?
– Он просто хотел увидеть Вьетнам в огне войны. Мне запомнилось, как он сказал: «Я давно не писал стихов… а вот сейчас у меня появилось желание написать о Вьетнаме цикл стихов, а не репортажей». По приезде на родину он написал этот цикл и назвал его «Чужого горя не бывает». Я думаю, что это самый крупный и самый значительный поэтический памятник, воздвигнутый советским писателем в память о вьетнамских воинах, павших за родину. Он целиком переводился на вьетнамский. А уж потом на основе этого цикла стихов он вместе с Марианом Ткачёвым сделал фильм «Чужого горя не бывает», где использовались разные документы, кино- и фотоматериалы. Симонов там выступает в качестве комментатора. Фильм тогда вызвал большой резонанс во всём нашем социалистическом содружестве, был удостоен премии на Берлинском кинофестивале документальных фильмов, а всю денежную часть этой премии Константин Михайлович перечислил в фонд помощи вьетнамским детям.
– А когда же вам удалось начать заниматься русской литературой?
– Только с восьмидесятого года, когда у нас наступил мир, мы освободили Южный Вьетнам, я наконец сказал в издательстве, что уже довольно много сделал для нашего дела, поэтому отпустите меня, пожалуйста, у меня на сердце лежит русская литература, и я не могу поступиться этой духовной заинтересованностью… А к тому времени у нас образовался по образцу советского Литературного института имени Горького свой Литературный институт имени Нгуен Зу, это наш величайший национальный поэт. Я попросился туда, и меня приняли преподавать русскую литературу. Защитил диссертацию по Шолохову, о героическом и трагическом в его творчестве. Был беспартийным, а защитился в Академии общественных наук при ЦК КПСС (улыбается).
– Вы хотели заниматься Шолоховым?
– Мне нравится Шолохов, но не настолько… Его предложил руководитель. Сам бы я непременно выбрал Фёдора Михайловича Достоевского. Его не жаловали у нас, в коммунистическом Вьетнаме, считали, что у него реакционное мировоззрение. Я десять лет добивался издания хотя бы «Преступления и наказания» в самом передовом издательстве! И то с великим скрипом. Существовал уже перевод, сделанный с французского, там была ошибка на ошибке. Написано «знатно начал полечивать», а перевели – «стал знаменитым врачом». Очень много наврано, и стилистика тоже... Я эту книгу капитально отредактировал, но фактически её надо было переводить наново. Ещё я написал большую вступительную статью. Эта статья прошла все этапы партийной цензуры и была сокращена на две трети. Но всё-таки книга вышла. Это было первое произведение Достоевского, изданное в социалистическом Вьетнаме.
– Со Львом Николаевичем Толстым во Вьетнаме было проще?
– Толстого у нас знали только как художника, по инерции считали, что он великий писатель, но как мыслителя не знали. Даже несмотря на то что в соседней и дружественной нам Индии его боготворят именно как мыслителя! Даже у интеллигентов было это незнание о Толстом. И к столетию со дня смерти Толстого я специально для себя поставил цель: что-то сделать для Толстого. Я решил перевести его основные публицистические и философские произведения. Потратил на это три года. Сначала разыскал все материалы, которые можно найти во Вьетнаме. А потом приехал в Россию, потому что у нас ни в одной библиотеке нет полного собрания сочинений Толстого. Я сделал огромный том, 1200 страниц!
– Переводили ли вы русскую поэзию?
– Переводил «в стол», так что теперь у меня накопился целый ящик. Но много моих знакомцев, едва полюбив Пушкина, принимались его переводить… наибольшей популярностью у нас до сих пор пользуются Пушкин, Лермонтов, Есенин и Анна Ахматова – вот самые известные во Вьетнаме русские поэты. А из советских – Евтушенко, Вознесенский, Рождественский. Их многие переводили. А я только для себя... Но, правда, я выпустил книгу Цветаевой – это первая книга переводов Цветаевой во Вьетнаме. Её у нас никто кроме меня не переводил. Есть у нас очень известный поэт, свободно владеющий русским языком. Я, будучи не очень уверен в своих силах, дал ему однотомник Цветаевой, который вышел в 65-м году, и просил: «Пожалуйста, обрати внимание на эту поэтессу и постарайся перевести». Он держал эту книгу у себя десять лет! Я в конце концов попросил её назад. И перевёл сам. Я тогда уже работал проректором в нашем Литинституте и стал читать там свои переводы тех стихов, которые прежде не были переведены на вьетнамский, но которые я считал шедеврами. «Вновь я посетил», «О чём ты воешь, ветр ночной»… Но очень многое не переведено до сих пор. Я перед тем, как сейчас приехать в Россию, сдал в издательство перевод «Моцарта и Сальери». «Трагедия о справедливости и благодати», такой подзаголовок я ей дал.
– А как пришла идея переводить Владимира Соловьёва?
– Соловьёва я считаю величайшим русским мыслителем. Ещё когда его в Союзе не издавали, я приезжал на каникулы к своей жене, которая тогда работала в посольстве в Париже, ходил в библиотеку Тургенева и читал Соловьёва взахлёб. Это было для меня настоящим открытием и таким потрясением! Я сдавал кандидатский минимум, но даже не знал, что существовала русская религиозная философия, никто даже не упоминал о русских философах… Меня страшно привлекло, что у Соловьёва философская и религиозная мысль слились. В то время как для западных философов – даже великих – философия и религия существуют строго раздельно. Я читал Канта и Гегеля, но меня это не захватывало, потому что это чисто головное, интеллектуальное… А когда окунулся в мир Соловьёва, почувствовал глубокое внутреннее родство и желание перевести его на вьетнамский. Вместе с изучением его творчества, с изучением других русских и зарубежных философов, что было необходимо для сопоставления, эта работа заняла у меня десять лет. Я завершил её в 2005 году. Когда книга вышла, мало кто у нас знал даже имя Соловьёва, и один из моих друзей, когда я подарил ему книгу, сказал: «Это прекрасно, но это поймут у нас лет через сто». Однако через несколько лет – это была полная неожиданность! – мне позвонили из комитета Фонда культуры. Член комитета, философ, получивший тоже образование в России, купил эту книгу и был очень приятно удивлён. Они единогласно решили присудить мне большую премию за эту книгу. И как только присудили, книга моментально исчезла с прилавков, и через год её переиздали в трёх томах, что было удобнее, чем одним фолиантом, как я её издал вначале. Этого тиража уже тоже не найти. Тысяча экземпляров – для Вьетнама это совсем не мало. Да и стоит она тридцать долларов. Для вьетнамцев – большие деньги. Но тираж быстро раскупили. Мне, правда, издательство до сих пор не заплатило гонорар – тысячу долларов (смеётся).
– Вы ведь и лично были знакомы с одним из русских философов?
– Да. Михаил Михайлович Бахтин – особая статья. Моим руководителем на филфаке был Владимир Николаевич Турбин. Он считал себя учеником Бахтина, ещё в начале шестидесятых годов с Кожиновым и другими стал ездить к Бахтину в Саранск и рассказывал нам. Мы, конечно, страстно хотели увидеть Бахтина! Я прочёл его книгу о Достоевском, и она всё во мне перевернула по части литературоведения. И Турбин свозил нас в гости к Бахтину. А потом, летом 1965 года, перед моим отъездом на родину, я сказал Владимиру Николаевичу: «У нас идёт война, не знаю, когда мне удастся вернуться, поэтому, если можно, отвезите меня ещё раз к Михаилу Михайловичу…» И он меня с ещё тремя любимыми учениками на своём «Москвиче» отвёз к Бахтину. Это была для меня судьбоносная встреча. После неё я охладел к очень многим и многому узнал цену. Не стремился сделать карьеру, а хотел подражать этому великому человеку и в жизни, и в своих писаниях. При первой возможности я стал переводить и в самом начале девяностых годов сделал такой том Бахтина – «Теория и поэтика романа». Эта книга выдержала три издания и стала настольной книгой всех студентов. Они стараются вставить цитаты из неё в свои дипломные, чтобы показать свою начитанность (смеётся).
– Что вас так привлекло в Бахтине?
– Меня поразила его скромность! Его высокое внутреннее достоинство. Владимир Николаевич подвёл меня к нему и представил: «Это наш студент из Вьетнама». И первым делом Михаил Михайлович сказал мне: «Вы знаете, к сожалению и стыду своему, я мало что знаю о вашей стране. Поэтому вы мне немножко расскажите о своей стране и о себе». Это было отличительной чертой Бахтина – великого человека, который сначала интересовался собеседником, потом его родиной, и только потом начинал высказывать свои идеи. Сейчас ваши учёные, когда я знакомлюсь с ними, о моей стране не спрашивают…
– Может, они ушли в свои проблемы… В каком состоянии сейчас русистика во Вьетнаме?
– С конца восьмидесятых годов почти прекратился приток новых переводов с русского. Переиздаются только старые, что находили и находят покупателя. В вузах наших ещё остаются два русских факультета: один в Ханойском университете, а другой – в Университете иностранных языков. Но русский язык трудный, по окончании факультета сложно найти работу, поэтому число студентов сокращается, и часто студент идёт на русский факультет, только если не попадает на английский или французский. Поэтому качество страдает.
К примеру, «Мёртвые души» Гоголя ещё в начале шестидесятых годов вышли на вьетнамском языке в переводе с французского. Там сплошь ошибки, но там есть дух Гоголя, поэтому перевод-то хороший, его нельзя улучшать, это его портит… а чтобы заново перевести Гоголя, добиться и точности, и такого же высокого художественного мастерства – пока у нас никто не дерзает, круг русистов сокращается. Многие отошли в мир иной. Многие ещё старше меня, а мне пошёл восьмой десяток. Так что остались считаные единицы. Можно по пальцам пересчитать… Раньше в школах русский был обязательным, а теперь для проформы. Практически в средней школе сейчас только английский и китайский.
Раньше в Ханое был огромный магазин русской книги, на центральной улице. А теперь я в каждый свой приезд в Россию должен увезти с собою центнер книг! Потому что их невозможно найти во Вьетнаме! Я хочу пожаловаться на кое-кого… у вас у некоторых такое отношение к нашим просьбам… Я после того, как сделал эту огромную книгу о Толстом, подарил её директору нашей Вьетнамской национальной библиотеки, и мы договорились, что библиотека выделит деньги на покупку собрания сочинений Толстого. Я написал одному человеку из ИМЛИ, который приезжал из России во Вьетнам на научную конференцию, посвящённую столетию со дня смерти Толстого, и изложил свою огромную просьбу: помогите, пожалуйста, найти юбилейное издание собрания сочинений, потому что деньги уже выделены, если мы не приобретём, их потратят на другие цели. Так он нам и не помог. Вот как относятся к нам! Всё равно что отправить послание в Космос! Вы сейчас завязываете торговые контакты с Юго-Восточной Азией, на кого вы будете опираться? Ведь самые лучшие связи были с Вьетнамом, и сейчас ещё, по старой памяти, у нас Россию знают гораздо лучше, чем в соседней Индонезии и так далее. Неужели вы будете опираться только на торговлю? А как же культура?
– Что Россия может сделать?
– Я говорил много раз: если Россия даёт Вьетнаму квоту для учёбы – студенты сейчас выбирают технические или экономические специальности. А следует оговаривать целевую квоту, в том числе на гуманитарные специальности. Нужно заинтересовать. Нужно отбирать. Как поступают американцы? Они присылают людей из Гарварда и сами экзаменуют каждого, отбирают и дают очень хорошую стипендию. Месячная стипендия – 2500 долларов, бесплатный проезд туда и обратно… Стажировка переводчика в США может длиться два-три года. Эта система стимулирования, материального поощрения – она необходима сейчас. Раньше было другое. Я-то работаю только из своей любви к русской литературе. Сборник Цветаевой весь сделал, можно сказать, по-коммунистически. Мне его издал мой бывший ученик, за свои деньги. Ни одно издательство у нас на это не идёт, в подобных случаях нам бы очень не помешала помощь российских организаций. Нужна целевая программа подготовки переводчиков и преподавателей русской литературы. Количество часов, отведённых ей, тоже ужасно сокращается. В наших гуманитарных вузах оно по сравнению с доперестроечным периодом сократилось втрое. Поэтому никто из студентов не пишет диссертаций о русской литературе. Положение катастрофическое. Я везде об этом говорю. Внимание обращается на экономику, на военную технику, а что касается русской литературы, культуры – думают, что она и так на высоком счету… по старой памяти. Поэтому издаются старые переводы, а такие, как мои, воспринимаются как чудачество. Хотя когда новые книги выходят – мне за них дают премии… Не то, чтобы я этим горжусь, но это ведь означает, что новые переводы настоящей литературы востребованы, вызывают интерес.
Беседовала Татьяна ШАБАЕВА
Личный вклад
Фам Винь Кы. Творчество и контакты. Избранные исследования и литературно-критические эссе. – Ханой, 2006.
Лев Толстой. Путь жизни. Избранная публицистика и переписка / Перевод, вступительная статья, составление, комментарии Фам Винь Кы. 2-е изд. – Ханой, 2013.
Владимир Соловьёв. Смысл любви. Избранные философские и эстетико-критические работы / Перевод, вступительная статья, составление, комментарии Фам Винь Кы. В 3-х томах. 2-е изд. – Ханой, 2011.
Марина Цветаева. Психея. Избранная лирика / Перевод, вступительная статья, составление, комментарии Фам Винь Кы. – Ханой, 2012.